Десси нахмурилась, потерла лоб, потом тихонько запела:
Любви хорош один глоток,
Не стоит пить до дна.
У песни тысячи дорог,
Мелодия – одна.
И Радка изумилась: песня была, несомненно, та самая, но сейчас слова говорили об одном, а музыка – совсем о другом.
Десси меж тем вскочила на ноги и велела:
– Собирайся.
– А что случилось?
– Там разберемся. Похоже, один… хм-м… человек влип в очень скверную историю и зовет на помощь.
– Нас?
– Кого придется. Пошли, посмотрим, что там стряслось. Чтоб Дудочник помощи запросил… Н-да, дожили!
Глава 8
Десси торопилась – ей вовсе не хотелось бегать по лесу в темноте. Радка плелась сзади. Теперь они уходили от поймы реки, то и дело огибая болотца с торчащими из желтой травы мертвыми остовами берез, шагали по кочкам, раздвигая сухую осоку, пробирались сквозь заросли ольховника. Радка глотала слезы. Хоть им и не встретилось пока ни одно чудище, лес все равно был ужасен – безликий, безымянный, пустой. Он заманивал, заводил их все глубже, и Радка уже не верила, что когда-нибудь выберется отсюда.
Десси, как и полагается ведьме, почуяла ее страх и спросила, не оборачиваясь:
– Ну что, хочешь в город?
– Угу.
– Вот, давно бы так-то. Ладно, теперь жди до завтра. Утром выведу на дорогу.
Радка не знала, верить сестре или нет.
* * *
Солнечный свет оставался лишь на вершинах деревьев, когда Десси с Радкой добрались до четырех стоящих в густом ельнике невысоких холмов. Потом ночь выплеснулась из-под корней, затопила лес, и ближний холм беззвучно прорезала широкая черная трещина, а Радка вновь услышала невнятный голос флейты. На звук они и пошли. У самого входа в холм Десси сняла с пояса нож и воткнула лезвием в землю, после чего не колеблясь нырнула в черный проем. Радка – за ней.
– Ты пауков не боишься? – спросила вдруг Десси.
– Нет, а что?
– Сыклюк.
– Что?
Забрезжил голубоватый свет, и Радка отчаянно взвизгнула. Пауков она действительно не боялась. Пауков, а не восьминогих тварей размером с ладонь, с синими фонариками на спине.
Впрочем, страх мгновенно прошел – слишком удивительным было все вокруг: зеленые занавеси, расшитые мерцающими золотыми крапинками; ковры с диковинными цветами, игрушечные тарелочки, кубки; медные котелки, в беспорядке разбросанные по полу; маленькие, сплошь покрытые резьбой скамейки и кресла; тонкие, как паутинка, разноцветные плащи, втоптанные в пол. И повсюду – какие-то синие лужицы, будто крошечные озерца.
– Н-да, дожили, – вздохнула Десси. – Это что ж получается, кто-то на холм напал и всех Добрых Хозяев перебил? Хоть глазам своим не верь!
* * *
Во втором зале они нашли тот же разгром. Только стол и переломанные скамьи побольше – обычных человеческих размеров. От дверей к стене тянулась неровная бурая полоса. Десси опустилась на корточки, заглянула под стол. Ничего. Но тут Радка снова «порхнула»: взвизгнула, отпрыгнула назад, едва не уронив сестрицу лицом на пол.
– Сдурела? – грозно спросила Десси.
– Там…
Одна из занавесей внизу, у самого пола, едва заметно шевелилась.
Десси раскидала поломанную мебель. Отдернула зеленый шелк.
За занавесью в темной луже лежал человек. Десси перевернула его на спину. Он упал мягко, как тряпичная кукла.
– Доигрался Дудочник, – сказала Десси мрачно.
Радка подошла поближе. Сперва ей показалось, что раненый – ее однолеток. По росту, по сложению выходило так. Потом увидела, что руки у него старые, жилистые, кожа вся в складках. С левой ладони скатилась и застучала по полу маленькая черная дудка. От куртки и рубахи остались кровавые лохмотья, живот был располосован накрест, и от раны пахло как от давно нечищеного коровника.
– Ох, задница шеламская, и давно ты тут лежишь? – проворчала Десси.
И словно в ответ на ее слова раненый сощурился и медленно открыл глаза. И тут Радке вовсе стало тошно от страха. Глаза желтые, звериные.
– Же-е-ен-щи-на, – выдохнул он с усилием, но лицо даже не перекосилось. – Тебя… только… не… хватало… Найди… мужчин… кого… нибудь… Пусть… добьют…
– Обождешь, – сердито ответила Десси. – Добить я тебя сама добью. Если надо будет. Обожди пока. Ты всерьез решил уйти, Дудочник?
– Отступи… – попросил раненый. – На… шаг… отступи… Лица… не… вижу.
– Дионисия я. Ведьма из Гертова Городка. Посмертница Клаймова. Не помнишь, небось?
– А… Рыжая… привет. Ты… то… здесь… что?
– Обожди, – повторила Десси. – Не морочь голову. Ты мне вот что скажи: ты умирать сейчас хочешь или на потом отложишь?
– Нет… если… можешь… сейчас… не… хочу. У… меня… опять… сорвалось… все.
– Ладно, лежи тихонько. – Десси обернулась к Радке: – А крови ты не боишься?
– Нет… не очень.
– Ладно. Тогда возьми у этих бегунков фонарь и посвети мне. А то они больно мельтешат.
Радка с опаской шагнула к пауку, но тот покорно замер и позволил снять со спины фонарик. Радка вернулась к Десси. На живот Дудочника она по-прежнему пыталась не смотреть.
Десси сжала правую руку в кулак, потом раскрыла, и на ее ладони заплясал язычок бурого пламени. Десси подула на него, покрутила между пальцев, скатала в шарик.
Потом сняла пояс, протянула Дудочнику и велела:
– Закуси-ка. Сам знаешь, сейчас и тебе больно будет.
И, крепко зажав коленями его ноги, пустила шарик гулять по вспоротому животу.
Сразу же запахло свежей кровью. Будто в давно нечищеном коровнике резали поросенка.
Дудочник помянул недоученных костоправов и каких-то еще врачей-убийц и кровавых маньячек.
Десси и бровью не повела – так и катала шарик по животу, что-то напевая под нос. Радка сунулась послушать заклинание, – любопытно ведь! – но услыхала только старую-престарую песенку про пьяного мельника:
Он с третьего раза в ворота попал,
В ворота попал.
И долго в конюшне хомут целовал,
Хомут целовал.
Там, где прошелся шарик, сами собой отваливались присохшие кровавые струпья, кожа розовела. Набухала, на краях ран выступала кровавая роса, а сами края тянулись друг к другу, как губы влюбленных.
Десси задула огненный шарик, вытерла краем занавеси пот со лба Дудочника, полюбовалась на дело рук своих и вздохнула:
– Ох, придется ведь на тебя нижнюю юбку изводить.
Разорвала юбку на полосы, перевязала Дудочников живот и разрешила наконец Радке опустить фонарь.
– Ночевали вы где? – спросила она у Дудочника.
Тот указал на одну из дверей. За нею обнаружилась спальня – семь грубых, на скорую руку сколоченных топчанов. За занавеской – восьмой.
– Сойдет, – кивнула Десси и велела Радке: – Сдирай со стен ковры. Грабить так грабить.
Из ковров и занавесей они соорудили на двух топчанах какое-то подобие постели. Перетащили туда Дудочника.
– А ты не больно худой, – заметила Десси. – Есть в чем душе держаться.
– Мы тоже тут ночевать будем? – спросила Радка.
– Может быть. Только… можно и получше место поискать. Пошли-ка!
И, не слушая возражений, Десси потащила сестру вглубь холма.
Они изрядно поплутали по темным залам и галереям, пока не остановились перед высокой дверью, покрытой серебряными узорами. Эта дверь тоже вела в спальню – но в какую! Высокий сводчатый потолок, мохнатые ковры, в которых тонули ноги, лампы, вспыхнувшие золотистым светом, едва гостьи переступили порог. И огромное, размером со все восемь топчанов, ложе посреди спальни. На зеленом с золотыми крапинками пологе вышиты две серебряные короны.
– Ну, вот видишь! – сказала Десси удовлетворенно. – Будем спать на королевской постели. Однако у этих малюток губа была не дура. Они тут, видно, по ночам в прятки играли.
