Еще я стал замечать, что приехав в Желтую Деревню, я стал настолько stiffen, что страшно становится подумать, что будет со мною, когда начнется Размерзание. Пивец по этому поводу молчит, так как знает, что как только закончится мой Творческий Отпуск, ему сразу же придется искать другую работу. Пока же он сортирует для меня фонограммы, экспериментирует со звуком и выпивает за меня большую часть Кабаньих Напитков. Это для того, чтобы к вечерней записи я был более-менее трезв.

Хе, трезвости мне во все времена хватало. Не будь, я настолько трезв, я бы и в Желтую Деревню не поехал. А зачем? Хотя, по большом счету, тут совсем не плохо. Сидишь себе на крылечке в небо плюешь или в Пивца, главное на себя не попасть. Слюна, сука, кислотная же. Разъест. Короче, житуха примерно, как в Дьявольских вагонах или в том же Диком Троллейбусе. «Главное, чтоб не заметили». И можешь тащиться хоть до Сокольников. И даже без Билета. Лотерейного. Не обязательно.

Вот не вспомню, кто же первым придумал ездить с Лотерейным Билетом, я или все-таки Чукки? Или нет… Витал. Да, точно он. Идея проста, берешь кусочек бумаги, пишешь на нем счастливый номер, садишься в Дикий Троллейбус и едешь. Если проехал нормально, номерок действительно считается счастливым и бумажку можно есть. Если же нет, и ты попадешь на Контролеров, более того, если в перестрелке с Контролерами тебя не убивают, тогда эту бумажку жрет тот, кто все это придумал. Вспомнить бы еще того, кто придумал не на бумажках цифры рисовать, а носках…

Наверное, тоже Витал. Потому что точно помню, как он их жрал. И еще если б свои, а то он свои пожалел, а чьи-то дырявые по приколу около Ближней Остановки нашел, и потом давился ими в Комнате № 246.

Ну вот, довспоминался, а у меня и краска кончилась как раз. А хотел еще столько покрасить. Люблю это дело, под него и вспоминается хорошо, и…

Закряхтев, я поднялся на ноги, отошел на несколько шагов и полюбовался на свою работу. Забор получился, что надо. Желтенький, как настоящий японец. Теперь подожду, пока высохнет, и напишу черным: Stiffen Corpses — the best! Или Joseph Tween Lee — the best! Или и то и другое. Видно будет.

— Как тебе? — поинтересовался я у Прозорливого Иностранца, шелестящего газетой.

Он втянул воздух ноздрями, и сказав:

— Пахнет грозой! — растворился в этом же чистом деревенском воздухе вместе со своей трубкой, а также газетой и шезлонгом.

Прозорливый Иностранец немного ошибся, пахло не грозой, а грязным кимоно старика Мицусито — хозяина заборчика. Я быстро спрятал перепачканные краской руки в карманы и стал удивленно рассматривать свежее перекрашенный забор, типа «надо же, только вчера был беленький, а теперь как ты старик, стал желтеньким. Вот же подлецы! Что это за грязные намеки?»

— Что за грязные намеки? — взревел старый ниндзя и стал яростно биться головой о калитку.

«Началось», — подумал я и снова оказался прав, действительно началось. Сначала старик просто повалил забор на землю, а затем принялся втаптывать его в землю, изредка разбивая открытой ладонью подпрыгивающие доски. Ладони стали еще желтее, чем были, и старик Мицусито взъярился еще больше.

Через несколько томительных и наполненных смыслом минут от заборчика осталась только оцинкованная калитка. Мицусито мрачно взглянул сначала на меня, потом на свой курятник, все взвесил, и выбрал курятник. Скрывшись внутри, он явно принес в жертву пару-тройку кудахтающих особей, потом уже немного успокоенный вышел наружу, поджег свой Молитвенный Домик и с чувством выполненного долга закрылся в сортире с видом смертельно уставшего человека.

Я мысленно пожелал ему успеха и не вынимая рук из карманов пошел вдоль по улице дальше. Как-то незаметно ко мне снова присоединился Прозорливый Иностранец, на сей раз в одежде для гольфа, но без своей дурацкой клюшки.

— Я тоже заметил, что у местных жителей весьма крутой нрав и обостренное чувство собственного достоинства.

— Вам как иностранцу, это сразу бросилось в глаза или спустя какое-то время? — спросил я.

— Да, примерно, на третий день какой-то взлохмаченный тип швырнул в меня пузырек с серной кислотой. К счастью промахнулся, иначе я не имел бы радости общаться с вами Джозеф. У этого бедолаги было по семь пальцев на всех руках, что видимо никак не способствует меткости попаданий…

— Это был Семипалый Джек, милейшее создание. Я вас представлю друг другу и вы вместе посмеетесь над этим недоразумением… Кстати, наш милейший Хэнгмен все грозиться сделать из него Шестипалого Джека. Такой, знаете ли, забавник!

— О, да! — просиял мой иностранный собеседник.

Мы еще немного поболтали ни о чем, потом появился Пивец и пригласил нас ужинать. И мы пошли ужинать, Пивец расстарался и приготовил любимое блюдо Прозорливого Иностранца — сосиски с кровью. Сосиски тут делают замечательные, а кровь! Пальчики оближешь, она тут у нас благодаря Питомнику всегда первейшей свежести. Парная!

Во время ужина Пивец прислуживал нам из-под стола и допивал сливаемые туда же излишки Кабаньих Напитков, при этом он увеличивался в размерах буквально на глазах и скоро перестал под столом помещаться. Увидев высовывающиеся наружу раздутые ноги, я понял, что наужинался и желаю отдохнуть перед вечерней записью, а потому извинившись перед гостем уже совсем было собрался в спальню, но тут в гостиную влетел через окно какой-то странный истошно орущий предмет на металлической цепи.

— Тревога! Тревога! Строиться на подоконниках! — орал предмет и я узнал сушеную Голову, потому передумал спать и просто сказал вслух:

— Сушеная Голова!

— Да это я! — во всю улыбаясь щербатым ртом, произнесла она и опустившись на пол мягко подкатилась к моим ногам.

— Ты же ушла? Зачем вернулась? — спросил я.

— За мясом, — отвечала эта сволочь и по-кошачьи принялась тереться о мои сапоги, слегка позванивая цепочкой.

Прозорливый Иностранец, несколько потерявший свою извечную респектабельность, медленно дожевывал сосиску. Пивец напрудил лужу и теперь полз в прихожую за тряпкой. Я наклонился, поднял цепь, раскрутил и со всей силы влепил Сушеной Головой об стену. Она засмеялась, и я прикрепил ее к поясу.

— Сушеная Голова! — представил я ее Прозорливому Иностранцу.

— Я понял, — ответил он, судорожно глотая остатки пищи, — у вас тут не скучно.

— А то, — подмигнула ему Голова, и вернувшийся Пивец принялся мыть за собой пол.

— Прошу к Саду! — предложил я и мы вышли, чтобы проведать маркиза де Сада-младшего, живущего по соседству, — мне кажется, вы еще не знакомы.

Прозорливый Иностранец степенно кивнул, и мы отправились в гости.

Я был удивлен, когда выйдя из дома, обнаружил некого типа в рыжей майке с надписью «Не стой над душой» на спине. Напевая что-то себе под нос, он постукивал кувалдой, восстанавливая частично разрушенный забор.

— Э! Ты чего это делаешь? — крикнул я.

Идиот, а судя по выражению взглянувших на меня глаз, это был действительно идиот, улыбнулся застенчивой улыбкой офицеров Майданека, и моментально запустил в меня свеженьким столбиком из Мраморного Дерева, которое просвистев у меня над головой, взорвалось в районе столовой. Все это сопровождалось ослепительной вспышкой.

— Кажется, запахло грибами, — подумал Пивец, выползая из кухни, над которой теперь не было крыши. Говорить от пережитого шока он не мог, и потому думал прямо мне в мозг, хотя прекрасно знает, что я этого не люблю.

Идиота звали Суровый Столяр. Или Эс-Эс. Он захлопал в ладоши и указывая на столб белого дыма, поднимающийся в небеса, весело сообщил:

— Грибббок, ядддерный! Небббольшой, симпатичный!

После чего подошел поздороваться. Оказалось, что его прислал Чукки, но по-обыкновению забыл об этом меня предупредить. Столяр меня любил и всегда спешил порадовать чем-нибудь необычным. Мы уселись на крылечке, изображавшем кого-то из Великих Скорпионов, то ли 11-го, то ли 12-го и закурили длинные сигареты «1000», заботливо предложенные Столяром. Он тут принялся рассказывать, что-то ужасно длинное и скучное, причем постоянно при этом заикался, я же стал выщипывать волоски на брюхе у обиженно скулящего Пивца, который злобно поглядывая на рассказчика, уже успел подобраться и улечься в моих ногах, раскидав по сторонам свои длинные серые уши.