— Вот поэтому нельзя терять ни минуты.
Бала помолчала, обдумывая. Повернулась к Шэрхану:
— А потом что? Допустим, победим. Допустим, прогоним на время асуров. Дальше что?
— Дальше… я договорюсь с Пракашкой. Заставлю раджей в правах восстановить. Контроль над порошком нам отдать.
— Дурак ты, если думаешь, что Пракаш добровольно на твои условия пойдёт.
— Значит, посмертно пойдёт, — сказал Яо.
Шэрхан повернулся с рыком.
— Говорю тебе, брата убивать не собираюсь. И тебе не позволю.
Яо встретился с Балой глазами, ближе подошел. Сказал ей вполголоса:
— Знаешь же, что он хорошим махараджей будет. Почему сомневаешься?
Глянула Бала искоса, открыла рот, чтобы гадость какую сказать, но передумала. Ответила так же тихо:
— Да я только и мечтаю, что служить королю, которого уважать можно. Но брата корона изгадит. Озлобит, очерствит, испугает. Веру в людей убьёт. Этого не хочу.
Разговаривали, будто и не было его с ними в комнате.
— Да я и не буду махараджей, — встрял Шэрхан. — Как поймёт Пракашка, что нечего ему бояться, что защитник я ему, а не соперник — одумается.
— Хватит, — сказала Бала, косу с плеча откидывая. — Наговорились. До утра думать буду. А сейчас жрать пошли. Танцевать хочу.
Картошка и рис. Вот и весь пир. Но приготовлено с любовью, пятью разными способами, так что не так уж бедно смотрелось. В огромном дворе, прямо под звёздами, разостланы были тонкие ковры, на них круглые блюда с едой дымились. Все как надо.
Прежде чем кто-то из генералов в общий чан пальцы запустить успел, Шэрхан вылил соус из небольшой тарелки, зачерпнул картошки да риса и Яо вручил. Не будет ведь общее жрать, хоть с голоду будет помирать. Под удивленными взглядами Яо достал из рукава палки, еще Юлой выструганные, и стал грациозно рис свой клевать. Вот ведь, даже грязный да больной генералом смотрелся, а мытый да наново причесанный опять император-императором. А уж как на шельме шервани алый форменный смотрелся — просто глаз не отвести. В первый раз со времени побега секса Шэрхану захотелось. Не просто захотелось — зажглось. Прямо тут на коврах бы и разложил.
Вздохнул Шэрхан и щедрую щепотку риса в рот отправил. А как усы отер, почувствовал — разглядывают его чёрные глаза.
Быстро опустели блюда — ни рисинки не осталось — и солдатики за музыку взялись. С десяток барабанов у Балы, и бубны нашлись, и ситар, и флейта. Вихрем бешеным ритм в оборот взял. Кружились до того, что на ногах еле стояли, что воздуха едва хватало, что от улыбки щеки заболели. Вспотел Шэрхан, пришлось аж шервани с себя содрать. А там и любовную песню флейты завели. Шэрхан с мужиками в любви признавался и девиц на свидание уговаривал, а девицы, с Балой во главе, носы кривили. Утверждали, что на любовь им наплевать и без мужиков им хорошо и свободно.
Окончательно упарившись, Шэрхан бухнулся на подушку. Посмотрел на него Яо — и непонятно, что в глазах.
— Как же вы все движения знаете?
— Это как тренировки ваши армейские. Видел я, как Кун Зи солдат твоих муштрует… муштровал… — Снова стал Яо хмуриться, так что Шэрхан руку на плечо ему положил. — Не думай об этом сегодня. До утра время есть. Вон, посмотри лучше на танец. Не просто так ведь дергаются. Каждое движение значение имеет, вместе история складывается. Вот двое влюблённых, разделённых гневом родителей. Девушка говорит, что любит — видишь, пальцы вместе сложила, руку вверх над головой вытянула; а парень ладонью у сердца провел — о долге перед родителями напоминает. А вот у девушки кулак сжат, большой палец вверх, вроде как лук держит — говорит, сражаться за счастье готова. А у парня указательный палец с большим вместе, остальные врастопырку — это клятва. Клянётся, что всегда любить будет.
— А это что? — спросил Яо, когда Бала ко рту руки поднесла и пальцами пошевелила.
— На флейте его бамбуковой, говорит, сыграть хочет, — ухмыльнулся Шэрхан.
Яо не двинулся, только глаза прищурил.
— А он что?
Бала и парень, с которым они танцевали, рядом встали и за талию друг друга взяли.
— Вроде не против.
Долго еще танцевали. Через пару танцев не выдержал Шэрхан, барабан схватил и ритм застучал. Начал размеренно, так что каждый хлопать да ногами стучать успевал, а как разошёлся, зарядил в полную силу, так под конец только четверо на ногах и остались: Бала и трое солдатиков, что с последним ударом на пол повалились. Помог им Шэрхан подняться, обнял, по спине уважительно похлопал. А напоследок вместе все сплясали, танец, где за плечи друг другу держаться надо, жаркими потными телами прижиматься и кружиться до упаду.
— Тигр Джагорратский! — скандировала толпа в конце. — Медведица Ашварская! Да здравствуют благородные близнецы!
После этого расселись на пол в круг и под стук одинокого барабана спели гимн. Хорошо слова о великом Джагоррате в ночи звёздной текли, благодарности премудрому Шу из самого сердца рвались, клятвы о дружбе и долге до слез пронимали.
Наконец, встали в тишине и по кроватям стали расходиться.
— Есть у меня лишняя генеральская комната, — сказала раскрасневшаяся Бала. — Возьми себе, а императора своего к парням отправь.
— Не будет он с солдатней спать, — усмехнулся Шэрхан. — Я уж лучше ему спальню отдам.
— Ну как знаешь. Только выспись, прошу. Как бы завтра ни повернулось, чуется мне, не скоро в следующий раз спать придется. Кьянш, проводи.
Мальчишка-посыльный подскочил к Яо с поклоном.
— Следуй за мной, император-джи, — сказал он, вытягиваясь в струну и пыжась от важности своей миссии.
Хотел Шэрхан за Яо пойти, да рука чья-то на плечо опустилась. Солдатик молодой, что с Балой танцевал, призывно улыбнулся.
— В общую спальню тебя, пресветлый, провожу. По пути на башню можем завернуть, на звёзды посмотреть.
Ох, бежит Шэрханова репутация поперед Шэрхана. Раньше и хорошо было, а теперь обуза. Открыл было рот, чтобы отказать по-человечески, но не успел — Яо между ними встал, руку солдатика с плеча смел.
— Сами дорогу найдём. — Драконом посмотрел, парень аж голову вжал. Повернулся к Шэрхану: — Пошли.
Зашевелилось неприятно на душе от тона приказного, но сглотнул Шэрхан. Может, истомился Яо, и нервы не выдерживают. Может, с непривычки от танцев взревновал. Пройдет это.
Вечерняя прохлада успокаивала, тишина приятно уши щекотала.
— Такие развлечения тебе больше по душе? — спросил Яо, пока шли.
— Осуждаешь?
Яо помолчал, слова, вроде, подбирая.
— Не понимаю. Ты принц, зачем тебе с солдатами обниматься? Как они после этого слушаться тебя должны?
— Да разве только страхом можно слушаться заставить? Уважением да дружбой тоже получается. А я не могу без этого. Радость разделить хочется, счастье. Будто узнаю так людей лучше. Будто доверяем друг другу больше.
— Ну и как тебе в предпортальном гарнизоне твое доверие послужило? Говорю же, никому нельзя верить. Никому.
Хотел Шэрхан спросить: «А мне?», да ответа побоялся.
— Может, ты и прав. Глупости это все. Вон, в столице — тоже со всеми плясал, из одного чана ел. Каждого солдата по имени знаю, дома строить помогал, в свадьбах да похоронах участвовал, деньгами, когда были, выручал, а вот ведь… Скажешь снова, дурак?
— Простому человеку, может, и не сказал бы, а махарадже — да.
— Вот я и не хочу быть махараджей.
До комнаты дошли. Генеральская, а не больно богатая. Стол письменный, лавки да кровать с пологом. Вернее, столбы есть, а полога уже нет. На подстилки слонам, поди, пошли.
Хотел Шэрхан в проходе помяться, но Яо его уверенной рукой внутрь толкнул и дверь закрыл. Прямо к двери и припёр, руками по обе стороны от головы затворяя.
— Чего хочешь? — спросил Шэрхан.
В этот раз Яо не сомневался.
— Любить тебя хочу. Удовольствие подарить. Позволишь?
Умолять буду. В ногах валяться.
— Позволю.
Забыл уже, каковы императорские поцелуи. Сладость сумасшедшую помнил, а детали стерлись. А вот же они, тёплым одеялом окутывали, в мёд ртом макали, голову пуще водки мутили. Прижался Яо, сначала грудью, а потом и всем телом. Хотел уже сильно. Да и Шэрхан хотел. От двери отцарапались и к кровати заковыляли, так и не расцепляясь. Пару раз в лавку врезались, только и это не разлепило. Губами как склеились.
