Спустя месяца четыре после Брест-Литовского сепаратного перемирия, которое было подписано между Россией и австро-германцами в Бресте 15 декабря 1917 года, командир Кавнарского казачьего кавалерийского полка полковник Харлампий Фомич Стародубцев получил из Ставки Российской царской армии зашифрованную телеграмму от генерала царской армии Алексеева Михаила Васильевича, который во время Первой мировой войны фактически руководил всей русской армией. В этой телеграмме Кавнарскому кавалерийскому полку предписывалось не мешкая сняться со своих боевых позиций и немедленно направляться на Кубань для того, чтобы оказать там неоценимую ромощь белой Добровольческой армии под командованием генерала Деникина А.И.

Только месяца через три удалось, наконец, сбольшим трудом. организовать отправку Кавнарского казачьего кавалерийского полка. В тупике, на железной дороге в Барановичах, полковник Стародубцев наконец сумел погрузить своих кубанских казаков вместе с лошадьми и со всей их амуницией в поезд с теплушками и через Киев, Ростов в срочном порядке направился в сторону Екатеринодара. На вопросы любопытных однополчан отвечал скупо, что война с немцем для них закончена, и направляются они на родную Кубань в распоряжение Добровольческой армии Однако толком никто из кубанских казаков, кроме Стародубцева, не знал о существовании Добровольческой армии.

Поезд, на который был погружен Кавнарский казачий кавалерийский полк, досадно медленно телепался по железным дорогам. Начальники железнодорожных станций иногда отказывались выполнять распоряжения полковника Стародубцева. Тогда, по законам военного времени, ему приходилось применять силу и припегнуть к расстрелу саботажников. Случалось, что из-за всякого рода проволочек поезд по целым неделям, а иногда и больше, застревал на железнодорожных станциях и полустанках по каким-то непонятным трудно объяснимым причинам. Первые несколько недель казаки, от нудного безделья, азартно резались в карты. Потом, когда игра в карты надоела и пыл спал, то проклятая нудьга у многих казаков засела в душе и стала угнетать до отчаяния.

Ранним утром в конце мая 1918 года товарняк с казачьим полком остановился на глухом разъезде около кубанской станицы Платнировской. Затем заспанные, осунувшиеся от усталости и ожидания казаки по приказу командира начали нехотя выгружаться. Выскочил и Петр Корнеевич вместе с остальными казаками-сослуживцами на безлюдный перрон, с жадностью хватанул чистого пьянящего кубанского воздуха и только после этого огляделся вокруг своими скучающими глазами. Некоторые казаки опередили его и уже дымом своих цыгарок принялись коптить и без того неприветливо-пасмурное небо.

Сзади Петра Корнеевича один казак вдруг сказанул крамольные слова:

– Видать, што кому война, а кому и мать родна!

– Ты, умник доморощенный, закрой свой паганый рот, – приструнил егос виду строгий казак, оказавшийся рядом с ним, и прибавил, – иначе я тебе закрою твое хлебало своим кулаком.

Тут, откуда не возьмись к компании Петра Корнеевича, которая кучковалась возле своего вагона и разминалась, подскочил коротконогий, низкорослый и невзрачный казачишка. Этот невмеру суетливый и никогда неунывающий казачек сделал артистичный выпад вперед и несколько раз заразительно прихлопнул в ладоши, вроде бы тем самым вызывал Петра Корнеевича сплясать «Наурскую». После того, как этот острый на язык казачек, который считался в полку, как доморощунный стихоплет, лихо притопнул то одной, то другой своей кривой ногой, вроде бы собираясь пуститься в пляс, но передуал. На минуту приостановился он, с задором подмигнул Петру Корнеевичу, и до безобразия гнусавым голосочком, но без чувства злорадства, вдруг развеселым голочком пропел:

– Самолет летел колеса терлися, нас неждали здеся, а мы приперлися!

Петр Корнеевич, осуждающим взглядом и с неудовольствием посмотрел на развеселого и поясничавшего стихоплета.

– Дураков у нас не сеють и не пашуть, оны сами рождаются! – сказал он неодобрительным простуженным голосом.

В это время, после гибели генерала Корнилова, Командующий Добровольческой армией уже командовал генерал Деникин А.И., который с нетерпением ждал с Юго-Западного фронта обещанное генералом царской армии Алексееввым Михаилом Васильевичем крайне необходимое подкрепление.

Кавнарский казачий кавалерийский полк прибыл в его распоряжение как нельзя кстати. И тут же был передан в подчинение генералу от кавалерии Ивану Георгиевичу Эрдели, который в апреле 1918 г. командовал отдельной Конной бригадой, а затем 1-й конной дивизией Добровольческой армии под командованием генерала Корнилова и готовился к штурму Екатеринодара.

Казаки не успели с дорогиу отдохнуть как следует, а тут приказ: всем по коням! К вечеру Кавнарский казачий кавалерийский полк стал обходить Екатеринодар со стороны станицы Пашковской, чтобы отрезать красных конников, которые прикрывали кубанскую столицу. Генерал Эрдели как опытный стратег решил, что предстоящее смертельное кольцо окружения для красных окажется мышеловкой.

Петр Корнеевич Богацков без особой прежней молодой горячности выполнял этот приказ. Он, как вкопанный сидел на своём коне и с каким-то скучающим видом и безразличием на лице, рассматривал в пригороде Екатеринодара, брошенные на земельных делянках, сухие кукурузные бодылья.

Почти втечение двух лет пребывания на Юго-Западном фронте Петр Корнеевич Богацков немало горюшка хлебнул и лиха хватанул по самые ноздри. Вдоволь покормил он вшей своей кровью и только там понял, почем фунт лиха.

Невольно вспомнил он, как первый месяц боевых действий на фронте многовато полегло таких, как он, слепых котят. Петра Корнеевича Бог миловал, потому что он денно и нощно молил его, и все обошлось. После легкого ранения попал он в полевой лазарет и целый месяц провалялся там на вонючем деревянном топчане, который пропах карболкой. Там ему один раненый ветврач, сосед по топчану, которого величали Изей Соломоновичем, открыл глаза, за кого они, кубанские казаки, не жалея живота своего здесь на фронте из кожи лезут и кровь проливают. Какие-то смешанные и не совсем понятные чувства сейчас овладели Петром Корнеевичем. Чувствовалось, что чахоточный прочно и надолго заронил в его душу негодующее чувство вопиющей несправедливости.

Казалось бы, все невзгоды перенес Петр Корнеевич мужественно и стойко, как и полагалось настоящему кубанскому казаку, но перед Екатеринодаром на него накатило. За два года войны надоели придирки своих офицеров. До тошноты натерпелся издевательских унижений и от другого осточертевшего полкового начальства. Не с руки ему с ними стало в Кавнарском кавалерийском полку. Хватит! Эта занозистая и неотступная мыслишка засела и сверлила его голову уже давненько. И решил он наконец обозначить свою четкую гражданскую принадлежность, о которой в свое время не один раз напоминал и долго вдалбливал ему в замороченную голову в полевом лазарете его наставник Изя Соломонович. После этих проклятых наставлений ум у Петра Корнеевича совсем расступился. Теперь он

А здесь Петру Корнеевичу как раз и представился удобный случай, чтобы осуществить давно задуманное мероприятие и покончить со всеми своими сомнениями.

Среди ночи, во время одной из вылазок в тыл врага, Петр Корнеевич бросил свой Кавнарский кавалерийский полк на произвол судьбы и с необыкновенной легкостью переметнулся на сторону красных, чтобы, как ему казалось, изменить вокруг себя несправедливую и опостылевшую жизнь к лучшему. Возле близлежащей станицы, около Екатеринодара Петр Корнеевич, нанизывая в душе одну нелепую мысль на другую, остановил коня и не без содрагания в теле посмотрел в бездонное небо. Вдруг ему сделалось так страшно, что он уже хотел повернуть назад, к своим. Его конь нетерпеливо фыркал, вроде бы поторапливал своего нерешительного хозяина-семидума, чтобы тот побыстрее сделал свой выбор или выбросил из головы свои намерения о предательстве, как дурь несусветную. Тогда пружинисто оттолкнулся он от земли и очутился в седле, сглотнул комок слюны, подступивший к горлу, пришпорил коняпод бока шенкелями и, отпустив повода, все-таки, как умалишенный, направился к намеченной цели.