Петр Корнеевич сделал постное, наигранно – удивленное лицо, заулыбался и замотал головой, как норовистая лошадь, но ничего убедительного не смог сказать в свое оправдание, чтобы сгладить возникший конфуз. Тогда он для пущей важности с остервенением ударил плетью по голенищу сапога и с гонором заявил:

– Каким уродился, а другим, Ольга Николавна, представь, уже не буду. Теперича мине, видать, уже не переделаешь.

Ольга вымученно засмеялась и, задыхаясь от волнения, покачала головой: – Бабник ты, Петро Корнеевич, самый последний и, видать по тебе, неисправимый! Какойся – ты ветренный и непутёвый казак.

Петр Корнеевич был действительно парень не промах и своего никогда не упускал, если кто-либо из женского пола попадался под горячую руку. Что греха таить, водилась за ним такая слабость. Ни бабами, ни девками никогда не брезговал. Такой, что кому хочешь заморочит голову и собьет с пути истинного. Если попадались ему падкие на любовные утехи, то спуску не давал. Умел им голову морочить и в этой науке многих своих сверстников превзошел. После некоторой досадной заминки Ольга набралась, наконец, прежней решительности и, лукаво улыбаясь, с издевательской язвинкой в голосе подзадорила молодого нетерпеливого и немного стушевавшегося казака:

– Ты вот всячески уговариваешь мине, чтобы я не спешила с замужеством, и обхаживаешь! А вот скажи-ка, голубчик, мине на милость, какой с тебя толк? Кабы полюбить ты сумел на усю жизню, а то так телебенишь, лишь бы язык почесать, погыгыкать, а потом ославить на всю станицу – на это ты горазд! Чего уж там, тебя ведь все станишники знають как облупленного, и, как видно, недаром поговаривають, что бабник ты ветреный и дюжить непутевый молодой казак.

Петр Корнеевич остановил коня и дальше за Ольгой не поехал, но старался не выпускать ее из виду.

Ольга тем временем с гордым достоинством откинула голову. Потом поправила пышные, выбившиеся из-под головного платка черные слегка вьющиеся волосы. Стараясь сгладить возникшее напряжение, примиряюще улыбнулась застывшему на месте Петру Корнеевичу и блеснула на него озорными девичьими глазами.

– Вот ишо раз тибе повторяю, што севодня приду к тибе на свидание, раз пообещяла! Ты думаешь, что я испужаюсь? – спросила она. Голос ее звучал бесстрастно и ровно. В нем не было ни гнева, ни издевки. А чуть погодя в горячах прибавила, – ить ты такой семидум, што таких поискать ишо надо… У тибе ить семь пятниц на неделе бываить!

По выражению Ольгиного лица Петр Корнеевич попытался угадать и раскусить вызывающую искренность ее интригующего согласия. В сердце молодого казака появилась легкая сладостная пустота. Поэтому он только хмыкнул и с понимающей улыбкой молодого грешника жадно посмотрел ей вслед на ее соблазнительные бедра. Ведь Петр Корнеевич, как никто другой, несмотря на свою молодость, толк в заблудших женщинах знал и успел в совершенстве постигнуть эту греховную науку. Его практика по обольщению и совращению женского пола, слабого на передок, была весьма удачной и не в меру обширной.

После этой встречи, как шутя говорила его мать, не спится и не лежится ее сыну Петру Корнеевичу в своей хате, и сон его по ночам не берет.

А вся эта любовная история, вперемежку с лютой ненавистью на своего соперника Семена Кривохижина, заварилась с того рокового памятного вечера после игры в колечко. В тогдашней заварухе, которая впоследствии привела Петра Корнеевича Богацкова к печальным результатам, не последнюю роль сыграл липучий и настырный Семен Кривохижин. Его отец Степан Андреевич, потом всю вину пытался свалить на Петра Корнеевича. Дело в том, что Семен так увлекся красавицей Ольгой Паршиковой, что не давал ей проходу. А так как Петр Корнеевич давно с ней дружил, его досада ревнивая брала, что все увещевания, а потом и грубые предупреждения Семену, чтобы он отстал от его Ольги, не возымели никакого действия. Когда и угрозы не помогли, Петру Корнеевичу ничего не оставалось, как подговорить своих озорных дружков, охочих подуросветить, чтобы пристращать Семена Кривохижина. А для такой затеи, как известно, особого ума не надо, лишь бы желание было. После непродолжительного совещания молодые казаки единогласно решили, что потехи ради все-таки нужно как следует проучить Петрова соперника, которого он на дух не переносил. Магарыч своим дружкам для храбрости Петр Корнеевич проставил вполне подходящий.

Несмотря на июльскую духоту, тем вечером напялили разгоряченные молодые шутники на себя овечьи шубы, вывернутые наизнанку. А свои лица намазали сажей, добытой кем-то заранее в печной трубе. На головы приладили они кто бычьи, кто бараньи рога и преобразились под стать омерзительным чертям, которые испокон веков наводили панический ужас на суеверных станичных казаков.

Устроили засаду и поджидали насмешники Семена Кривохижина, спрятавшись в зарослях деревьев, на территории старого станичного кладбища. Во время возвращения домой со свидания от Ольги Паршиковой ему это место было никак не миновать. Вот тут как раз и выскочили озорники из засады, заулюлюкали и погнались за своей жертвой. Сердце у насмерть перепуганного и жидковатого на вид Ольгиного ухажера ушло в пятки, и бежал он с визгом домой как угорелый. Ни живой, ни мертвый остановился передохнуть у родительской калитки. А его сердце, готовое выскочить из груди, трепыхалось, как телячий хвост. С тех пор Семен стал сильно заикаться.

После этого позорного случая Семену как бабки пошептали, и он сразу забыл дорогу к подворью Ольги Паршиковой. С тез пор и закрепилась за Семеном обидная кличка Семен – Заика. В то время многим станичникам шутка Петра Корнеевича казалась весьма забавной и вроде бы совсем безобидной. Крайне зломстительный Семенов отец, Степан Андреевич Кривохижа, никак не мог смириться и простить Петру Корнеевичу его дурацкую шутку. Вот так и нажил себе Петр Корнеевич Богацков в лице старого Кривохижи злейшего врага.

Потом Семенов родитель немало пооббивал пороги у всякого рода знахарей, ездил и по близлежащим станицам со своим сыночком, как дурак со ступой. Но все его безмерные потуги вылечить заикание Семена так и не увенчались долгожданным успехом. Даже станичный лекарь и всякого рода доморощенные колдуны и знахари беспомощно разводили руками, потому что оказались бессильны и ничем не смогли помочь Семенову горю.

Денежек Степан Андреевич Кривохижа за время лечения сына спустил, надо заметить, немало. Но вскоре понял, что зря старался и терял время, и решил как следует проучить шутника Петра Корнеевича Богацкова, поэтому недолго думая подал на него заявление прямехонько в суд. Дескать, нечего с таким казаком сюсюкать.

Казалось бы, шалость Петра Корнеевича и выеденного яйца не стоила, но его дело в суде день ото дня принимало крутой оборот. И разгорелся серьезный сыр-бор. А в случае плачевного исхода о вожделенной Петровой службе в охране Его Величества и мечтать не приходилось. А Корней Кононович спал и видел только там своего сына, который должен был пойти по стопам своего деда Тараса Григорьевича Богацкова.

Хотя долговые злыдни заедали семью Богацковых, но для того, чтобы оградить Петра от суда и замять его скандальное дело, пришлось Корнею Кононовичу порядком раскошелиться и срочно отвезти на базар и продать двух трехгодовалых упитанных бычков. Вырученные от продажи скота денежки он быстренько сунул в Екатеринодаре нужному судье, от которого зависела дальнейшая судьба Петра Корнеевича. Надо сказать, что вовремя спохватился Корней Кононович и на этот раз обхитрил старого Кривохижу, потому что опередил его с дачей взятки, которую он первым преподнес судье втихаря. Хотя и с большим трудом, но ему всё- таки удалось утрясти и уладить судебные Петровы дела относительно претензий Семёна Кривохижи.

Корней Кононович, возвратившись из Екатеринодара, после того, как там ему благополучно удалось утрясти судебные Петровы дела относительно допущенного ущерба Семёну Кривохижи. Сидя за домашним столом он вдруг он вылупил на неугомонного и шкодливого сына свои колючие глазищи и отложил свою деревянную ложку в сторону.