— Ну, ты же ушел, — усмехнулся я. — Хотя тоже орлом летал.

Фиронов не удостоил меня рукопожатием и слабо махнул, приглашая следовать за собой. Я двинулся следом, по узкой, кривоватой дорожке, мощеной песчаником. В дом меня тоже не позвали. Фиронов предпочел беседовать на свежем воздухе, по-барски предложив устроиться в беседке, увитой виноградными лозами. Я сел. Фиронов, кривясь, устроился в кресле-качалке, баюкая правый бок. На меня он поглядел с заметным отвращением. Я молчал, разглядывая хозяина. Тому следовало сбросить несколько килограммов, походить в зал, а красноватые белки глаз и мешки под ними говорили, скорее, не о перенесенной операции, а об обильных возлияниях. Если мои предположения верны, Рокотов нанял меня потому, что Фиронову не доверял из-за пагубных привычек.

На столе в беседке сверкал острыми гранями графин с коричневой жидкостью и пара стаканов. Внутренний голос подсказывал, что это не чай. Хозяин украдкой бросил на него взгляд и торопливо облизнул пересохшие губы. Я ждал.

Фиронову не понравилось, что я его разглядываю. Он дернул шеей, выставив ее на обозрение, и под воротом рубашки я заметил несколько свежих царапин, которые сложно было бы списать на опасное бритье.

— Я — другое дело, — сказал Фиронов. — Меня скушали много лет назад, а про твою твердолобость легенды складывали, обсуждали хватку и принципы, хотя, как мне там дурости было больше, чем принципов, а, может, всего серединка на половинку. И тут — бац, такой фортель, Стахов — адвокат. Не думал, что тебя смерть жены так поломает. Наши поговаривали, что ты мстить хотел, но не нашел Чигина.

Я вонзил отросшие ногти в ладонь, пытаясь удержать лицо. То, как походя Фиронов упомянул о смерти моих близких, явно было скользким желанием вывести меня из равновесия.

— Не нашел, — ответил я как можно спокойнее. — Потому и свалил из конторы. Профдеформация. Не мог беспристрастно на жмуров глядеть. Как здоровье твое?

— Профдеформация… — проворчал Фиронов. — Слово-то какое, умное, да бессмысленное. Здоровье мое не очень. Но я еще ого-го. Ты про Ксению пришел поговорить? Мне Леля звонила, предупреждала.

— Про нее. Есть что сказать интересного?

Фиронов пожал плечами, потянулся к бутылке и, скривившись, плеснул в стаканы алкоголь. Я свой вежливо взял, но пить не стал, согревая виски в ладонях, а вот Фиронов свою порцию заглотнул, не поморщившись.

— Да особенно нечего, — выдохнул он, и слегка проморгался. — Девчонка обычная, со своими бзиками. Жила тихо, номеров не откалывала, с родителями не ссорилась, как все, одним словом. Парень был, тот самый Глебка Макаров. Чего не пьешь? Вискарь отменный.

Я сделал небольшой глоток и кивнул, мол, оценил.

— Рокотов полагает, что Глеб ее из окна вытолкнул, — негромко сказал я.

— Знаю. Шут их разберет, Стахов. Я за Ксенией не ходил. Она вообще от охраны отказывалась, да ей она особо и не требовалась. Некоторое время я, по просьбе Олега Юрьевича к ней приставил паренька одного из наших конторских, но потом шеф снял охрану.

Фиронов налил себе еще, потянулся ко мне с графином, но я покачал головой, показав, что у меня еще есть, и спросил:

— Почему?

— Девчонку это раздражало. Повода не было усомниться в ее безопасности, потому мы от охраны отказались.

— Интересно, — медленно сказал я. — То есть Рокотов вдруг захотел, чтобы за дочерью ходил охранник, а затем передумал? Тогда возникла какая-то опасная ситуация?

Фиронов поглядел на меня исподлобья, и в его взгляде вспыхнула злость.

— Я не знаю, — буркнул он. — У нас никаких нежданчиков не было. Это буквально пару недель продолжалось.

— Можешь мне устроить встречу с вашим сотрудником?

— На кой? — грубо спросил Фиронов и со стуком опустил стакан на стол. — Совершенно лишняя процедура. Ничего он путного не скажет. Да и не работает он у нас больше.

— Что так? — удивился я. Внезапный уход сотрудника охраны олигарха после смерти его дочери выглядело подозрительным.

— Уволился, — раздраженно ответил Фионов, поглядел на графин, в котором стремительно убывал виски, и, не выдержав, налил себе еще, больше не предлагая мне. — По собственному желанию. На юг переехал, в тепло, с легкими у него что-то такое было. Нечего мне тебе сказать, Стахов.

Фиронов попытался встать, но ему это удалось только со второй попытки. Виски его уже забирал, шов от аппендицита давал о себе знать, и потому его попытки были неуклюжими, что еще больше вывело Никиту из себя. Я остался на месте, позволив Фиронову, всем видом демонстрирующего, что визит окончен, нависать надо мной.

— Чего сидим, кого ждем? — не выдержал он. Я усмехнулся и встал, глядя Фиронову прямо в глаза.

— По-моему, ты мне по ушам ездишь, Никит. Я вроде не ради праздного дела интересуюсь, я докопаться до причины смерти Ксении хочу, дочери, на минуточку, твоего шефа, и как бы я тут не потому, что мне страсть как захотелось тебе морсу и апельсинов притащить.

На лице Фиронова заходили желваки, и он, сделав шаг вперед, почти уперся в меня, распространяя сивушную вонь перегара. Я даже подумал, что он меня боднет широком костистым лбом, но Фиронов, плотно сжал губы, да так, что они превратились в тонкую линию, лишь сопел.

— Щас расплачусь, — наконец, сказал он. — И в жилетку тебе уткнусь. Я. Стахов, тоже опер, тоже бывший, и нюх у меня не хуже твоего. Только шеф на меня в обиде, за то, что я его кровиночку проглядел, нового пса завел, а старого в утиль списал. Мне теперь возвращаться некуда. С больничного выйду, мне пинка под зад дадут. Теперь ты главный. Вот и бегай, пес, рой землю. Я тебе помогать не буду. Да и нечего мне сказать.

Я улыбнулся и развел руками.

— Ну, на нет и суда нет. Кстати, а царапины у тебя на шее откуда?

— Супруга в порыве страсти расшалилась, — холодно ответил Фиронов. — Обожает меня уже много лет, душа в душу живем, радуем друг друга. Так что визит окончен. Иди, Иван, пока ветер без камней. Провожать не буду.

Татьяна позвонила мне, когда я уже ехал домой и предложила встретиться. Мне не очень хотелось тащиться к ней домой, но оказалось, что она собиралась выползти в кафе, что для нее было настоящим подвигом. В одиночку Таня редко совершала такие отважные поступки. Люди бурно реагировали на ее изуродованное лицо, тыкали пальцем, перешептывались, иногда откровенно грубили. Случаев, когда Таню просили покинуть какое-нибудь приличное заведение, насчитывалось немного лишь по той причине, что она редко позволяла себе подобные вылазки. В обществе немногих оставшихся друзей Таня старательно делала вид, что ее совершенно не заботят косые взгляды, плевала б она на них с высокой колокольни. В действительности же она долго приходила в себя, и потому отваживалась на выход в свет не чаще одного-двух раз в месяц. Я подумал, что вполне мог помочь ей с социализацией, позвонил Иннокентию и предложил встретиться, чтобы тот смог забрать свои инструменты.

Иннокентий появился у меня за спиной в тот момент, когда я уже входил в кафе — небольшое, не пользующееся успехом, выживающее исключительно за счет спиртного. Хозяин — пузатый, бородатый Степан Коровин, частенько сам подавал заказы, экономя на официантах. На его кухне безраздельно властвовала повариха Тамара, обрюзгшая бабища неопределенного возраста, которая умудрялась испортить даже покупные пельмени. Поговаривали, что Тамара, изрядно выпивающая, гоняет Коровина скалкой «по синьке». Мы познакомились еще в моей прошлой жизни. В кафе произошла поножовщина, Степану тоже досталось, залетный воришка, наркоман со стажем, попытался вычистить кассу, ударил ножом администратора, порезал выскочившего на шум Семена. Закрыли воришку быстро, он даже не успел потратить всех денег, коих, кстати, было немного. С тех пор Степан мне уважительно кланялся, периодически намекал, что не останется в долгу, если я помогу ему решить некие проблемы, но я предпочитал не связываться. Вот и сейчас при виде меня Коровин растянул губы в фальшивой улыбке.