Когда мы подъехали, тебя уже начало отпускать. Я думал, ты выйдешь из себя, когда поймешь, что нечем догнаться, но ты просто замер в кресле, уставившись в приборную панель. Веселье, наконец, закончилось, и глаза твои стали грустными и пустыми. Ты снял очки и вышел из машины. Я метнулся за тобой, но ты не собирался уходить. Ты начал содрогаться всем телом, жутко трястись, и я испугался, что у тебя конвульсии.

Я не мог поверить, что это ты, Ричи. Ты нырял все глубже и глубже в дерьмо, но Боже… То есть, я был твоим лучшим другом. Ты был мальчишкой в дурацких очках, с глупыми шутками. Милым парнем, который так понимающе отнесся, когда я признался ему в любви. И ты был… Не знаю, Ричи. Ты был грязным. Ты был потаскан, отвратителен и пуст.

Я, как мог, оттер тебя салфетками, которые нашлись у меня в бардачке, и отвез тебя к себе в общежитие. Отправил под холодный душ, вымыл грязь из твоих волос и вытер тебя полотенцем, потому что сам ты еле двигался. В ту ночь моего соседа не было в комнате, поэтому я уложил тебя в его постель. Ты все еще был на отходах и начал болтать о том, как тебе страшно и грустно. И тогда я держал тебя на руках и клялся, клялся, что как бы плохо тебе ни было, как бы ты ни был удолбан, насколько бы сильно ты ни облажался, я всегда тебе помогу. Я сказал, что тебе нужно только позвонить мне и попросить забрать. Я всегда буду любить тебя, Ричи, но я перестал быть влюбленным той ночью.

Следующим утром мы позавтракали, и я отвез тебя домой, и все это время ты вел себя более чем нормально. Это сбивало с толку. Так только у наркоманов получается. Не похоже было, что ты помнил хоть что-то о прошлой ночи, но ты, видимо, запомнил малую часть — мое обещание, потому что стал звонить мне каждый раз, когда возникали проблемы. И не было ни разу, чтобы я не взял трубку. В последний раз ты позвонил мне из уборной Олив Гарден на Таймс Сквер.

Я рассказываю тебе все это не просто затем, чтоб ты понял, какими безосновательными и болезненными были твои вчерашние слова, но еще и затем, чтоб ты попытался понять, почему я так вел себя в последние несколько месяцев. Я знал тебя почти всю мою жизнь, но видел тебя в худших ситуациях, чем все остальные, — Стэн смотрит себе под ноги. Он берет пиво Майка и протягивает Ричи. — Твое?

— Нет, — говорит Ричи. — Для меня — вода.

— Хах.

Ричи ставит пиво и пьет свою воду — аккуратно, медленно и спокойно. Когда заканчивает, смотрит на Стэна, и тот смотрит в ответ.

Ричи тянется к карману и достает листок бумаги. Отдает Стэну.

— Что это? — спрашивает тот.

— Просто прочти. Вслух, если не сложно.

— Окей. Здесь написано: «Со стола Кетрин Уилсон, доктора психотерапии, тому, кто о нем волнуется. Мистер Ричи Тозиер прошел у меня сессию поведенческой терапии 19 октября 2018 года». Что это?

— То, о чем ты только что прочел. Ты был прав каждый раз, когда советовал мне сходить на консультацию. Наконец, я это сделал. Мне так жаль, Стэн. Прости меня за прошлый вечер и за то, что заставил тебя пройти через все то дерьмо.

Стэн перечитывает слова на бумаге.

— Ты заставил психотерапевта написать записку, просто чтобы показать мне?

— Ага. А еще я заставил ее называть себя мистером и все такое, — Ричи слабо улыбается. Улыбка исчезает почти мгновенно. — Вчера я достиг дна, Стэн. Я ранил людей, которых люблю. Сделал больно тебе. Делал тебе больно годами. Ты не обязан меня оберегать. Никогда не был. Я был тупым ебнутым ребенком, который вырос в тупого ебнутого взрослого, но я стараюсь исправиться. Я исправлюсь. Но я сделаю это по-своему.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не лягу в клинику. Я собираюсь ходить на консультации, и проведу остаток моей жизни в работе над собой, если придется. Я собираюсь нанять кого-то, кто будет помогать мне с финансами. С самого начала было не честно заставлять тебя заниматься мной. Не хочу быть твоим нанимателем. Не хочу, чтобы ты был моим терапевтом. Хочу выяснить, как снова стать твоим другом. Это все, чего я нам желаю — быть друзьями. Что ты об этом думаешь?

Стэн смотрит, и его невозмутимость дает трещину. Он даже не пытается скрыть слезы, как делает Ричи.

— Что я не так сказал? — спрашивает Ричи. Сердце забилось у горла. В ушах пульсирует кровь.

— Н-ничего, — выдыхает Стэн. — Совсем ничего.

А потом, впервые за время их дружбы, Ричи утешает Стэна.

— Спасибо тебе, Стэн, — говорит Ричи, — за все, что ты для меня сделал. Ты знаешь, я сохранил их.

— Что сохранил?

— Конверты. Все эти маленькие записки… я любил их, Стэн. Я всегда любил их, но никогда тебе не говорил. Я любил твои глупые короткие однострочники, — я любил тебя. — Но эра подходит к концу, и самое время мне это принять.

— Видимо, да, — шепчет Стэн. — Я тоже хочу попросить у тебя прощения. Прости меня за то, что не замечал, как ты работаешь над собой. Прости за недоверие. Ты сказал, что не употреблял в Нью-Йорке, а я не поверил. И если… Если Эдди… Если ты правда думаешь, что любишь его, я не должен тебя разубеждать. Но, Ричи, никогда не позволяй ему видеть тебя таким, каким я тебя увидел той ночью. Если любишь, избавь его от этого. Пожалуйста.

— Я люблю его, — говорит Ричи. — Я люблю его так, что даже словами не могу выразить.

— Окей, — говорит Стэн. — Я верю тебе.

— Спасибо.

Стэн выскальзывает из его объятий и утирает слезы.

— Господи, это катарсис.

— Ага, — Ричи смеется. — О, кстати, Led Zeppelin II не тупой.

Стэн закатывает глаза.

— Led Zeppelin II — очень тупой альбом.

— Лучше Бенни Гудмана.

— Джаз прекрасен и вне времени, вот что я тебе скажу. Мы с Майком решили нарядиться Дюком Эллингтоном и Бенни Гудманом на этот Хэллоуин.

— Правда? И кто кем?

— Ха-ха.

— И что, вы двое всерьез собираетесь нацепить усы и ждать, пока люди поймут, кто вы такие? Или ты собираешься притащить с собой эту длинную дудку и заставить Майка таскать с собой виолончель?

— Длинную дудку? Она называется кларнет. Ты знаешь, что это кларнет.

Ричи поднимает руки в знак поражения:

— Окей, окей.

Они давным-давно уже не смеялись вместе. Дольше, чем Ричи мог себе представить.

— Хочешь, я отвезу тебя на следующую встречу с доктором Уилсон? — предлагает Стэн.

— Я к ней больше не собираюсь.

— Ричи…

— Я, ох, на самом деле взял у нее направление к специалисту в Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке?

— Угу. Я возвращаюсь. Понимаю, это выглядит импульсивно, и, наверное, так оно и есть. Но, по крайней мере, не так жестко, как раньше. Я размышлял над этим целых десять часов.

— Господь всемогущий.

— Знаю, знаю. Но я должен кое-что сделать. Останусь там надолго.

— Хорошо, — отвечает Стэн, тоном чуть нервозней обычного. — Я признаю, что ты взрослый человек, который может принимать решения самостоятельно.

— Все нормально, Стэн. Я бы обеспокоился, если б ты заявил, что идея хорошая.

— Я такой предсказуемый?

— Как сюжет «Мстителей»**.

— Ужасно.

— Спасибо.

— Так, видимо, мы должны обсудить финансы, если уж ты уезжаешь.

— О, Стэнни, ты всегда знаешь, как меня возбудить и занять.

— Ричи, у тебя губа уже не болит, раз ты снова начал нести херню?

— Я пошутил! Кроме того, что там обсуждать? У меня сейчас все улажено, а твое жалование я оплачу до конца года. Просто и ясно.

— Это не просто и не ясно. Вопрос чайникам — когда ты говоришь, что оплатишь мне жалование до конца года, ты имеешь в виду календарный или фискальный год?