— А как там Эдди? — спрашивает Одра.

Стэн многозначительно смотрит на нее. Он, как всегда, во главе стола. Он утверждает - это потому, что он левша, но Ричи предполагает, что ему нравится основательность подобной позиции.

— И мы снова будем делать вид, что это нормальная тема для беседы? — спрашивает Стэн.

— Мы вечно притворяемся, что ты не пассивно-агрессивный мудак, так что почему бы и нет, — одергивает Ричи.

Билл откашливается. Стэн сдает назад.

— Окей. Конечно. Отлично. Расскажи нам, Ричи. Как там твой друг? — актер в нем умер давно и навсегда, зато он превосходный экономист.

— Эдди в порядке. Мы в порядке. Все нормально, — отвечает Ричи, уставившись в стену, и широко улыбается.

Ничего не в порядке. Они все еще общаются, но совсем не так, как раньше. Наступила осень, начался новый семестр, у Эдди нет ни минуты свободной. Он больше не работает барменом, не работает репетитором, он сосредоточился на учебе. Если все пойдет по плану, в этом семестре ему удастся закончить. Эдди сильно отдалился, и Ричи пытается убедить себя, что это просто стресс, но не может поверить. Ричи хочет быть с Эдди. Эдди не хочет быть с Ричи. Все так ясно и просто, так смешно и чудовищно.

— Это хорошо, — говорит Одра. — Я так рада за вас. Почему ты не пригласишь его в ЛА на выходные, например? Я бы с удовольствием с ним познакомилась.

У Стэна дергается глаз. Майк бросает на него предупреждающий взгляд. Майк и Билл по-прежнему относятся к отношениям с Эдди скептически, но не спорят. Одра приняла ситуацию. Стэн даже слышать об этом не хочет.

— Ну, он очень занят, — говорит Ричи. — Учеба, работа, очень много забот.

— А на День благодарения он работает? Может, у него получится приехать? Мы с Биллом, правда, собираемся в гости к моим родителям на пару дней, но Эдди будет свободен с двадцать первого по двадцать пятое, и вам определенно стоит попробовать это устроить.

— Как ты узнала, когда он будет свободен?

— Я посмотрела расписание NYU, когда ты мне сказал, что он там учится, — Одра подмигивает.

Стэн просит его простить и удаляется в уборную.

— Извини его, — просит Майк. — Ты знаешь, какой он тревожный.

— Тревожный, — говорит Ричи. — Точно. Ему не за что извиняться. Эдди не приедет, даже если я буду умолять.

Не будь Ричи таким подавленным, он бы отпустил шутку.

На самом деле, я умоляю его постоянно, когда мы занимаемся сексом по телефону. Прежний Ричи похабно пошутил бы, это его натура. Да? Но я же давно так не делаю. С тех пор, как Голливуд откусил и проглотил огромный кусок моей личности, и от меня совсем ничего не осталось. Да. Но когда я встретил Эдди, я снова стал похож на себя прежнего. Конечно, конечно.

— Ты уверен? Ты его спрашивал?

— Бесполезно, — надумывание, надумывание, надумывание. Он слышит, как орет на него книга из гостевой комнаты. Он не желает меня видеть, хочется сказать, но озвучивать это слишком больно.

Телефон диньгает.

Эдди 19.32

Мы можем поговорить сейчас?

Ричи извиняется и уходит в гостевую комнату. Некоторое время он просто смотрит на телефон, а потом звонит.

Эдди отвечает моментально. И не говорит «привет», или «да», или «как ты?». Он говорит:

— Я не спал ни с кем два месяца.

— О…

— Я думаю о тебе постоянно. Мне грустно из-за того, что мы больше не разговариваем, как раньше, и я вспоминаю, как ты смотрел на меня в баре, и о том, какой ты красивый, и я готов поклясться чем угодно, что ты был бы красивым, если бы и не делал никаких операций. Ты нравишься мне, Ричи.

— Ты мне тоже нравишься, — нетвердо, не хватает дыхания, но совершенно искренне. — Очень нравишься.

— Я больше так не могу.

У Ричи мороз по коже.

— Как ты не можешь, Эдди? Я ничего не понимаю, и я устал пытаться выяснить, что происходит. Объясни мне. Пожалуйста.

— Я не могу быть твоей тайной. Ты нравишься мне слишком сильно.

— Тайной? Эдди, я изо всех сил старался стать к тебе ближе, но ты даже не хочешь видеть мое лицо, когда мы разговариваем.

— Так мне легче. Так легче притворяться, что я тебя не люблю.

— Любишь?

— Да, идиот. Я просто… Сегодня годовщина смерти моего папы. Я не знаю, что бы он подумал, если бы видел меня сейчас. Я не знаю, как бы он относился ко мне, если бы знал, что я гей. Не знаю, что думал бы, если бы знал, что иногда я крашу глаза. Но я хочу надеяться, что он не стал бы переживать. Что он любил бы меня. Что принял бы. Я повторяю себе это каждый день, но правду я никогда не смогу узнать. Все, что я знаю — он женился на женщине, которую не любил. На женщине, которая не уважала его. На ужасной женщине, которая стала еще хуже после его смерти. И я думаю — по крайней мере, безумно на это надеюсь — он не хотел бы, чтобы я совершил ту же ошибку. И я заслужил. Я достоин любить и быть любимым.

— Эдди, я люблю тебя.

— Ты не понимаешь. Я хочу быть с тобой.

— Так будь со мной! — отчаянно кричит Ричи. — Просто будь со мной. Это все, чего я хочу.

— Мы вместе — что это значит?

Хороший вопрос. Сложный вопрос. Вопрос, на который Ричи не знает ответа. Поэтому изображает идиота:

— Это значит, что мы встречаемся. Это значит, что ты мой парень, а я — твой.

— Ты знаменитость.

— Да.

— Ты скрываешь свою ориентацию.

— В этом все дело?

— Нет. Да. И да, и нет.

— Эдди.

— Да, я несу бессмыслицу. Знаю… а может, и нет. Все это слишком, Ричи. Я не знаю, как это выразить.

— Приезжай в ЛА.

— Ричи…

— Позволь мне взять билеты. Я знаю, что вопрос денег для тебя неудобный, но мы разберемся. Просто позволь мне купить билет, я возьму и для Бев с Беном тоже. Почему бы вам просто не прилететь сюда и… и…

— И что? Что, если я соглашусь? Покажешь мне город? Поведешь на свидание?

Горло у Ричи сжалось так, что невозможно ни вдохнуть, ни выдохнуть, и хочет он сказать «да», но давится словом.

— Не думаю, что сможешь, — говорит Эдди. — Ты до сих пор не заявил о себе. Почему?

— Это непросто. Я не… У меня нет нормальной жизни.

— Я знаю. В этом вся беда, так? Боже, я так долго не разрешал себе сближаться с людьми. И в конце концов, из всех людей на свете, я влюбился в тебя, Ричи. В того, кого знает весь мир — все, кроме меня. В того, кто может быть со мной только по телефону.

— Не знает меня никто. Никто на свете. Не приезжай в ЛА. Я прилечу в Нью-Йорк, или… или… мы можем поехать куда-то еще… куда-нибудь далеко, — Ричи пытается ухватиться за соломинку. Он не может потерять Эдди. Не может. — Я люблю тебя, Эдди. Я, блядь, люблю тебя, и ты меня тоже, ты сказал, что любишь. Пожалуйста, не надо…

Он закусывает щеку изнутри.

— Ричи…

— Радио-диджей.

— Что?

— Пару месяцев назад ты спросил, кем я хотел бы стать. Я стал бы диджеем на радиостанции. Ставил бы любимую музыку, а в перерывах шутил бы и нес ерунду, чтобы развеселить народ. Да, это тоже шоу-бизнес, но тут я мог бы жить по собственным правилам. Был бы своему лицу хозяином. Об этом я мечтал.

И Эдди делает самое дурацкое, что вообще можно сделать в такой ситуации. И самое прекрасное. Он смеется.

— Это я могу себе представить. У тебя отлично получилось бы, ты был бы в этом хорош.

Ричи накрывает волной облегчения.

— Этот разговор можно как-то поправить? Потому что я не хочу, чтобы он запомнился тяжелым.