Бабка любила повторять: «Снявши голову, по волосам не плачут». Маленький Санька сути не улавливал, воображая себе что-то вовсе несусветное. Потом, конечно, начал понимать. А вот воистину проникся только сейчас. И картинка получилась как раз-таки сюрреалистическая, с уклоном в хоррор.

Замначштаба, по-прежнему не проявляя (почему-то хотелось надеяться — попросту не демонстрируя) никаких эмоций, достал из монструозного, под стать моменту, сейфа ключ.

Потом Годунов не раз удивлялся: как могло такое случиться, что кабинета беглого командующего он будто бы и не увидел. Запомнился только матово-черный телефон, похожий на дорожный камушек в миниатюре: направо пойдешь, налево пойдешь… Да ещё — царапины на краешке стола, напоминающие очертание воздетой птичьей лапки … а может, самой известной обывателю руны «альгиз», которая в таком вот положении обозначает жизнь и защиту. Ага, и нацисты, вроде как, ею пользуются без зазрения совести… Ну, Александр Василич, ты точно при переходе из реальности в реальность головой повредился! Мало тебе явных (и не вполне явных) намёков на твое, так сказать, предназначение, нужно еще, чтобы символы там и сям красовались? Бери-ка, мил человек, телефонную трубочку и… что, боязно? А делать нечего, придётся…

— Ерёменко у аппарата, — раздалось в трубке, кажется, раньше, чем должно было.

— Товарищ генерал-полковник, у аппарата старший майор госбезопасности Годунов, — так, хорошо, голос не дрогнул, Рубикон перейден. А вот насколько удастся сухим из воды выйти… — Я командирован в Орловский военный округ Ставкой Верховного Главнокомандования с целью инспектирования подготовки округа к обороне. Однако сегодня вечером командующий округом генерал-лейтенант Тюрин покинул город и отбыл в северо-восточном направлении, — перевел дух и снова глубоко вдохнул. — В связи с отсутствием в округе централизованного руководства и в соответствии с полномочиями, данными мне Ставкой, я принимаю командование округом и… и Орловским оборонительным районом на себя.

На том конце провода молчали. Хотелось верить, что к добру оно, это молчание. И надеяться, что командующий Брянским фронтом не поспешит сообщить об этом разговоре в Ставку. Снова ва-банк, товарищ старший майор третьего ранга! Пр-родолжаем разговор!

— Как я успел выяснить, сведения о составе и численности войск в округе, в частности о пяти артиллерийских полках, представленные вам начальником штаба округа, не соответствуют действительности. И, самое главное, по сведениям, полученным из абсолютно достоверных источников… — ох, только бы Ерёменко не пришло в голову выяснять, что за источники такие! — …утром 30 сентября Вторая танковая группа противника нанесёт удар на стыке 13-й армии и оперативной группы генерал-майора Ермакова. 24-й моторизованный корпус пойдёт на Орёл, а 47-й моторизованный — в направлении Севск — Карачев — Брянск. У противника имеются подробные карты местности и нельзя исключать возможности использования им лесных дорог…

— Что в Орле? — резко спросил командующий.

— Насколько мне известно, сейчас в Орле всего около двух тысяч штыков. Мобилизационный резерв ещё предстоит оценить, но не думаю, что он велик. Если будет возможность, окажите помощь танками и поддержите авиацией, — бесцеремонно, конечно, но вдруг чего да и обломится? — С нашими силами мы можем только героически погибнуть.

— Вот же Тюрин засранец, — оказывается, Ерёменко не просто молчал и думал, он ещё и проникнуться в полной мере успел. — Сбежал, сука, весь фронт с голой задницей оставил… — помолчал. — Ладно, подумаю, чем тебе помочь.

Ерёменко прокашлялся, и в следующую пару минут Годунов узнал много нового, но малоценного в свете ситуации, требующей практических решений, о морально-психологическом облике командования округа и о перспективах развития взаимоотношений указанных лиц с рядом домашних животных и Хайнцем Гудерианом лично. Вряд ли что-то из услышанного допустимо было бы включить в мемуары. «Ты доживи ещё до мемуаров, — усмехнулся Годунов, чувствуя себя ну очень конкретным попаданцем. Комфронта не на пустом ведь месте реагирует столь экспрессивно. Попадись ему сейчас Тюрин, мог бы, наверное, и в рожу двинуть. В лучшем случае.

— Десять тысяч бутылок с КС обещаю, по железке перебросим, готовься встречать, а что ещё… В общем, вы там держитесь, а уж я чем могу… Ну, ты понимаешь…

«А что мне ещё остается, на подводной-то лодке?» — снова подумал Годунов.

Трубка давно уже лежала на рычагах, а он все стоял у стола и в задумчивости водил пальцем по птичьей лапке альгиз. Спохватился только тогда, когда замначштаба покашлял — скорее настойчиво, нежели деликатно.

Для дальнейшей беседы расположились в кабинете Беляева. Что называется, тет-а-тет — Одинцов двинулся к себе, дабы телефонировать ответственным работникам: сегодня в двадцать три нуль-нуль состоится экстренное совещание в штабе округа. Годунову же предстояло поделиться с замначштаба необходимой толикой послезнания и прикинуть план. Но только он открыл рот, как в дверь постучали.

— Иван Трофимович, пойдёмте, голубчик, почаевничаем на ночь глядя… — вошедший хотел добавить ещё что-то, но осекся, заметив незнакомца. — Здравия желаю, товарищ комдив!

Вечерний гость подполковника Беляева, несмотря на форму бригвоенинтенданта (какое счастье, что любознательный Санька когда-то вызубрил значение всех этих шпал и ромбов!), показался Александру Васильевичу выходцем из XIX века — статный старик, словно сошедший с портрета эпохи дуэлей и балов. В его присутствии невольно хотелось расправить плечи — так ловко и красиво, иначе не скажешь, сидела на нём форма, так энергично и непринужденно он двигался. Годунов глядел на вошедшего не без зависти: у него-то самого бесконечный суматошный день отзывался ломотной болью не только в ногах, но и в пояснице.

— Бригвоенинтендант Оболенский, начальник снабжения Орловского военного округа, — представил визитера Беляев.

«На ловца и зверь бежит», — всплыла в памяти ещё одна любимая бабкина присказка. А заодно вспомнилась песня, в смутные девяностые звучавшая из всех радиоприемников страны: «Раздайте патроны, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина!» Просто по ассоциации вспомнилась, главный тыловик, к счастью, ничем не напоминал юношу бледного со взором горящим: глядел на нечаянного гостя с добрым спокойствием много повидавшего и ничему не удивляющегося человека. А вот патроны были бы в тему… и не только патроны…

— Здравствуйте, товарищ Оболенский. Старший майор госбезопасности Годунов, с сего дня я отвечаю за оборону Орла, — м-да-а, как ни крути, нелегка она, доля попаданца! Только представляться за сегодняшний бесконечный день приходится в третий раз… или в четвёртый? У-у-у!

— Значит, узнали в Ставке про наши безобразия, — старик едва заметно качнул головой. — Уму непостижимо, фронт задыхается без крупнокалиберных пулемётов, а у нас тут на складе аж двести штук пулемётов Дегтярева-Шпагина образца тридцать восьмого года, новеньких, в заводской смазке. С августа месяца на фронт отправить не можем, Тюрин над ними, как царь Кощей над златом, чахнет…

«Совсем зачах ваш Тюрин», — чуть было не вырвалось у Годунова, однако ж внутренний голос ехидно прокомментировал: «Он такой же ваш, как и наш!»

— Ну что ж, дождались, теперь не вы их на фронт, а фронт — к вам. Над чем там ещё чах бывший командующий? — сперва сказал, а уж потом осознал, что невольно выделил голосом слово «бывший».

— Вот что, товарищ комдив, пойдёмте-ка покушаем, что бог послал, а там и побеседуем, — мягко проговорил Оболенский, но в его тоне Годунову почудился укор… или не укор? А-а, нашел время шарить по закоулкам психологии! Особенно если учесть, что предложение как нельзя кстати и вообще с давешними мечтами совпало.

В кабинете бригвоенинтенданта, весьма похожем на беляевский, но каком-то… более обжитом, что ли, уже накрыт был стол, в центре которого возвышался гигантский самовар, начищенный до зеркального блеска. Бывалого вида старшина с шикарными («мулявинскими», так подумалось Годунову) усами вносил последние штрихи в притягательный натюрморт.