Руки задрожали. Пальцы захолодели. А лоб, наоборот, будто кипятком кто обдал.

Коровка зашла пугливо, мыча и по сторонам озираясь, словно понимала — ничего хорошего от двуногих тварей ждать нельзя. Тянули её трое стражников, ещё пятеро позади шли. Девицы от этой процессии к стенам шарахнулись, повизгивая от страха и отвращения, стараясь уберечь свои шелка. И правильно делали. С завидной равномерностью коровка серила пушистый ковер, лепёху за лепёхой щедро выдавая. Скоро никакие благовония не могли перебить коровий страх. Даже императрица носом закрутила.

— Вот, — сказал Вэй, когда корову посреди зала остановили. — Докажи свою верность драконам. — Протянул кривой кинжал на подушке шёлковой. — Убей. А мы на ужин скушаем.

На секунду мелькнула бешеная мысль — схватить кинжал и вставить подлой твари в шею. А потом, если успеет, и кобре живот вспороть. Да только стражники уже встали стеной перед троном, да и Вэй руку в кармане с палкой нефритовой держал. Из-за спин, металлом обернутых, императрица улыбалась. Широко, торжествующе.

Зря Шэрхан радовался, что задницу в целости сохранил. Не самое это страшное оказалось. Дали бы ему сейчас выбор — коровку режь или под императора ложись — он бы уже подштанники снимал. Только не было сейчас выбора такого. Другой выбор был. Сказать «нет» и угодить прямиком в клетку с тиграми.

Или сказать «да».

Пальцы онемели, когда кинжал с подушки брал. Холодная сталь, бездушная. Какая ей разница кого убивать — чудовище людоедское в тапках вышитых или животинку ни в чем не повинную. А Шэрхану разница есть. Много учитель Шрираман в головы наследные светлых мыслей вбивал. У кого какая задержалась. У Шэрхана эта. Про разницу.

Глаза от этой разницы резало. Горло асурским хвостом шипастым стягивало. Душу словно багром подцепили и по коридору загаженному вслед за коровкой протащили, и лежала она теперь под копытами, в снегу и навозе.

Ноги стали деревянные, будто не свои, пола под ними не чувствовал. А вот руки всё ощущали: тепло влажного кожаного носа, в ладонь ткнувшегося, жёсткость коротких волосков, покатость твёрдого лба. Похожа была коровка на джагорратскую, разве что в величине рогов уступала. А так — как родная, хоть сейчас к храму веди.

Пригладил Шэрхан ладонью вдоль морды, лаская и успокаивая.

«Ты прости меня, буренка, — прошептал он в мягкое ухо. — И их прости. Дураки ведь. Думают, мне перед богом страшно. Думают, гнева небесного боюсь. Идиоты. Только тебя и жаль. Ну да я быстро постараюсь. Хочешь — сделай меня в следующей жизни тараканом».

Посмотрел в глаза большие, добрые, что ресницами доверчиво хлопали, и рукой двинул. Хлынул поток тёплой крови по рукаву, а рогатая голова запрокинулась. Закатились тёмные глаза. Повалилась коровка на бок и затихла. И комната затихла. Только кровь с кинжала капала. Гулко, будто сотня Шэрханов держала сотню кинжалов, и сотня капель размеренно в унисон падала.

Прислушался Шэрхан. Нет, не капли это стучали — девицы лбом бились с усердием доселе неслыханным, и даже императрица задом кверху рядом с троном уже торчала. Вэй, тот и вовсе ничком простерся.

В дверях стоял император. Дышал быстро, будто бежал сюда. Молча он черкнул взглядом по вонючим лепёхам, по луже крови, вокруг Шэрхана растекающейся, по коровьему трупу на ковре и сказал, тихо и холодно:

— Чи.

Развернулся и ушёл.

— Чи — это чего? — спросил Шэрхан во время следующего занятия с Йиньйинем.

Йиньйинь подумал, слово подбирая:

— Срам. Чи — это срам.

Хотелось поговорить с императором. Покричать и повозмущаться, да только не вызвал его больше сын дракона. Ни через неделю, ни через две. Ни через месяц. На охоту тоже не позвал. С Кляксой и Линялым развлекался, приходили они посреди ночи довольные и разморенные, а про Шэрхана будто забыл.

Долго Шэрхан ждал. Подумывал у Юлы спросить, да только что? «А чегой-то папка твой меня на потрахушки не зовёт?» Не больно уместно. Ждал дальше.

Так и настигла бы его судьба Йиньйиня, если бы холодным зимним вечером не пришла в одну сильно заскучавшую змеиную голову блестящая идея.

Наутро весь двор шептался, что императрице вздумалось в снежки играть. И не как-нибудь, а масштабно и с размахом: военнообязанными объявлялись и жительницы гарема, и евнухи. Без малого двести человек. А руководить всем дракониха собралась сама.

Холод был нестерпимым, а в душе у Шэрхана полыхало, будто костер развели. От радости чуть не подпрыгивал. Битва. И пусть отобранная вроде бы случайным образом команда, куда входил Шэрхан, включала евнухов на последней стадии замухрышества и девиц, что на попугайчиков недокормленных были похожи, даже это не могло жар, по венам растекающийся, унять. Пусть такая — несправедливая и игрушечная, но битва.

Пока старикашка Вэй орал на жавшихся на холоде девиц и евнухов, Шэрхан к Йиньйиню склонился:

— Ты опиши в двух словах правила.

— Да нет особых правил. Двор, где сейчас стоим — поле битвы. Вон вдалеке видишь флаг? Это лагерь зелёного дракона. Враги. А позади нас флаг синего, это наш лагерь. Между ними — граница. Если затянули во вражеский лагерь, будут снежки за ворот запихивать, в снегу валять, пока не сдашься. Сдался — из игры выходишь. Выигрывает армия, чьих солдат больше на поле останется, когда гонг финальный пробьёт. Да только и так понятно, чья команда победит.

— Это почему это?

— Армией зеленых по традиции управляет сама императрица. Никто у нас сильно сражаться не будет.

— Это мы еще посмотрим, — крякнул Шэрхан. — А император?

— Император игрищами глупыми не интересуется.

— Кто ж тогда нашей армией командует?

Йиньйинь криво усмехнулся:

— Будем выбирать.

Выборов особых не было. Как собралась их армия на подготовку да планирование, так пальчики худенькие в его сторону и потянулись. Тигр, мол, вот и командуй.

Шэрхан и командовал.

— Ты, Йиньйинь, теперь мой первый помощник. Я приказы отдаю, ты — переводишь. — Оглядел свою армию критичным взглядом — никуда не годится. Рассеянные девицы ковырялись в снегу сапожками; продрогшие евнухи, опасливо в сторону зелёной армии посматривая, того и гляди грозились посреди битвы лбом в землю начать биться; парочка «солдат» с самыми сметливыми глазами смотрели на него с подозрением.

— Так, — гаркнул он со всей глотки, — у нас полчаса на подготовку. Некогда тут стоять сопли слоновьи жевать. — Примерился, стал в толпу пальцем тыкать: — Ты, — сказал он невысокой, но верткой младшей жене, которую как-то приметил за перемигиванием с одним из евнухов, — отвечаешь за снежки. Собери себе пятьдесят девиц и пусть каждая за полчаса по тридцать снежков сделает. Ты, — указал он конкубине, которая помогала ему собачек тренировать, — возьми остальных девиц и готовые снежки в пирамиды на протяжении всей линии фронта укладывайте. Теперь ты, — он повернулся к скептически настроенному евнуху, — будешь командовать постройкой укреплений. Собери своих и организуйте по пятнадцать снежных стен высотой в полчеловека по периметру. — Оглядев слегка зашевелившуюся толпу, он спросил: — Кто тут из вас музыку играет? На горне или барабане каком? — На вздернутую руку он кивнул девице: — Приноси и играй. Только громко и бодро, без завываний.

— А ты что делать будешь? — перевел Йиньйинь вопрос особо наглого евнуха.

— А я буду ходить и задницы ваши ленивые пинать. Кто сачковать будет — сам от меня снежков за шиворот получит. Выполнять!

Не без вони, но разошлись.

Пока готовились — Шэрхан инспектировал прогресс и попутно делал назначения. Разделил армию на десять подразделений и каждому выбрал по генеральше. Девицам больше доверял: они, хоть и боялись кобры, зато и зуб на неё больший имели.

Перед самым началом битвы собрал всех у линии фронта:

— Наступать будем в сомкнутой боевой линии, со снежками в руках. Шарф повязываем на пояс, как люльку, и набиваем дополнительными снарядами. Кидаем с прицелом, быстро и стройно, чтобы стеной белой зеленых окружить. Градом снежным их засыпать. Задние подразделения передают по команде запасы снарядов. Как только первые ряды зеленых лягут — хватаем и добиваем. Продвигаемся на территорию врага таким же строем. Если будут прижимать нас — отбегаем к снежным укреплениям. Нападаем группами из-за укрытий и уничтожаем противника. Ясно?