Джастин закатывал карие глаза, подмигивал сидящим рядом ребятам и уверял, что: «Да-да, конечно, только успокойся». Эрни послушно успокаивался, улыбался и переводил тему. Через неделю сцена в гостиной Хаффлпаффа повторялась.

Огилви кротко пожал плечами, мол, да, всё как всегда — ничего нового, и сел на лавку. На столе осталось не так уж много: растущие организмы требовали всего и побольше, и он не был исключением из этого правила. Но краткие минуты сна всё равно ценил больше, чем разнообразие завтрака.

Тост с джемом дожёвывал уже на бегу, придерживая бьющую по бедру сумку. Сокурсники ушли раньше, а он как-то пропустил этот момент, хоть его и звали, за что теперь расплачивался. Профессор Макгонагалл не терпела опозданий, и ладно бы отчитывала — нет. Смотрела раскосыми кошачьими глазами, поджимала тонкие губы в куриную гузку и цедила сквозь стиснутые от разочарования зубы: «Двадцать баллов с Хаффлпаффа, садитесь». А потом весь урок следила: пишет ли мистер Огилви конспект, превращает ли мистер Огилви филина в шкатулку, думает ли мистер Огилви о Превеликой Трансфигурации…

Конечно, не думает.

В кабинет Солурд почти ворвался, споткнулся на пороге, и только зацепившаяся за дверную ручку лямка спасла его от позорного падения в ноги строгому профессору, только-только переступившему порог.

Зазвонил колокол.

Класс наполнился шушуканьем и смешками, и Огилви почувствовал, как горят его уши. Макгонагалл (профессор! Профессор Макгонагалл!) дёрнула уголком рта, проявляя тень то ли негодования, то ли насмешки, даже зеленая шляпа на её голове эмоционально качнула пером, и спокойно изрекла:

— Садитесь, Огилви, вы успели.

Смешки стали отчётливее, и Солурд поспешил сесть за свою парту, рядом с улыбающейся Сьюзи. Та, рыженькая, с лицом-сердечком и тёплыми карими глазами, напоминала ему солнце, невесть как очутившееся на бренной Земле. Но он не то что встречаться предложить не смел — дышать на неё боялся. Да и не в том смысле она нравилась.

— Привет, — смешком выдохнула Сьюзи, тут же прячась за распущенными волосами.

— Привет, — неловко хмыкнул Солурд, ёрзая на лавке. Тихо ойкнул, поймав на себе предостерегающий взгляд профессора Макгонагалл, и поспешно приготовился к уроку.

— С такой грацией он не барсук, а тюлень, — ядовито зашептали с последних парт соседнего ряда, и Огилви обернулся, больше из интереса, чем из раздражения: сравнения с животными его никогда не трогали, потому что те зачастую куда лучше людей.

Хорошо, кроме крыс.

Крысы — это фу.

На него демонстративно не смотрел Нотт, как всегда идеально причёсанный и выглаженный. Его сосед Малфой, напротив, следил внимательно, надменно щуря серые глаза, мол, и что ты мне ответишь. Оба бледные, точно своих подземелий в жизни не покидали, холёные и самодовольные. Руки так и чесались то ли подзатыльников отвесить, то ли с ножницами познакомить, лишь бы разбить эти идеально холодные маски, но… Не его печаль.

Солурд ответил кривой ухмылкой и обратил всё своё внимание на лекцию. Она бы ему даже понравилась… Но не в девять утра, никак нет.

В девять утра хотелось только спать и не думать о белой обезьяне. То есть о трижды проклятой отработке.

В общем-то, он признавал свою вину, ни в коем случае её не умаляя: сам накрутил себя, сам забрался в нору, сам не уследил за временем.

Самостоятельный-то какой, Мерлин великий!

— Мистер Огилви, не поведаете нам, что занимает все ваши мысли? — вкрадчиво спросила профессор, замерев у парты. Она возвышалась над студентами, тонкая и строгая, как воплощение Немезиды, и Солурд поспешно прикусил губу, чтобы не ляпнуть очевидную глупость вроде «о ваших прекрасных глазах» или «о Снейпе и его отработках». Он несмело улыбнулся, смотря из-под бровей жалобно и заискивающе, мол, я больше так не буду, не велите казнить.

Макгонагалл смерила его недовольным взглядом ещё раз и продолжила лекцию, говоря сухо и слишком витиевато. Солурд выдохнул и поспешно заскользил пером по пергаменту, подглядывая в конспект Сьюзи и мысленно благодаря её за разборчивый почерк.

========== Кусь третий ==========

Вторым уроком гордо стояла ЗоТИ.

Солурд заранее посочувствовал всем, кто окажется в зоне поражения, и поймал много понимающих взглядов в ответ. Ещё на занятиях Отряда Дамблдора стало ясно, что настроенный на нападение Огилви — это оружие массового поражения: бьёт сильно, больно, виртуозно… и своих, и чужих. Он вздохнул, попытался сдуть с лица вьющуюся прядь волос, но безрезультатно. Зачесал смуглыми пальцами, в который раз пообещав себе сходить в Хогсмиде к парикмахеру. Или попросить у девочек резинку. Или самому разобраться с проблемой, отыскав в библиотеке нужные чары… От последнего варианта его передернуло. Мысль свернула в сторону «а не попросить ли помощи», и в итоге он так замечтался, что столкнулся с кем-то в дверях.

Благо, это оказался всего лишь Гарри, который «наша новая знаменитость» и «Дважды Победитель Того-кого». С ним у Солурда отношения складывались вполне приятельские, во многом потому, что Огилви плевать хотел на газеты (он их даже не читал) и крайне равнодушно относился к сплетням (на что девушки часто обижались). Гарри поправил очки-велосипеды, съехавшие с прямого носа, близоруко сощурил изумрудные глаза и заулыбался, становясь похожим на чёрный одуванчик: волосы растрёпаны, сам невысокий, костлявый. Благо мантия сидит как влитая, вся одежда по размеру — не иначе крёстный наконец-то взялся за свои обязанности. Ну, хоть к Рождеству — и то хлеб.

— Привет, Сол, — сказал Гарри, неловко переминаясь с ноги на ногу. Видеть рад, и поговорить бы, а то всё не получалось, но скоро урок, а из кабинета недоумённо смотрели рыжий Рон и суровая Гермиона — хоть разорвись!

— Привет, Гарри, — улыбнулся в ответ Солурд. Тоже глаза сощурил, принюхался как можно незаметнее — померещился какой-то странный запах, непривычно. А потом понял: девчачьи духи! Поттер в них словно искупался, не иначе ночь хорошо провёл. — Счастья в личной жизни.

— А? — Гарри моргнул по-совиному, глаза через стёкла очков — огромные, яркие. Краской залился по самый лоб, воздух проглотить попытался — только закашлялся. — Ага, спасибо, Сол… Я п-пойду.

Огилви пожал плечами: и что в этом такого? Он же не на процессе присутствовал, так — по факту поздравил, по-дружески.

Солурд упал за свою парту, недоумевая. Действительно, всё у Поттера не как у людей.

«И друзья под стать», — подумал ещё, поймав на себе неприязненный взгляд долговязого неопрятного Рона и смущённую улыбку Гермионы. — «А ей идёт эта причёска».

Волосы Грейнджер, заплетёные в причудливую косу с красной лентой, смотрелись как небрежное произведение искусства. Распахнутая мантия открывала вид на кружевную кофточку, а губы, накрашенные блеском, и вовсе вызывали недоумение: что это с ней? Солурд допустил даже крамольную мысль, что злой Уизли, искупавшийся в духах Поттер и её внешний вид могут быть взаимосвязаны… Но, честное слово, он не хотел знать подробностей.

ЗоТИ с Гриффиндором — это совершенно особое «удовольствие», граничащее с казнью через повешенье: медленно, больно и нет никакого способа прекратить.

Аврор Тонкс, смешная и неуклюжая, наверняка согласна с этим утверждением, но, конечно же, никогда этого не скажет. Она говорила увлечённо, теряя буквы и даже слова, вышагивала перед партами, как офицер на построении, а её короткие волосы всё время меняли оттенки, от светло-розового до бордового и обратно. Студенты радостным полушёпотом делали ставки, какой оттенок будет следующим. А ещё — обо что споткнётся неуклюжий аврор в следующий раз. Солурд бы поставил на первую правую парту: кривовато она стоит, словно специально.

Он бы выиграл.

Студенты шушукались, хихикали и делали буквально что угодно, кроме записи лекций. И пока им это сходило с рук: Тонкс не только смешная, она ещё и не так давно сама училась, наверное, помнила все эти ощущения и мысли, словно вся жизнь впереди, потому за невнимательность и не наказывала. Или, увлечённая собственной речью, действительно не замечала.