========== Кусь первый ==========

Предаваться перед отбоем печали, заныкавшись в один из пустых кабинетов — не самое удачное решение в его ситуации, как ни крути, но душа требовала страдать со всей самоотдачей и самозабвенностью, свернувшись костлявым клубком в тёмном углу на трансфигурированном комковатом матрасе. Он страдал, честно страдал, и с каждой прошедшей минутой становилось гораздо легче и проще это принять — подумаешь, расстались; подумаешь, он её любит; подумаешь, сердце разбили-и-и…

Хаффлпаффец вздохнул, шмыгая отвратительно мокрым носом и вытирая его мятым рукавом мантии. Глаза наверняка красные теперь, как у дяди Стэна с перепоя, и такие же дикие, словно обыденной желтоватости радужки мало для создания крайне «благоприятного» впечатления у всех впервые встреченных магов, мол, вы только поглядите, тут оборотень, какой ужас. Длинный тонкий нос, выступающие прямые дуги широких бровей, смуглая кожа и встрёпанная невнятно-бурая копна вместо приличной причёски только усугубляли общую картину запущенного дикарёныша. Кто знает, может, и затесались где-то в предках оборотни, откуда-то же магия в совершенно обычной семье взялась.

Следовало успокоиться и найти в создавшемся положении плюсы. Например, теперь можно спокойно развлекаться с друзьями, подмигивать симпатичным ведьмочкам со всех факультетов подряд и даже не помнить про важные даты и события в жизни Кэти/Сциллы/Сэмми и кого-то там ещё, о чём так любит поговорить прекрасная белокурая Эрин. И всё же. Как она могла-а-а?..

«Женщины, Солурд, в первую очередь — стервы, а уже потом всё остальное», — мог бы сказать отец, с обожанием косясь в сторону кухонной двери, где его супруга священнодействовала над плитой, — «так что живи и радуйся, что не успел жениться на неподходящей по характеру. Вот мы с Франц…»

Да. Все разговоры о личном непременно перетекали в ностальгическое «вот мы с Франц», это с нежно любимой уже почти двадцать лет супругой, и Сол мог бы пересказать все этапы их отношений наизусть в два лица — настолько часто слышал от обоих непосредственных участников. Юноша всегда хотел, чтобы у него было нечто такое же, только своё; человек, которому можно улыбаться, придумывать вместе разные истории, чьи пальцы можно греть в своих ладонях, а через много-много лет говорить своим детям «вот мы с…»

Эрин казалась той самой, даже несмотря на её поучающий тон, приторно-сладкие улыбочки и стойкий цветочный запах, от которого чесался чувствительный нос. Она любила и умела шутить, красиво смеялась, трогательно держалась за руку, горячо целовалась, и… Теперь этого нет. Юноша ткнулся лбом в колени, всхлипнув от жалости к себе, скомкал в кулаках попавшуюся под пальцы ткань — судя по ощущениям, это оказалась штанина — и в который уже раз посоветовал себе не влюбляться, потому что так было и с Джейн, и с Лавандой, и с Лизой — и каждая виделась той самой-самой, пока не происходила катастрофа. Катастрофы происходили часто, много и всегда не вовремя, хоть злой рок подозревай в их организации, хоть собственную неудачливость. Или криворукость.

Солурд судорожно вздохнул, вытирая мокрые щёки рукавом серой кофты, и выдохнул. Не понимал он этих девушек и что им вообще надо: сначала смотрят влюблённо, потом истериками выматывают, а потом и вовсе уходят — и живи с этим как хочешь. Он встал на ноги, неловко проехавшись плечом по каменной стене, поморщился — холодно и неприятно, — взмахнул палочкой. Матрас снова стал покалеченным жизнью и студентами стулом, а уютный кабинет для релаксации обратился пыльной заброшенной кладовкой, уже без магии.

Солурд поёжился: по Хогвартсу перед Рождеством — как и почти весь учебный год — гуляли сквозняки, забирающиеся ледяными пальцами под кофты и мантии. И колдовать в коридорах нельзя, нельзя порадовать себя хотя бы бы ма-а-аленьким согревающим.

Но кто увидит?

Солурд оглядел заброшенный кабинет, внимательно, словно в нём действительно могли прятаться коварные шпионы, доблестно просидевшие на потолке, пока несчастная брошенка изволила солью всю свою одежду полить. От самого себя стало смешно, и он хихикнул, вытер нос рукавом кофты, шмыгнул и уже спокойно, тщательно проговаривая все слова, наложил согревающие.

Магия словно в самую душу проникла, свернулась на сердце пушистым клубочком, щекоча лёгкие невесомой шерстью. Телу тоже тепло, а вот время, по ощущениям — и Темпус это подтвердил, — находилось в опасной близости к отбою. Солурд охнул, сорвался с места, распахнул дверь…

Он на кого-то налетел. Блеск. Просто блеск.

Неожиданное препятствие устояло, лишь покачнувшись на длинных ногах — Солурд этому «препятствию» дышал в ключицы — и вкрадчиво пророкотало, отрывая юношу от себя:

— Мистер Огилви, — на Солурда очень недобро смотрел декан Слизерина. — Что вы делаете в подземельях перед отбоем?

Солурд открывал и закрывал рот, силясь выдавить из себя извинения, но на него, как и на многих неудачников в зельеварении, профессор Снейп действовал гипнотизирующе. И отупляюще. Застёгнутый на все пуговицы, строгий, черноглазый и бледный, как смерть, — Северус Снейп порой казался замаскированным дементором, а не человеком. Он так же, казалось, забирал у нерадивых студентов всю радость жизни и лучшие годы её же. При этом сам не улыбался н и к о г д а. Или же Солурд этого не видел.

Он жалобно глядел снизу-вверх, мол, посмотрите, какой я несчастный и отпустите уже, ну? Я успею добежать до гос…

Колокол, извещающий об отбое, показался Солурду похоронным маршем.

Лицо профессора Снейпа исказила досада, словно ему вовсе не в радость справедливо наказывать всяких там хаффлпаффцев. Вот снять просто так пару десятков очков с Гриффиндора — с Поттера — святое дело. А с барсука и неинтересно.

— Завтра в шесть отработка, мистер Огилви, — сказал Снейп, — в моем кабинете. А теперь идите.

Солурд кивнул, для надёжности ещё кивнул несколько раз, и лишь после того, как Снейп резко вдохнул, собираясь что-то сказать, — точно не похвалить за понятливость — сорвался с места.

Только в спальне до него дошло, что это происшествие не стоило родному факультету ни единого балла.

========== Кусь второй ==========

Утро началось не с кофе. Снова.

С тех пор, как прошлым летом Солурд пристрастился к этому напитку богов, ему было тяжело просыпаться по утрам. Сокурсники даже шутили, мол, до апокалипсиса не будить — покусает, тоже на луну выть будете. И, следуя собственному завету, не трогали. Солурд выключил будильник — четвёртый с начала года, первые три уже отправились в свой будильниковый рай, — и воспалённым взглядом вперился в балдахин. Тот, словно в насмешку, цветом напомнил кофе с молоком, нежно-коричневый, мягкий… Солурд уткнулся носом в подушку и застонал.

Завтрак в Большом зале пятнадцать минут как шёл, сумка сверкала своей несобранностью, форма — помятостью, а сам Солурд — несчастной физиономией. Опять девочки будут шушукаться, мол, похож на брошенного щенка. А ещё: как Эрин терпела. И: жалко его.

Себя пожалейте!

Разозлившись на свои мысли, Солурд вскочил с кровати и, звонко шлёпая тапочками по полу, отправился приводить себя в порядок. Подумаешь, с девушкой расстался! В первый раз, что ли? А вот отработка у Снейпа — это уже серьёзнее, поди пойми, за что могут баллы снять, как по минному полю ходишь.

К тому моменту, как Огилви, зачёсывая пальцами влажные волосы, ввалился в Большой зал, тот наполовину опустел. Даже из преподавателей остались только дородная декан Спраут, свежая и сияющая доброй улыбкой, и полусонный маленький Флитвик, наверняка додрёмывающий последние минуты перед уроками. Обоих профессоров Солурд любил, даже несмотря на то, что ни чары, ни магическая ботаника ему особо не давались. То ли дело руны и УзМС.

— Эй, Сол, опять проспал? — окликнул его один из сокурсников, светленький Эрни, демонстрируя ямочки на щеках.

Эрни сидел прямо, словно метлу проглотил, и с деланой ненавязчивостью сверкал значком старосты — второй год кряду тихо гордился собой. И снова не помнил, как каждую неделю причитал: «Это такая ответственность, такая ответственность, Мерлин… Джастин, ну ты же меня понимаешь, да, понимаешь?»