Десси хватается за штаны Карстена, с трудом поднимается на колени, кричит:

– Себя, Радка! Сначала себя!

(«Сыбяя, Рыадыкыа!..» – отдается у нее в ушах.)

Она так никогда и не узнает, как умудрилась девчонка понять ее слова, да и Радка никогда не узнает, что она поняла, но младшая сестрица ведьмы делает все так, будто сам Шелам нашептывает ей на ухо.

Радка берет стрелу, с усилием проводит острым краем наконечника по предплечью, макает кончик в выступившую кровь, передает стрелу Дудочнику.

Тот оттягивает тетиву, прицеливается, отпускает.

Птица бросается навстречу стреле.

Гортанный крик, последний всплеск белых крыльев, и птица (для всех – стремительно, для Десси – бесконечно медленно) падает в гигантский темный костер.

Карстен хватает Десси за плечо, рывком поднимает на ноги.

Они бегут по мосту. Спрыгивают на берег.

Десси падает на землю, прижимается к ней, отдает оставшийся огонь.

И снова чувствует пинок под ребра.

Она переворачивается на спину. Над ней на фоне разметанных ветром грозовых облаков возвышается Карстен.

– Что ты сделала с моим замком, ведьма? – спрашивает он сурово.

Десси улыбается. Ей приятно вернуться в мир обычных голосов.

– Не тревожься, доменос. Огонь потухнет, когда выгорит все белое колдовство. К человеческим вещам он не притронется.

Карстен недоверчиво хмыкает, отворачивается.

Десси встает с земли, отряхивает юбку.

На земле остаются два обугленных отпечатка ее ладоней.

Замок все еще полыхает, огонь гудит, но дым и жар остановились над рекой, будто кто-то поставил им невидимую границу.

Победители собираются восвояси.

Десси отводит Радку в сторону.

– Я тебе еще кое-что сказать должна, – говорит она тихо и виновато. – Та Привиденьица была Даната, кузнецова сноха. Ну помнишь, мертвая женщина, которую с ребеночком разлучили? Помнишь, Гнешка рассказывала. Так вот, надо, чтоб ты знала. Она ушла оттого, что ты ей своего ребенка отдала.

– Как это? – ахает Радка.

– Когда стрелу в свою кровь обмакнула. Это магия и есть.

– И что со мной теперь будет?

– Родишь на одного ребенка меньше, чем должна была.

– А если он у меня всего один был?!

– Значит, никого не будет. Поверь, я бы все отдала, чтоб вместо тебя там быть. Но только ничего не воротишь уже. Но только знай, ты Данату от такой боли избавила, какую и вообразить нельзя. А мне, наверное, и отдавать некого… – Последнюю фразу Десси бормочет себе под нос.

Радка кусает губы, уклоняется от руки Десси.

Карстен стоит достаточно близко и слышит все.

Ему хочется схватить шеламку за плечи, потрясти как следует и крикнуть ей в лицо: «Как ты смеешь?! Что ты делаешь с нами?!»

Но он сдерживается. Впереди еще осень, зима, весна, и им с шеламкой никуда друг от друга не деться.

По крайней мере, пока.

Кали снова сбежал в город, и старый Глас в одиночестве бродит по избе, беседует с тараканами, иногда хватает два горшка и колотит одним о другой, пока оба не разлетаются вдребезги.

Даже сейчас, когда ни ума, ни памяти в нем почти не осталось, старая обида не дает ему покоя. Увели, огонь бурый, Силу шеламскую из самых рук вытащили! Разве ж он за нее по-честному не заплатил?! Заплатил же. Самого Хозяина Лесного не испугался, это вам как?! В самую темную ночь осеннюю в лес ходил и, когда Хозяин его нашел, не забоялся, чураться не стал, как вам это?! И договор свой выполнил час в час. На Лунев замок порчу наслал. Зачем-то замок этот Хозяину понадобился, это один Шелам ведает зачем. А Хозяин, как обещал, шеламца до смерти довел. Глас видал, как тогда от шеламца все шарахнулись. Как же! Тронешь его, он тебе силу свою и сбросит. А ты потом душу лесу продавай, после смерти не к добрым людям, а к зверью да нечисти лесной уходи. Шарахнулись! Ровно мыши побежали. И Глас уже выйти был готов благодетелем. Силу забрать. Надо ж тебе, мол, помереть хоть спокойно, бедняге, – с копьем в горле разве жизнь? А тут эта дерьмовка рыжая возьми и сунься! Звали ее! Шуры-муры у нее, понимаешь! Так и пришлось благодетелю в кустах сидеть да ее вытье слушать. Хорош Хозяин, хорошо договор держал!

А потом пришлый этот колдун к Луням приперся. Глас и понять ничего не смог. Просто хватило его, шарахнуло по башке, да и понесло куда-то. И вот бродит он теперь скотиной бессмысленной, а Сила, что своя, что шеламская, вся сквозь пальцы утекла. А знаете, каково это – Силы лишиться! Да все равно, что причинные места откромсать! И за что ему такое? За что?!

Хлопает ставень окна.

Глас вскидывает голову.

У окна стоит молодая женщина в длинной белой рубашке.

Она простоволоса, на руках у нее – завернутый в белый платок ребенок.

Ребенок смеется, тянет женщину за волосы, та осторожно гладит его ручку.

Глас кидается к печке, начинает шарить за нею, бормочет обрывки заклинаний.

Женщина сажает ребенка на лавку, подходит к колдуну, и ее белые прохладные ладони смыкаются на его шее.

Глас хрипит, безуспешно отбивается, потом затихает.

Кали возвращается вечером и закрывает остекленевшие глаза деда. Зажигает восковую свечу, садится за стол, подпирает голову руками.

Вот и прошляпил, пропала дедова Сила, утекла невесть куда! И даже выругаться как следует нельзя. Ночью, да еще при мертвеце – беды потом не оберешься.

Кали размышляет, как бы положить старика в гроб, чтобы никто не увидел его свернутой шеи. Увидят, так на кого подумают? Ясно на кого.

И еще о многом нужно подумать.

Кали смотрит на огонь свечи, поглаживает уродливый шрам на левой щеке, а за стенами дома разгулявшийся ветер выдирает полными горстями листья из крон деревьев.

Наступает осень.

Карстен был встревожен:

– Ведьма! Я брата потерял!

– Жаль.

– Ведьма! Я не шутки шучу! Мы в столице Рейна один раз чуть не у самых ворот из повозки вытащили. Он к чужанам удрать собирался!

– Ладно, а сейчас-то чего орать?

– Как это чего? Ищи давай!

– Я?

– А кто ж еще? На воду посмотри или в шар хрустальный. Есть у тебя хрустальный шар?

– Да откуда ж?

Разговор получался весьма примечательный. И не столько из-за слов, сколько из-за того, как стояли собеседники. А именно: Десси замерла, коленопреклоненная и с тряпкой в руках, посередине огромной замковой лестницы, а Карстен стоял внизу этой лестницы. Вот и получалось, он – маркграф и доменос – на ногах, но смотрит снизу вверх; она – на коленях, но стоит выше. Словом, картинка эта прекрасно отражала двоевластие, сложившееся по осени в Луневом Гнезде. Вернее, многовластие, поскольку Мильда также заявляла свои права на главенство, а Радка с Рейнхардом и вовсе отбились от рук.

– Ведьма! Ты уснула?

Десси бросила тряпку, вытерла руки о подол. Все равно юбка старая, Гнешкина, давно на лоскутки изрезать пора. Думаете, трудно замок расколдовать? Трудно конечно, но это все ерунда. Вы попробуйте его после этого отмыть! Причем не от колдовства, а от обыкновенной человеческой грязи и гнили. Вот когда руки-то по-настоящему отваливаться начнут! Радка, конечно, трудится как сумасшедший дятел, но на много ли ее силенок хватит? Мильда считает, что графской кормилице зазорно работой руки портить. Гнешка и прочие деревенские бабы приходят иногда помочь, но у них свои дела, огородные. Сейчас не поспеешь, зимой придется зубы на полку класть. Вот и приходится Десси быть одной за всех. А тут еще доменосу новая вожжа под хвост попала.