Из-за чего ты чувствуешь себя мерзко?

Просто так есть.

Я не хочу быть твоей содержанкой

О чем вообще разговор? У меня есть деньги, у тебя нет. Что такого страшного случится, если я тебе куплю телефон?

Ты прислал Бев двадцать пар Рэй-Бэнов

Это три штуки баксов

Дороже, чем наша аренда. Намного.

И ты злишься?

Бев сказала, что она в восторге

Я не злюсь.

Мне просто не нужны твои деньги.

Хорошо. Извини за предложение.

Но ты мог бы сказать раньше, что у тебя новый телефон. Мы могли говорить по ФейсТайм.

Я стал забывать твое милое лицо

Эдс?

Это обязательно?

Мне нравится, как мы сейчас говорим

Но интереснее же говорить лицом к лицу

???

Эдди?

Ричи смотрит в телефон. Эдди не отвечает. Он не обязан. Ричи знает, что Эдди держит его на расстоянии вытянутой руки. Ричи знает, что не хочет держаться на расстоянии вытянутой руки. Он хочет смотреть, хочет касаться Эдди, да ему хочется просто быть с Эдди. Но Эдди это не нужно.

Кастрюля вскипает и с шипением выплевывает на плиту оранжевую массу.

Ричи матерится сквозь зубы и убирает кастрюлю с огня. У него загорается рукав. Он роняет кастрюлю на стойку, слетевшая крышка грохочет по полу. Ричи сует руку под кран и умудряется потушить прежде, чем детектор дыма смог учуять запах.

— Ричи, у тебя там все нормально?

— Да-да, я огурцом, Билл!

— Я слышал, что-то упало.

— Все под контролем!

Билл все равно приходит на кухню. Он смотрит на крышку, на полную кастрюлю на стойке и на подгоревший манжет.

— Так, я собираюсь заказать пиццу, — говорит он.

— Вот и ладненько.

Билл подходит и заглядывает в кастрюлю.

— Но неплохая попытка… вскипятить сыр?

— Спасибо.

Часом позже они сидят на крыльце на заднем дворе в приятной компании пиццы и пива. Горят фонари, оранжевые блики танцуют на стекле бутылки и отражаются в очках Билла. На улице тепло. Все так знакомо. Оранжевый. Синий. Забытый уют.

Этот дом — необыкновенное место, уединенное. Ричи не может понять, как так выходит. Его собственный дом прячется за забором, и все равно не кажется Ричи надежным, потому что люди вечно пытаются его достать. Фанаты и папарацци. Особой разницы между ними нет, по его мнению. После возвращения из Нью-Йорка он почти не бывает дома. Ему наплевать на имущество, потому что всегда можно купить все, что захочется. И сейчас ему хочется уединения. У Билла, по необъяснимой причине, оно есть. Да, его лицо не особенно известно широкой публике, но все-таки его узнают. Доставщик пиццы попросил у Билла автограф. Билл с удовольствием расписался на фото и отдал ему. Ричи прятался за фикусом.

— Мне тебя не хватало, Ричи, — говорит Билл, открывая вторую бутылку. Ричи еще не допил свою первую, но Sixpoint Resin крепкая штука, поэтому он не торопится.

— Это ты о чем?

— Не могу объяснить, но мне кажется, что ты знаешь.

Ричи пожимает плечами. Такая беседа больше пошла бы под марихуану, не под пиво, но они уже давно не курят вместе. У них с Одрой может сорвать резьбу из-за марихуаны. Ричи курит иногда, но Одре нельзя совсем. Билл даже не держит в доме траву из уважения к жене, и Ричи скучает по временам, когда они могли запросто накуриться, когда захочется.

— Я тебя не чувствую, Большой Билл.

Билл делает глоток.

— Знаешь, в последнее время я частенько размышляю…

— О, лучше не стоит. Не рань себя.

Билл смеется.

— Я серьезно, кстати. Жизнь — огромное покрывало, в котором вязью переплетаются смысл существования, воспоминания, опыт и материя.

— Вот это пафос.

— Отъебись.

Оба хохочут.

— Когда мы стали так…?

Билл замолкает. На него это не похоже. Билл всегда говорит спокойно, вдумчиво. Манера, приобретенная в юности во время терапии. Все, что он произносит, обдумано и выверено. Слова сортируются, отбираются, проверяются, и только после этого доставляются собеседнику.

— Стали как?

— Далеки друг от друга.

— Мы не далеки, Билли. Вот же мы, совсем рядом, — говорит Ричи, естественно, прекрасно понимая различие между физическим и эмоциональным расстоянием.

— Я не о том.

— Знаю.

Следует тишина, и она совсем не похожа на ту, что иногда наступает с Эдди, когда они говорят по телефону. Эта тишина — напряженная, тикающая. Сегодня Эдди его оставил с такой же наедине.

— Билл?

— М?

— Можешь дать совет?

— С каких пор тебе нужны советы?

Ричи кажется, что Билл снова рассмеется. Но нет.

— С этих пор. Эдди странно себя ведет.

— Ричи…

Билл снова запинается.

— Что? — Ричи прекрасно понимает, но хочет, чтобы Билл сказал вслух.

— Нас пугает, насколько вы двое сблизились. Ты все время ему пишешь.

— Он мне нравится.

— Что ты ему о себе рассказал?

— Кое-что, — всё.

— Неправда. Это все не игрушки. Все, что ты ему выкладываешь — все печали, секреты… он с легкостью может заскринить или записать ваш разговор, и разрушить тебе жизнь.

— Он этого не сделает.

— Ты не можешь точно знать.

— Он бы давно уже это сделал.

— А что, если он решил сыграть долгую партию? Что, если он все это время вытягивает из тебя все, что можно вытянуть? Что, если он просто ждет подходящего момента, чтобы начать тебя шантажировать?

Ричи допивает пиво.

— Он не возьмет мои деньги даже насильно. Билл, ты неправ.

— Надеюсь на это.

Билл допивает бутылку. Ричи берет себе вторую. Билл тянется за стаканом воды.

— Одра считает, что мы должны тебе доверять.

— Твоя жена умнее тебя.

— Знаю, — Билл смеется.

— Билл?

— Да?

— Почему ты за меня не заступился? Я мог работать. Ты знаешь, что мог.

— Знаю, но это не принесло бы тебе ничего хорошего.

— Ты не знаешь, что для меня хорошо.

— Я знаю, что для тебя плохо.

— Семантика, семантика.

— Отпусти это, Ричи.

— Конечно, отпущу. Почему нет? Кроме того, очевидно, Том подошел лучше.

— Том хороший актер. Но он мне не друг.

— Мы с тобой друзья, — говорит Ричи, и горло его сжимается.

— Почему ты это вот так говоришь? Конечно, мы друзья. Когда ты сбежал, я написал тебе, что ты мне как брат. Надеюсь, ты все понял.

— Я делал тебе намеки, — слова вылетели прежде, чем Ричи успел подумать. — Почему мы никогда не обсуждали это?

Билл берет паузу, подбирая слова.

— Я об этом забыл, — наконец, отвечает он.

— Пиздеж.

— Ай-яй, — вздыхает Билл в глупой мейнской манере. — Я просто не знал, что сказать. Это не из-за того, что меня не привлекают мужчины. Тебе было девятнадцать. Ты был ребенком. Я на семь лет старше, и пусть это не всегда чувствуется, но это факт.

— Твоя жена на пять лет старше тебя.

— Это другое. Мне было под тридцать, когда мы встретились. Я был уже взрослым.

— А я? Я когда-нибудь смогу считаться взрослым? Ты говоришь, в девятнадцать я был ребенком, а сейчас? Я никогда не был ребенком, но и взрослым не стал. Кто я вообще такой?

— Зависит от твоего собственного восприятия, — Билл почти в точности повторил написанное в книге. И это ничего не проясняет.

— Ты сказал, что любишь меня. В ту ночь, на вечеринке Vanity Fair, вот что ты прошептал мне на ухо. Ты был пьян и поцеловал меня, потом сказал, что любишь меня, и я думал, что так и есть.

— Боже, п-прости меня. Если б я понимал… Не знаю. Мне просто жаль. Но хочу, чтобы ты был уверен — я люблю тебя. Ты мой лучший друг.

— Лучший?

Билл смеется, и внезапно боль отступает.