Ричи разглядывает пассажирский талон на своем чемодане. Он сомневается. А потом спрашивает:

— Хочешь, я приеду вас поддержать?

— Нет. По крайней мере, не сейчас. Мы хотим, чтобы вы все вместе приехали познакомиться с ней потом. На всякий случай… Пока просто н-на всякий случай: сможешь приехать на следующей неделе?

— Конечно, Билл. Конечно, приеду.

— Спасибо, Ричи.

— И, Билл, я хочу попросить у тебя прощения за то, что сказал прошлой ночью.

— О чем ты?

— Даже не разобравшись, я разозлился на тебя за то, что ты собрался уехать, не предупредив меня.

— Это… Я даже не понял, что ты злился.

— Я тебе нагрубил.

— Я не заметил.

— И вот поэтому мне жаль. Это не уникальный случай. Я часто себя так веду. Я бываю редким мудаком, но обещаю, что стану лучше. Это Извинительный тур Ричи Тозиера, и у тебя билеты в первый ряд. Поздравляю.

— Что ж, твои извинения приняты, — Билл смеется, Боже благослови. — У меня ощущение, что сейчас мне нельзя смеяться.

— Все будет в порядке, Билл. Постарайся не зацикливаться на том, что все может пойти плохо. Когда Эдди родился, доктора не думали, что он выживет. Они посоветовали родителям готовиться к худшему. Он был действительно недоразвитым, когда родился. Недоношенным. Он весил всего полтора кило и пятьдесят три грамма.

— Ты знаешь его вес при рождении? До грамма?

— Конечно, знаю. Я знаю о нем много всего.

— А теперь у Эдди есть проблемы со здоровьем? Я знаю… Я знаю, что у недоношенных детей могут быть хронические проблемы. Доктора и об этом нас предупредили.

— Нет, — говорит Ричи с какой-то особенной гордостью. Эдди Каспбрак не болен. Эдди Каспбрак не болен. Иногда поздней ночью Ричи повторял это Эдди по телефону. Напоминание. — Он здоров. Здоровее меня. Он медленно рос и всегда был самым низким из ровесников, и невысоким вырос, но это, черт побери, восхитительно.

— Знаешь, — говорит Билл, я только что осознал, что так и не дал тебе совет.

— О чем ты?

— Пару месяцев назад, когда мы с тобой были у меня дома одни, перед тем, как я рассказал тебе о беременности, ты попросил у меня совета и сказал, что Эдди странно себя ведет. Я так тебе и не посоветовал.

— Мне бы, пожалуй, пригодилось. Я сильно напортачил с Эдди.

— Что случилось?

— Я… Долгая история. Я не хочу сейчас разговаривать о себе и своих проблемах, пока у тебя там такое происходит, время неподходящее.

— Все в порядке, Ричи. Мне нужно отвлечься от всего ненадолго. И я бы сказал тебе, будь это не вовремя, ты меня знаешь. Я никогда особо не боялся указать тебе на твое дерьмо. Что случилось?

— Хренотень.

— Чего, кто вообще говорит «хренотень»?

— Тот, кто хочет сменить тему, но не знает, как сделать это аккуратно, то есть — я. Слушай, я наделал ошибок. Возникло просто чудовищное непонимание, я надумал себе кое-чего и оставил ему ужасное голосовое сообщение. Я собираюсь все исправить.

— Поедешь в Нью-Йорк?

— Хочу извиниться лично, но эта причина не единственная.

— О чем ты говоришь? Ты получил роль?

— Нет, не роль.

— Что тогда?

— Это секрет.

— Да еб твою за ногу, почему?

— Потому что не хочу, чтоб ты пытался меня отговорить.

— Вот это обнадежил.

— Все, что тебе нужно знать — я буду в Нью-Йорке какое-то время. Я расскажу вам с Одрой подробности через пару месяцев, когда вы трое обустроитесь в новом доме.

— Ты уверен?

— Уверен. И удобно, что я буду жить поближе к вам. Дядюшка Ричи будет находиться в трехчасовой доступности, если вдруг понадобится нянечка.

— Крестный.

— Что?

— Мы хотели, чтобы ты стал для Мэдисон не просто дядей. Собирались предложить тебе ближе к дате рождения, но вот как получилось. Ты будешь ее крестным?

— Я? Вы уверены, что не хотите кого-нибудь… Не знаю…

— Мы хотим, чтоб это был человек, которого мы любим, кому доверяем. Хотим, чтобы он был умным и чутким. Хотим, чтобы ее крестный мог помочь Мэдисон пройти через трудности, потому что сам переживал их долгое время. Мы обдумали это, Ричи. И хотим, чтобы это был ты. Ты согласен?

— Да, я согласен. Охренеть. Ты серьезно?

— Конечно.

— Значит, что бы там ни было, ты можешь на меня рассчитывать, Дедбро. (Dad — папа, анг.)

— Чего?

— Ну знаешь, твоя фамилия Денбро, и теперь ты папа. В голове это прозвучало гораздо круче.

— Это теперь только так ты и будешь меня называть, да?

— Ты так хорошо меня знаешь.

— Ладно, Ричи. Я должен идти, но позволь мне все-таки дать тебе небольшой совет, окей? Позволь мне почувствовать себя мудрым.

— Окей, Дедбро. Жги.

— Если ты любишь Эдди, полюби его настоящего. Некоторые влюбляются в отражения. Не в самих людей, а в то ощущение, которое они дарят. До встречи с Одрой я долго встречался со своим агентом. Благодаря ей я чувствовал себя умным. Значимым. В конце концов я осознал, что любовь, которую я чувствовал к ней, на самом деле была самодовольством. Отношения развалились, потому что я брал больше, чем давал. Но я получил урок. Одра помогла мне полюбить самого себя, но и я помог ей в том же. Любовь — это партнерство. Думаю, многие об этом знают, но знание приходит с опытом. Одра помогла мне измениться к лучшему, но не сглаживала при этом мои недостатки, и сама она стала меняться к лучшему не из-за того, что я помог ей завязать. Мы поддерживали друг друга, пока каждый из нас работал над собой. Любимый человек должен показать тебе, кто ты есть. И ты должен сделать то же в ответ.** Ты понимаешь?

Ричи молчит минуту. Дает себе время подумать. Уложить в голове.

— Да, — отвечает он. — Я понимаю.

Машины Стэна нет на подъездной дорожке. Видимо, стоит в гараже. А где же еще. Стэн печется обо всем, и винтажный Мерседес не исключение. На ночь он ставит его в гараж и заботливо накрывает ее тентом. Но сейчас только шесть, слишком рано, чтобы загонять его в гараж. Ему нравится ее демонстрировать, и все это знает, пусть он и старается этого не показывать. Вернувшись домой с работы, он паркуется рядом с машиной Майка и оставляет свой седан греться в лучах заходящего солнца, пока совсем не стемнеет. Но явно не сегодня. Ричи заезжает туда, где должен был стоять автомобиль Стэна.

Он выходит из машины и стучит в дверь, выжидает несколько секунд и стучит опять. И думает уже, что, может быть, Стэн с Майком уехали поужинать. Но Майк открывает прежде, чем Ричи решает вернуться к своей машине.

— Почему ты здесь? — спрашивает Майк. В его голосе нет злости, как таковой, но слышится усталость.

— Ты еще не слышал? Это Извинительный тур Ричи Тозиера, — Майк не смеется. Ричи нервно переминается. — Ну так, хм, где же Седэнли?

— Где что?

— Ну, седан Стэнли. Седэнли. В голове звучало лучше. Кажется, я начинаю соъединять слова, когда нервничаю. Наверное, в этом все дело? Да, должно быть, в этом.

— Стэн в храме.

У Ричи вырывается смешок.

— Он не ходит в храм. Стэнни, может, и еврей, но не самый правильный. В последний раз он был в храме, еще когда жил с родителями.

— Ошибаешься. Стэн ходит не часто, но много раз бывал с тех пор, как мы поженились. Ходит, когда есть о чем помолиться.

Сама мысль о том, что Стэн может молиться, кажется Ричи странной. Вскоре после Бар-мицвы Стэн признал себя не настолько религиозным, как хотелось его родителям. Он назвал себя скептиком, но Ричи всегда считал, что это не совсем так. Когда Стэн заявил родителям, его отец вышел из дома, сел в машину и уехал покататься, чтобы успокоиться, а его мать вздохнула и согласилась, ведь «сомневаться — естественно для человека». Конечно, Стэн до сих пор соблюдает культурные традиции, но молиться? Ричи слегка шокирован и немножко ранен фактом, что не был в курсе. Он внезапно осознает, что Майк, должно быть, знает о Стэне много такого, что Ричи не известно. Так же, как Ричи знает много такого об Эдди, что не известно Стэну. Когда-то они со Стэном были близки и знали друг друга лучше остальных. Ричи не понимает, как относиться к тому, что этого больше нет.