Джер развернулся на табурете так, чтобы оказаться к нему спиной. Рискованно отклонился назад, и в конце концов прислонился лопатками к груди мужчины, а голову запрокинул ему на плечо. Стало очень уютно. Но ещё лучше было бы конечно, если бы Адам обнял его за талию — вот как сейчас. Джер смотрел на плоские витражные окошки под потолком и они слегка покачивались в такт дыханию.

Адам осторожно развернул парня и удостоверился, что тот готов самостоятельно усидеть на табурете.

— М-мм, — недовольно протянул тот, явно надеясь продолжить ласку.

— На сегодня тебе хватит, — тихо и твёрдо сказал Адам, и жестом подозвав бармена, попросил, — машину и счёт.

— Почему это? — вознегодовал Джер, стряхивая пелену опьянения. Всё было так здорово, прямо «карты в масть»… нет, определённо этот вечер должен был закончиться совсем не так!

— Во-первых, я не хочу чтобы ты сделал что-нибудь о чём потом пожалеешь, — весомо сказал Адам. Джер презрительно фыркнул. — А во-вторых, у меня тут нарисовалось одно срочное дело по работе.

Джер снова фыркнул, ещё громче:

— Время заполночь. Какая работа? Ты что, мальчик по вызову? — он хихикнул; шутка была вполне на уровне театральной тусовки.

Адам встал. Не глядя вложил в книжечку счёта пару купюр, и внимательно уставился на собеседника.

— А что, ты категорически это осуждаешь?

— Ну отчего же. В каждом деле должны быть профессионалы! — остроумно выкрутился Джер, не давая себе труда вдуматься в смысл беседы.

— И то верно, пойдём.

Ночной воздух должен был бы окатить волной зябкой трезвости, на деле же только заставил съёжиться, сжаться в комок в стремлении сохранить тепло.

Адам открыл дверцу машины, Джерфид без разговоров забрался внутрь, только потом сообразив, что машина другая, и на водительском месте уже кто-то сидит. Перегнувшись через него, Адам назвал адрес, и прежде чем Джер успел что-то сказать или спросить захлопнул жёлтую дверцу с шашечками на боку. Машина мягко снялась с места и поплыла в сторону шоссе.

Оставшись в одиночестве, Адам не стал мешкать. Встряхнулся, прикинул количество выпитого, и решительно пошёл к замершему в ожидании «Cayen» у.

***

Клуб «Паутина» справедливо считался одним из тех злачных мест, приближаться к которым без крайней необходимости не рекомендуется категорически. Ясмин с облегчением выдохнула, преодолев узкий, воняющий всем чем только можно проход между оградой котельной и забором ремонтно-гаражного комплекса (судя по состоянию видневшихся из-за сетки машин, местные мастера на все руки собирали новёхонькие иномарочки из разбитых и обгоревших остовов). Традиционно подвальное помещение было мрачным, сигаретный дым не просто пропитал всё вокруг, он плавал в воздухе клоками, и правда здорово напоминая обрывки полотнищ паутины. Музыка, пока ещё просто ритмичный фон, больно била по ушам. Ясмин никогда не было комфортно в таких местах.

Она невесело усмехнулась. Насколько же легче выплывать в непривычных обстоятельствах, когда есть хороший, уверенный проводник… впрочем, здесь он бы вряд ли оказался полезен, да и вряд ли бы он оказался здесь вообще. Не то место, не тот человек. С другой стороны, манера Адама обращаться с окружающей реальностью оставляла в душе определенный след, заставляя задуматься, а так ли всё сложно на самом деле, как кажется?

Протолкавшись к стойке, она заказала пиво. Отхлебнула, поморщилось (пиво было преотвратное) и пошла по залу, сжимая неудобный пластиковый стакан, в поисках местечка потише, откуда хоть как-нибудь видно было бы выступающих.

Тут кругом началось ощутимое оживление, на сцене закопошились, перебирая провода, музыка на фоне утихла, оставив звон в ушах и неравномерный гул голосов собравшихся. Ясмин стало весело: патлатые, разряженные кто как артисты суетились, стараясь переругиваться так, чтоб этого не услышали в зале. Выразительнее всех рычал сквозь зубы Кот, успевая обласкать всех, и при этом настраивая микрофон.

— Раз-раз… раз-два-три-четыре-пять, я говорю-говорю, эхо убирай, потому что мне иначе нифи--чего не слышно, что я говорю-говорю-говорю…

Дз-вуэмм! — резанула гитара. Гитарист, лишенный права голоса из-за отсутствия микрофона, наклонился к Коту и что-то сказал (точнее проорал) ему в ухо.

— Басы подтяни… раз-раз…

Дз-вэууум!

Прежде Ясмин никогда не обращала внимания на то, как занятно смотрится эта предконцертная суета. Как правило была занята размышлениями о том, зачем она вообще пришла, и куда бы деться, чтоб никто к ней не пристал. Но сейчас ей стало весело. Оставив недопитое пиво возле большой урны, она уверенно протолкалась вперёд, к самому ограждению у сцены, и принялась ждать, когда Кот её заметит. Но он смотрел вперёд, поверх толпы, туда, где у задней стенки лепилась над шаткой лесенкой будка звукооператора. Экзальтированная девица с волосами электрического голубого оттенка влезла на ограждение и докричалась-таки до меланхоличного обладателя бас-гитары. Тот неспешно подошёл к краю сцены, нагнулся вперёд и поцеловал её — причём создавалось ощущение что по большей части просто чтобы отвязаться. Посчитав свой долг выполненным, он развернулся и пошёл вглубь сцены. Ясмин захлебнулась истерическим хохотом: чёрные кожаные штаны артиста имели на заднице здоровенную полукруглую прорезь, сквозь которую некую часть этой самой задницы было отлично видно. Впрочем, публика кругом была иного мнения, многие девушки завопили «ва-ау!».

Наконец все настроились, встали «в строй», и без того тусклый свет начал окончательно меркнуть. В сгущающейся тьме Кот обвёл взглядом подтянувшуюся толпу, заметил наконец, улыбающуюся Ясмин, и моргнул ей, не имея уже возможности сказать что-то более вразумительное.

Первый аккорд даже не ударил по ушам — он взорвался в голове, как сочный арбуз, сброшенный с большой высоты на кирпичи. Электрогитара пилой чиркнула по рёбрам, ударные и вторящий им бас отдались в грудном отсеке физически ощутимой вибрацией. Один всплеск звука, другой, ещё громче… в первый миг по хребту пробежала холодом судорога: опасно! Беги отсюда! Спасайся!

И поддавшись странному, инстинктивному, животному порыву, Ясмин закричала… и стало легче. Крик её смешался, слился с воплями толпы, которых всё равно было не слышно за рёвом музыки, которая заполнила пространство. В какофонию вплелся голос певца, иррационально, нелогично слышимый сквозь толщу звуков. Ясмин завизжала снова, уже задорнее, восторженно, вместе со всеми вскидывая вверх руки и тряся головой, словно в припадке…

Жизнь, распятая на раскалённом поле,

Твоим правом,

Твоей волей,

Как крестик на исписанной странице.

Ты будешь

Мне сниться.

И кровь вскипает в жилах — берегись,

Ценю

Назначив жизнь!

Но плавится душа…

Когда всё наконец закончилось, она побрела по залу — полумёртвая от усталости, не в силах даже ускорить шаги по направлению к двери, как вдруг кто-то хватил её за руку. Обернувшись, она увидела ту самую девицу с волосами феерического цвета, целовавшую басиста. Раскрасневшаяся и потная, с размазанным по всему лицу боевым макияжем, девушка производила ещё более неизгладимое впечатление.

— Эй, ты чего? — Ясмин сама не услышала своего голоса.

— Пойдём! — потянула её незнакомка.

— Куда? Никуда я с вами не пойду!! — вяло уповая на то что официальный тон хоть чем-то поможет, попробовала возражать Ясмин.

Не слушая больше, субтильная синеволосая особа потащила её обратно к сцене и в сторону, в закуток, где стоял охранник, а на двери красовалась табличка «Служебное помещение».

К немалому удивлению Ясмин, охранник кивнул, воровато огляделся и подвинулся, пропуская их внутрь.

Тусклый свет комнаты резанул по глазам после полной темноты зала. Ясмин с трудом разглядела вроде бы какие-то низкие диваны, на которых кажется, сидели люди.

— О, вот она! — возрадовался кто-то незнакомый напряженным, неестественным голосом. И немедленно заключил её в крепкие, совершенно мокрые объятья.