Шкуро до конца своих дней старался быть оригинальным. При достижении своих целей не брезговал ничем, ни совестью, ни честью и всвоих действиях придостжении намеченной цели был не предсказуем.
Примечательно, что со временем он сам и бойцы его партизанского отряда осознали свое исключительное положение в царской армии и вместе со своим своевольным генералом придумали собственные атрибуты. Одним из них стало черное знамя с изображенной на нем волчьей головы, а шапки казаков-партизан, по приказу генерала Шкуро были сшиты из волчьего меха. Вполне возможно, что эту идею Шкуро позаимствовали у опричников Ивана Грозного, которые для устрашения своих врагов всегда ходили в боевой поход с притороченной к седлу собачьей головой. А черное знамя с головой волка, в свою очередь, породило новое неофициальное название партизанского «Кубанского конного отряда особого назначения». Генералы, сослуживцы Шкуро по Юго-Западному фронту, частенько отпускали шуточки по этому поводу и все чаще стали называть его отряд «волчьей сотней» или просто волками, так как в атаку казаки-партизаны ходили с боевым кличем, подражая волчьему вою. Немцы оценили голову Шкуро в 60 тысяч рублей. По тем временам сумма была весьма приличная.
Когда строптивый Петр Корнеевич Богацков попал в волчий отряд генерала Шкуро, то волчье обмундирование ему сразу не понравилось. Он возмутился, потому что этот, молодой кубанский казак, привык носить свою родную кубанку, поэтому наотрез отказался надевать шапку из волчьего меха, которая воняет псиной. Когда об этом услышал самолюбивый и вспыльчивый Шкуро, то утром, перед строем, для начала высказал Петру Корнеевичусвое крайнее неудовольствие и пристыдил его.
– Ты, Богацков, должен благодарить Господа бога за то, что он сподобился и дал тебе возможность служить в моем престижном «Кубанскоом конном отряде особого назначения». А ты, как привередливая и капризная баба нос воротишь. Если тебе не нравится служба под моим командованием, то я могу тебе помочь перейти к другому генералу. Хорошенько подй, а потом мне скажи.
Совсем скоро и совершенно случайно, как на грех, после очередного затяжного боя, по дороге к своим конюшням, подвернулась навстречу Петру Корнеевичу смуглолицая и вызывающе грудастая, с большими и по детски озорными черными глазищами, местная раскрасавица, похожая на цыганку. Ее обворожительная улыбка и гортанный, с цыганским акцентом соблазнительный голос тронули его до глубины души. Таких притягательно – красивых, как ему показалось, он и с роду в своей жизни еще не видел, поэтому, сидя в седле, машинально потянул на себя уздечку, чтобы замедлить шаг своего коня. Липучая и настырная незнакомка увязалась за ним и шла рядом слегка запыхавшись. Судя по ее решительному намерению, отставать она и не подумала. Сослуживцы, по очереди обгоняя Петра Корнеевича, с недоумением и завистью разглядывали его спутницу. Один из них даже не выдержал, сначала хихикнул и дружку своему с удивлением на лице во все услышанье ляпнул:
– Неужели ето Петровой жонушке не в моготу стало. Видать, што не утерпела казачка сиднем сидеть в станице и решила припереться сюды тольки для того, чтоба проведать своего запропастившегося муженька! Вот ето настоящия диво! – когда поравняся с Петром Корнеевичем, то осененный и польщенный своей догадкой, понимающе подмигнул незнакомке, ударил шенкелями под бока свою лошадь и заразительно, как конь заржал. А чуть погодя он не утерпел, повернулся назад и не без зависти, с отчаянием прибавил, – Видать, што ни кажной курве везеть в етой проклятой жизни! Атут впору хучь караул кричи и помирай без бабы!
В Кавнарском кавалерийском полку, который был расквартирован в Прикарпатье, на границе с Австро – венграми, рядом с «Кубанским конным отряда особого назначения», быстро распространился нехороший слушок и вызвал разноречивые толки.
Во время передышки между очередным боем один из сослуживцев Петра Корнеевича не выдержал и с недоумением спросил:
– Можить тибе, служилый, моча ударила в голову? Ты што ж ето, земляк, учудил, узял и отбил у свово командира генерала Шкуро яво любовницу, – и, ужаснувшись, предостерег, – Ведь он же тибе никода не простит такова позору.
Вскоре так и вышло. Подослал генерал Шкуро своих троих, с виду физически крепеньких лизоблюдов, которые отозвали Петра Корнеевича в строну и объявили ему, что поговорить надо. Потом они долго с ним не чванились. Двое из них взяли Петра Корнеевича под белы ручки, а третий подпихал с зади и волоком потащили его, с глаз долой, от лишних свидетелей подальше, за глухую стенку полковой конюшни. Там и началась жестокая и не шуточная драка, не на жизнь, а на смерть. До тех пор пока их разняли, то попало Петру Корнеевичу с полной лихвой, всмятку разбили ему лицо и крепко посчитали ребра. Но он тоже не оплошал. Одному задире, самому гонористому, Петр Корнеевич постарался так ловко приложиться, что с первого удара выбил челюсть и вышиб памороки напрочь. Тем самым аккуратненько уложил его на землю, да так, что тот долго дико стонал и больше до конца драки не поднялся. А двух других, которые более стойко держались на ногах, изуродовал, как черт черепаху, но с ног не сбил. Этих молодых казаков, таких продажных земляков, Петр Корнеевич раньше, в станице и в глаза никогда не видел, поэтому и знать не знал, а теперь, после случившегося, и, подавно, даже видеть не хотел при случайной встрече. В полковом лазарете провалялся Петр Корнеевич с полмесяца. Там его и следователь, который вел дело о случившейся драке, для вида посещал неоднократно для того, чтобы якобы разобраться и докопаться до истины, и все-таки определить виновника, который затеял такой позорный мордобой. Генерал Шкуро в закулисной доверительной беседе с этим следователем заранее договорился, конечно же, за предварительное денежное вознаграждение, что виновником драки должен быть непременно Петр Корнеевич Богацков. В результате денежная взятка сделала свое дело.
Состоявшийся суд, который друзья Петра Корнеевича, заранее называли с презрением и не иначе, как судилище, состряпанное, на скорую руку, и догадывались, что не без помощи и участия генерала Шкуро конечный результат этого суда, для их товарища, будет плачевным. Суд длился не долго, вскоре судья уже готов был объявить драчуну, Петру Корнеевичу, пять годочков тюрьмы строгого режима, а прокурор предложил уменьшить этот срок до трех лет.
Но в это время слово на суде вдруг попросил полковник Носов Петр кузьмич, которого уполномочил сам генерал Алексей Ермолаевич Эверт, довести судебное расследование до спроведливого логического завершения.
В связи с такими обстоятельствами Петру Кузьмичу следователю по особо выжным делам вменялось который прежде вел это уголовное дело, оказать недоверие прежнему следователю и заменить его новым следователем, который должен более внимательнейшим образом разобраться с подсудимым. Вот поэтому решение суда отложили. Если раньше Петр Корнеевич недопонимал свои любовные похождения и серьезность своего теперешнего уголовного дела, то после заседания суда почувствовал его весьма опасный и не приятный запашек.
Шкуро с некоторых пор скрытно воловодился с местной молодой и смазливой женщиной, которая, как только увидела его подчиненного, красивого и статного казака Петра Корнеевича, так сразу же положила на него свой наметанный глаз. Она не недолго присматривалась к новому избраннику и, вскоре, это липучая развратная бабенка, взяла и переметнулась к нему. Не посмотрела эта провинциалка, из захолустного прикарпатского городка, на то, что Шкуро все-таки генерал и часто дорогими гостинцами ее баловал. Совсем с ума сошла и не подумала о том, что в какую грязную историю она втянула своего молодого любовника.
Петр Корнеевич тоже совсем потерял свою голову и, как кот к теплой печки, так и прилабунился к смазливой холостячке. И не подумал, своей охмелевшей, от сомнительной любви, головою, что же он натворил и какую опасную беду сам на себя накликал.
Генерал Шкуро был от природы казаком зломстительным и обид своих старался никому и никогда не прощать. Недолго думая подговорил он своих трех приближенных казаков из станицы Темижбекской, дескать, разберитесь с этим капризным землячком и дайте ему понять, кто здесь командир. В тот же день вечером после нелицеприятных разговоров между Петром Корнеевичем, которого Бог силой не обидел, и двумя самонадеянными и задиристыми молодцами завязалась нешуточная драка, которая закончилась для них большими увечьями, и они попали в полевой лазарет. В этой драке Петру Корнеевичу тоже немало досталось. Однако ему как устроившему недозволенный мордобой, который привел к серьезным увечьям двух казаков, грозил военно-полевой суд.
