Часа через четыре появилась усталость: сказывался недостаток кислорода и сна. Боль в ногах усилилась, и Майк шагал шире и реже, и опирался руками о колени, если каменистый склон походил на лестничные ступеньки. Один раз он споткнулся и упал на руки — тут же вернувшись в вертикальное положение. Но сердце зачастило, забухало и успокаивалось с минуту, если не дольше.

Вдруг появились отголоски раздражения: на кой черт все это надо? К чему терпеть муки да за свои же деньги?

Вслед за ними возникала идея заплатить портерам чуть больше — и ехать наверх в носилках под меховым паланкином, как наверняка делали местные царьки в стародавние времена. Их ведь тоже влекло зрелище, отрывающееся с высоты — прекрасное и, по уверениям Алекса, неотразимо мотивирующее.

— Глупости все это, — думал Майк, прогнав раздражение и отмахнувшись от царьков с рабами. — Этот поход — испытание. Очередное и почти незамедлительное, если учесть недавнее Камино де Сантьяго.

— Наверное, кому-то вверху, — тут он откинул капюшон и бросил взгляд на черное, почти беззвездное небо, — нужно, чтоб я эти испытания преодолевал. И у него достаточно настойчивости, чтобы отправлять меня на муки тогда, когда я ищу одного только релакса. Ведь летел же в Африку безо всякой мысли о Килиманджаро! На дощечке по волнам попрыгать! И на тебе: снова иду, снова ботинки мокрые, снова болят ноги. Хорошо хоть внутренний голос не вещует о гангрене и костылях…

Припомнив былые страхи, теперь уже пустые и беззлобные, а тогда почти живые, Майк снова засмеялся.

— Сколько хожу на Кили, — повернулся шедший впереди Алекс, — впервые веду героя, который смеется каждому пройденному километру!

— Я такой… — выдохнул Майк. Ему хотелось добавить, что на вершине — если, конечно, они дойдут туда хоть когда-нибудь в этой жизни — он даже спляшет трепака или матаню, на выбор публики. Но промолчал: ни острить, ни вообще разговаривать не получалось. Тяжело!

* * *

Наконец, пришли. На утоптанном снегу макушки Килиманджаро теснилось немалое количество народу, и публика все прибывала. Резкий свет диодных фонариков слепил, когда луч попадал в глаза. Вспышки фотокамер раздражали непредсказуемостью и неуместностью.

— Пройдем немного по восточному склону, — предложил Алекс. — Там не так людно…

Они спустились метров на пятьдесят и сели на камни.

— В звездную ночь, — сказал Алекс, — выбери в небе огонек потусклее и смотри на него долго-долго, чтоб глаза привыкли. Скоро ты начнешь видеть все больше и больше звезд, незаметных с первого взгляда, а яркие и крупные объекты ближайших к нам окрестностей увеличатся еще больше и разгорятся так, что начнут слепить.

Так происходит лишь с тем, кем космическая бездна готова заинтересоваться. Когда мироздание обратит на тебя внимание, ты почувствуешь его интерес. Если ты достоин, то ощутишь зов. Ты его ни с чем не спутаешь!

— А если не достоин?

— Тогда можешь пялиться в небо хоть до умопомрачения. Ничего кроме огоньков, разбросанных по куполу, тебе не увидеть.

— Зов — он что, непреодолимый? — поинтересовался Майк, пытаясь припомнить самые явные симптомы шизофрении.

— Нет, отчего же, — покачал головой Алекс. — Ты волен услышать его и послушаться. Но можешь заткнуть уши и отвернуться.

— И что тогда?

— Тогда, — усмехнулся Алекс, — я приведу на вершину кого-нибудь другого. А ты пойдешь обычным путем простого смертного.

— Давно ты этим занимаешься?

— Да тыщу лет… — глубоко вздохнув, произнес Алекс. — Всю жизнь.

Они умолкли. На востоке, за горизонтом, скрытым пеленой серо-черных облаков, занималась заря. Свет, еще слабый и неспособный пробиться сквозь плотное облачное одеяло, выбелил небо. Одна за другой погасли звезды — сначала впереди, на востоке, а следом и за спиной, на западе.

— Бездна космоса насмотрелась на нас с тобой, — с пафосом проговорил Майк, — и, сочтя людей бесполезными, отвела взгляд.

— Не все так безнадежно, — тихо отозвался Алекс.

Но тут солнце, невидимое с вершины Килиманджаро, осветило облака снизу, прорвалось сквозь прорехи в пелене красно-оранжевыми лучами — и мир засиял пламенем вселенского пожара! Тучи, эти сгустки ледяного тумана, сочившиеся мелким дождем и сыпавшие льдистой крупой, вспыхнули снаружи, засветились изнутри. Клочки пара, носимые ветром, алели подобно обрывкам неугасимого костра — а он все разгорался и разгорался!

Майк непроизвольно поднялся и наблюдал небесную феерию стоя. Он ощущал под ногами непоколебимую твердь — а мир внизу плавился и кипел котлом огненнокрасной лавы. Майк искал разрывы в облаках и вглядывался в мглу, еще покрывавшую землю — и видел малюсенькие фонарики у крохотных человеческих домиков. Люди, неразличимые с такой высоты, казались ему ненужными в этом параде стихий.

Он видел лишь себя, твердо стоящего на голове мира — и потоки световой энергии, струящиеся от космического монстра, звезды по имени Солнце. Он — повелитель? Нет, пока только наблюдатель, но кто знает, как сложится будущее…

Наконец солнце поднялось выше туч, и туманные холмы, волны и плоскогорья потускнели. В призрачных долинах сгустились тени, пики облачных верхушек засеребрились. Рыхлые сугробы летучей влаги начали сглаживаться и проседать. Поднявшийся ветер ломал ровные ряды туч, разметывал обрывки тумана по сторонам, и небосвод прояснялся, а земля светлела и уже не колола в небеса иголками своих фонарей.

Майк вздохнул полной грудью и оглянулся. Алекс все так же сидел рядом. Люди на вершине усиленно селфились в одиночку и группами, и в диких позах на фоне валунов, и в прыжке — «Мы летим!», и по пояс голыми на фоне снеговых залежей. Цепочки возвращающихся туристов текли по склонам — уже вниз.

— Понравилось? — спросил Алекс.

Майк хотел ответить, но в рту пересохло, а дыхание перехватило от пережитого восторга, и говорить он не мог, а только кивать — и он закивал так, словно хотел сбросить с головы шапку.

— Отлично! — сказал Алекс. — Найди в Москве альпклуб поприличней, там тебе все объяснят и всему научат. Время от времени будем с тобой видеться в горах.

* * *

Вниз они шли — почти бежали, с легкостью обгоняя нетренированных и усталых пешеходов. Чаевых гиду и портерам выдали вдвое против положенного: Майк настоял, так его впечатлило восхождение.

В гостинице у подножья Килиманджаро они отмылись, выбрились, переоделись в обычную человеческую одежду.

— Ого! — Алекс одобрительно причмокнул, увидев Майка в зеленой клетчатой рубашке. — В Лондоне покупал?

— Подарок, — ответил Майк и счел нужным уточнить: — Скорее даже взятка.

— Тем ценнее вещь, — заметил Алекс. — А взяточник этот — кто?

— Джо Макальпин, он теперь работает у меня.

— У меня достойный соперник, — негромко сказал Алекс и улыбнулся.

— Вы знакомы?

— Встречались однажды, но очень, очень давно. Он хороший серфер, говорят.

— Отличный!

— Жаль, в горы не ходит… Хотя некоторый опыт скалолазания у него точно есть.

Майк ничего не знал об увлечениях Джо. Он знал друга как серфера, но кто мешал Джозефу испытать себя в качестве скалолаза? Удивительно, что Алекс и Джо знакомы друг с другом, но… Встретил же он Джима там, где не собирался? Мир тесен, определенно тесен!

От отеля до аэропорта доехали скоро. Здесь из пути расходились: Майк направлялся в Москву, работать; Алекс же решил возвратиться в Кейптаун, полетать на параплане со Столовой горы.

— На работу забей, — шутил Алекс, пока они обменивались прощальным рукопожатием. — У тебя в конторе хаос, даже не так — Хаос с большой буквы. И ты ничего с этим уже не можешь поделать. Понадоблюсь — вызывай! Позывной — Аттикус.

— Вызову, — пообещал Майк.

И они расстались — почти друзьями.

* * *

— Значит, почти друзьями… — задумчиво повторил доктор последние слова Майка. — Вы продолжаете общение?

— Эпизодически. Видимся иногда. То на Алтае, то в Южной Америке…

— Созваниваетесь? Переписываетесь?

— Пытаюсь… С ним не так просто поговорить! Он или роняет какие-то загадочные слова, вот как про хаос или про позывной, или убеждает меня бросить все и всех, и только и делать, что ходить в горы. Причем не в команде, а в одиночку.