Забывать обо всём помогали чары, в которых полукровка набил руку так, что многим и не снились такие вершины — они сходили с тернистого пути куда раньше, довольствуясь слабенькими фокусами, и Филиус мог только смотреть на них с жалостью. И пониманием. Он сам был вынужден отступать, нечасто, но все же, и прекрасно понимал, что некоторые горы покорять не только опасно, но и бессмысленно.

— Что-то вы печальны, друг мой, — склонилась к нему Помона, розовощекая, в непривычно вычурной шляпке с ярким пером и нарядной мантии. — Что-то случилось?

Филиус скривил губы в подобии улыбки, кривоватой и неловкой.

— Что вы, Помона, чудесный праздник, — он отсалютовал ей кубком, безмолвно предлагая поддержать тост, и после тихого звона — соприкосновения — весомо изрек: — За сбычу мечт!

— Прекрасный тост! — умилилась Помона, пригубив вина. Она пила мало и вдумчиво, предпочитая сохранять относительную трезвость ума на тот случай, если кому-нибудь из её ненаглядных барсучат срочно потребуется помощь любимого декана.

«Сказку на ночь прочесть или прогнать чудовище из-под кровати», — едко подумал Филиус, безмерно гордящийся самостоятельностью своих подопечных. — «Куда же пропало это клятое зеркало. Я хочу понять, как добиться того, что оно показывает!»

Он допил вино, провожая тоскливым взглядом последние капли, и зажевал горечь разлуки с мечтой крылышком индейки, бодро хрустя костями. Зеркало как в воду кануло, и осторожнее вопросы ни к чему не привели. Может, он спрашивал не у тех, может, его коллеги — на удивление прекрасные актеры. Меньшего всего Филиус доверял Северусу, вот уж кто себе на уме и не преминет воспользоваться случаем, коварный слизеринец! Но тот на вопросы отвечал ровно, смотрел равнодушно и едва ли вообще понимал о чем речь, мол, сошел с ума старый полугоблин, туда ему и дорога. А время-то тикает! И мечта…

Филиус закусил горечь разлуки кружком лимона.

Директор начал путать слова и мешать мотивы, но, казалось, ничуть не расстроился, продолжая бодро голосить. Минерва запуталась в двух октавах мяуканья и затихла, сосредоточенно разглядывая вилку, не иначе как продумывала идеальное убийство. Откланялась Помона, сетуя на то, что «у вас так весело, но старой леди пора спать…», и взгляд Минервы стал еще более сосредоточенным, пока она провожала декана Хаффлпаффа с возмущенным «если она старая, то какая тогда я?!» лицом. Вслед за Помоной рысью ускакал Северус, не услышав ставшего в этот вечер традиционным «эй, налей», и Филиус окончательно приуныл. Кошка Филча из-под стола начала подпевать директору, и её хозяин застыл с глупым лицом, а после расплылся в улыбке и зашипел не хуже Пинс при исполнении, тишина, мол, когда моя киса поет. Пинс плагиата не оценила и обиженно отвернулась, принявшись жаловаться Минерве на «этих мужланов». Та радостно её поддержала, вогнав вилку в столешницу — горячая шотландская кровь! — и заблажив о том, что в гробу она видала их всех, в клетчатых килтах, и вот были времена…

Филиус дотянулся до бутылки с огневиски и присосался к горлышку. Закусил половиной лимона.

Полегчало.

Рождество 1996 года плавно подходило к полуночи.