— Мальчику нужно семейное тепло, чтобы прийти в себя! — горячечно шептала декан, потрясая зажатым в коротких пальцах леденцом. — Вы не имеете…

— Мадам Помфри рекомендует, — последнее слово профессор подчеркнула железным тоном, — не выпускать «мальчика» из поля зрения. Отравление было крайне сильным, может случиться рецидив, и…

— И это только ваши с Поппи догадки! — непримиримо заворчала Спраут, но Солурд по мягким нотками, проскользнувшим в упрямый тон, понял, что победа в этой битве досталась не его декану.

Он чувствовал себя хорошо, голова не кружилась и даже не тошнило. Руки, всё ещё ненормально горячие, лежали поверх одеяла, обе без каких-либо повязок, лишь левую стягивал свежий шрамик. Солурд приоткрыл глаза, из-под ресниц окидывая окружение взглядом. Всё то же Больничное крыло, застывшие друг напротив друга профессора и сосущее чувство голода в желудке.

— Пусть мистер Огилви сам решит, что ему лучше, — строго, но уже без злости предложила профессор Макгонагалл, не иначе как кошачьим чутьём заметившая его пробуждение.

Декан тут же всплеснула руками, впихнула в пальцы ученика длинную красно-зелёную конфету — Солурду показалось, что та сразу начала плавиться от жара его ладоней — и заботливо, как любящая мама, подоткнула одеяло. Декана весь Хаффлпафф обожал и боготворил за те доброту и тепло, что она дарила им на протяжении долгих десяти месяцев вне дома каждый год, по мере сил и необходимости защищая своих подопечных и от Снейпа, и от Макгонагалл, и даже от последствий их собственной глупости. Поэтому, пока она излагала Солурду то, что уже случилось и то, что, по версии некоторых личностей, — тяжёлый взгляд на Макгонагалл — может случиться, он почтительно внимал.

И старался не слишком горевать, соглашаясь остаться на всё Рождество в Хогвартсе. Раз медиведьма, профессора и, кажется, даже стены замка хотели, чтобы он остался — он останется. Будет больше времени во всём разобраться.

Комментарий к Кусь восьмой

https://vk.com/wall-46934002_125

========== Кусь девятый ==========

Уроки тянулись, как лучшая жвачка близнецов Уизли — нудно, тяжело и монотонно. Солурд полностью оправился от отравления и теперь вынужден был выслушивать всевозможные версии досужих сплетников, стараясь не слишком хищно скалиться на особо нелепые обороты. Оказывается, пока он там на больничной койке загорал, жадные до сплетен, взбудораженные наступающим Рождеством студенты чего только не напридумывали: и страстную любовь Снейпа к нему, и великую ревность ко всему живому, и тайный роман, и даже версию, где Снейп является несчастной жертвой вероломного Огилви. Мол, влюбил в себя несчастного, а потом с чистой совестью по девкам пошёл. Каз-зёл.

Солурд слушал всё это, хлопал ресницами, рот открывал… Сначала ещё отшучивался, потом отбрехивался, потом отгавкивался. Потом ему это надоело, и он включился в негласный конкурс «Придумай самую нелепую историю о Снейпе и Огилви», и четыре версии (включающие в себя инопланетян, кольца Сатурна и единорогов) спустя от него отстали, ошалев от многообразия вариантов.

Сам Снейп смотрел туча тучей, кривил ядовитый рот и туннельным взглядом обещал все кары подземные, если мистер Огилви… посмеет… сказать не то. Солурд невинно выгибал брови, передёргивал плечами и старался уйти подальше от этой взбешённой мантикоры, пока не приласкали. Жаль, с Зельеварения так просто не сбежишь.

Однокурсники ловили каждое неосторожное слово и взгляд, чтобы потом вывесить свою наблюдательность в Большом зале, как транспарант, и сканировать «единственно верную версию». Солурд бледнел, потел и ругал себя самыми нехорошими словами за ребяческое желание что-то кому-то доказать, рождённое в конце прошлого курса победой Гарри. Не напросись он на Высшие Зелья, не страдал бы весь семестр над котлами, эссе и всякой гадостью, чтобы получить что-то выше тролля.

— Сегодня варим Умострильное зелье, — заявил профессор, замерев перед первой партой, где сусликами застыли Малфой и Забини, жадно слушающие своего декана. Вот где маньяки от науки…

Солурд усмехнулся, вспомнив, как этот самый Малфой иногда тупит на Рунах по-страшному, даром что «наследник чистокровного и великого». У него такие глаза испуганные становятся, когда профессор Бабблинг, потрясая пером, горячо говорит о связях и значениях, которые не в крови, а в сердце. Он потом пришибленный до конца урока сидит, кропотливо вывязывая каждый знак и чёрточку, и…

Мягко запахло полынью.

— Я сказал что-то смешное, мистер Огилви? — пророкотали над самым Солурдовым ухом. Тот вздрогнул, насилу удержав позорный визг, и обнаружил себя сидящим в классе Зельеварения с дебильной улыбочкой на всё лицо. Снейп возвышался рядом с партой, как утёс над деревцем, и хаффлпаффцу стало нехорошо от его внимательного взгляда. Класс затаил дыхание. — Поведайте нам, не стесняйтесь.

Солурд в ответ смотрел испуганно, причём касалось это чувство не только и не столько злящегося Снейпа, а… О чём он только думал? Огилви быстро заморгал, пытаясь то ли прийти в себя, то ли сдержать рвущиеся вовне слёзы, и Снейп поспешно отступил, словно энергетический вампир, получивший свою дозу чужих эмоций.

— Пять баллов с Хаффлпаффа, — спокойно уведомил он и добавил чуть мягче, — не отвлекайтесь.

Знай Солурд его чуть меньше, подумал бы, что Снейпу стыдно за свою невнимательность на отработке. Но это очевидно было не так. Эрни толкнул его локтем в бок, не отвлекайся, мол, и так в минус пошёл, и поспешил в подсобку за скарабеями и имбирем. Класс постепенно оживал, наполнялся опасливыми шепотками и скрипом мелющегося хитина. Огилви дышал неглубоко и часто, то и дело прикрывая нос рукавом мантии — запахи, резкие и неприятные, кружили по кабинету как хищные гарпии, только и ожидающие момента для нападения. Эрни почти всё делал сам, доверив Солу только резать имбирь и благоговейно стоять рядом, поверхностно дыша от восторга. Солурд не хотел его расстраивать.

Он вообще ничего не хотел, только вернуться в спальню, где всё пахнет уютом и теплом, завернуться с головой в одеяло и спрятаться от всего мира на недельку. И чтобы рядом был кто-то, кто обнимет и погладит по голове, ласково шепча, что Сол молодец и всё делает правильно. А то, что неправильно, ещё можно исправить. Например, проследить за Гарри, раз уж Рону это всё никак не удаётся.

Солурд вздохнул, досадуя сам на себя за неугомонное любопытство, но отстранённо так, прекрасно понимая, что пойдёт и будет выяснять.

Стараниями Эрни зелье получилось вполне пристойным.

Так много всего… К ужину у Сола голова пухла от собственной популярности, хотелось каждому любопытному сплетнику лично пожать горло и пожелать спокойного вечного сна. Но он только дёргал уголком губ, шутил несмешно и обидно, и всё больше понимал, что избыток внимания — это Мордред как нехорошо.

Солурд лениво гонял по тарелке варёную морковь — эльфий заговор продолжался — и пытался вникнуть в рассуждения Эрни о правильном питании. Староста наставительно воздевал палец к потолку, затем тыкал этим же пальцем в тарелки и качал головой: непорядок, мол, граждане, даёшь революцию в массы!

— Эрни, дай хоть пожрать спокойно, — пробурчал Джастин, зевая во всю пасть и не подумав прикрыться ладонью. Он был нетипично для себя бледен, казалось, даже каштановые волосы уныло поникли, вопреки боевому характеру. — Я после тренировки сам как морковь, капитан — зверь.

Сидящий рядом Захария отвесил ему шутливый подзатыльник, в притворной угрозе щуря карие глаза и кровожадно скалясь. Солурд смутно удивился: какие такие тренировки, зима же, а на улице с утра метель разыгралась, как нарочно, из замка никого не выпускали.

— Тебе знакомо понятие «тайна»? — проворчал он, наклонив голову вперёд, как упрямый барашек, и смотря из-под светлой чёлки. Теперь угроза стала куда реальнее, прокравшись в мягкий голос. — Тайные тренировки. Тай-ны-е. Не болтай.

Джастин молча поднял руки. Он выглядел лишь самую малость пристыженным, глядя на своего капитана глазами несправедливо обиженного щенка. Не то чтобы Захария проникся, но улыбнулся чуть мягче.