Смотрел он при этом так, словно ждал немедленных уверений в вечной дружбе и пылких извинений за разлитое зелье. Солурд подумал, что после такого щелчка по самолюбию Снейп его отравит. А ещё — что ничего удивительнее ему не встретится, можно и умирать спокойно.

Внутри поселилось странное чувство утраты, а скулы, казалось, всё ещё сжимали ледяные пальцы, которые хотелось стиснуть в своих тёплых ладонях и греть до тех пор пор, пока кровь не обратится лавой.

— Хорошо, что всё обошлось, — осторожно ответил Огилви, не уточняя, что именно «обошлось», вернее, «обошло» его стороной. — А кто принёс меня сюда?

Вопрос показался заторможенному сознание очень важным, но профессор лишь скривился, словно залпом выпил стакан лимонного сока с уксусом. Сложил руки на груди, смеряя хаффлпаффца строгим взглядом (в котором Солу померещилась настороженность), мол, а достоин ли ты этой информации, и процедил:

— При вашем бессознательном теле записки не обнаружено. И, раз вы настолько пришли в себя, что можете думать о таких глупостях, я пойду. Выздоравливайте.

Зельевар просочился сквозь ширму, словно очеловеченный туман — даже ткань не шелохнулась. Тихо заворчала медиведьма, и враждебные нотки в её голосе трудно было не заметить, а вот разобрать слова никак не удавалось. Снейп проворчал что-то в ответ, звякнули фиалы, и всё стихло.

Ещё через полчаса — Солурд от скуки секунды считал — в облаке запахов земли, перегноя, травяного сока и ванили ворвалась профессор Спраут, нервно заламывающая руки. Он и рад был успокоить своего сердобольного декана, готового за каждого барсучонка биться до последнего, но и слова не смел вставить в быстрое журчание речи. Голос Помоны Спраут, мягкий и успокаивающий, возымел воистину магическое действие: Сол сам не заметил, как уснул.

И снился ему белый силуэт, тихо приговаривающий: «Глупый-глупый Сол», и колким снегом просачивающийся сквозь зябнущие пальцы.

Комментарий к Кусь седьмой

Абзац из след.главы: https://vk.com/wall-46934002_120

========== Кусь восьмой ==========

Во второй раз Солурд очнулся глубоким вечером. Его дыхание сбилось, а горячие пальцы судорожно сжали простынь. В Больничном крыле царила сонная темнота, разбавленная тихими шорохами, гулом ветра за окнами и запахами перечной мяты и мёда. Он сел на постели, повёл носом, втягивая прохладный воздух — не показалось ли. Нет. К запаху мёда примешивалась ваниль, щекочущие рецепторы цитрусы и что-то остро-солёное. Солурд тихо позвал:

— Ребята?

И услышал недовольное ворчание, разбавленное короткими смешками и шелестом ткани. Сначала показалась хмурая Ронова физиономия, затем плечи, руки, встрёпанная макушка Гарри и, наконец, словно пелена спала — и перед койкой оказались два безбашенных Гриффиндорца, нагло проникших в Больничное крыло.

Первым немую сцену разрушил Поттер, непосредственно усевшийся у Сола в ногах. Он выглядел бледным и уставшим — круги под глазами, размером с чайные чашки, наводили на весьма интересные подозрения, — но очень довольным собой и миром. Рон казался его негативом: цветущий и угрюмый, он наклонился, поднял с пола блестящую ткань и, свернув в маленький комок, спрятал в карман чёрных штанов. Огилви подумал, что, доведись ему носить такой же нелепый свитер — красно-оранжевый, с буквой R на всё пузо, — тоже был бы далёк от блаженства. А вот Гарри, казалось, его красно-зелёный, с готической H, ничуть не смущал. Солурд возблагодарил небо, что ни его мать, ни бабушка вязанием не увлекались.

— Привет, Сол, — радостно прошептал Гарри, болтая ногами в воздухе. — Слышал, тебя Снейп хотел Амортенцией напоить, но что-то пошло не так, да?

Хаффлпаффец в который раз удивился, какими причудливыми путями иногда ходят слухи. Ты в одном углу замка чихнул, а в другом тебя уже похоронили.

— Скажешь тоже, Гарри, — ответил, на удивление, Рон, замерший рядом с постелью недрёманым стражем. — Кому эта «волчья ягода» нужна.

Он вздёрнул губу, как атакующий зверь, и Солурд только глаза навстречу распахнул, мол, ты чего, друг, я же хороший. Творилось что-то неладное, что-то сильно неладное, и Огилви не мог понять, какое отношение его скромная персона имеет ко всему происходящему. Логика Рона, судя по всему, эти взаимосвязи видела даже слишком хорошо.

— Рон… — укоризненно протянул Гарри, но его мягкий тон не впечатлил даже Сола, не то что Уизли, непримиримо сложившего руки на груди. Знай их Солурд чуть хуже, решил бы, что кто-то кого-то ревнует.

— На самом деле всё было не так, — быстро вставил он, опасаясь, что эти двое сейчас устроят словесную баталию и привлекут ненужное внимание. Гарри повернулся к нему, заинтригованный, а Рон выглядел так, словно смотрит чисто за компанию. — А где Гермиона?

— Спит, — небрежно пожал плечами Гарри, — сладко-сладко спит, — его поведение Солурда начинало пугать, особенно огромные зрачки, оставляющие видимой лишь узкую зелёную каёмку радужки. Но он старался не подавать вида. Тем более его палочка, пусть и в большинстве случаев бесполезная, ныне хранилась у медиведьмы в заложниках.

— Понятно, — ничерта он не понимал, на самом деле. — А я у Снейпа котёл с зельем перевернул, поцарапался, облился весь — лечусь теперь. Вот и всё.

— Скучно, — надулся Гарри, дёргая плечами, — на меня Мыш наш смотрит как-то странно, позавчера вообще подошёл вплотную, почти в макушку уткнулся. И говорит: вы, Поттер, даже дышите неправильно, миллион баллов с Гриффиндора! А сам тоже дышит странно, резко так, проворчал ещё, мол, «не оно». Думал, накинется сейчас и сожрёт, еле удрал.

Солурд слушал эти откровения с широко распахнутыми глазами, а Рон — с перекошенным от злости лицом. Они переглянулись, и оба услышали — отражением мыслей друг друга — одно слово:

«Песец».

Или что-то не столь цензурное, но не менее отражающее их мнение. Гарри нужно было спасать, а вот от кого и чего — оставалось неясным, судя по всему, даже его лучшему другу.

— Ты, кстати, успел что-нибудь узнать? — спросил Гарри, шлёпнув ладонью по накрытому одеялом колену Солурда. — Про запах.

— Да, я… — он хотел сказать про Амортенцию, про странное поведение Снейпа и вездесущие ирисы, про отсутствие директора, о котором никто не знает, про Сияние, про то, что сам Гарри пахнет уже не так и не тем, про… Но вместо этого он моргнул, слабо улыбнулся и виновато пролепетал: — Не успел, Гарри, прости. Отработка эта… Отравление. Всё так завертелось…

— Ага-ага, — несколько раз кивнул Поттер. Вроде и ответил, вроде и в тему, но отсутствующий взгляд показывал: не слышит. — Я тут подумал, Сол, не надо никого искать. Само как-нибудь, — он покрутил рукой в воздухе, — найдётся.

Рон при этих словах — Огилви заметил краем глаза — оскалился совершенно по-волчьи, как зверь, защищающий детёныша. Солурд поймал его взгляд, серый, как предштормовое небо, и кивнул: разберёмся. Рон нахмурился, но кивнул в ответ.

Они ушли через пару минут, оставив в честной душе Солурда десятки смутных образов и мрачных подозрений. Поттер пахнет как Амортенция. Пах. Единожды почувствовав её запах, забыть его Огилви уже не мог. Он сжал горячими пальцами переносицу, разбирая запахи на ниточки, но те путались, смешивались, как клубки после игр шкодливого котёнка — не развязать. Голова гудела от противоречивых мыслей.

Ещё и «вопиющий случай» не давал покоя. Зачем для этого случая обязательно нужен директор Дамблдор, который куда-то пропал? Что вопиющего в отравившемся зельем ученике? Наверняка каждый третий подросток в Хогвартсе приходит к медиведьме именно с этим диагнозом, а конкретная проблема — это уже частности.

Он закрыл глаза, откинулся на подушку и принялся караулить сон.

«А у Сияния запаха нет», — с мутным удивлением ещё успел подумать Солурд, прежде чем его сморило.

Прохладным утром, прозрачным и пахнущим всё той же вездесущей мятой, его разбудило тихое переругивание на два голоса. Профессор Макгонагалл и декан Спраут делили шкуру неубитого медведя. То есть его, мистера Огилви, ближайшее будущее.