— Не занимались гаданием? Попробуйте, у Вас получится, — рассмеялся Жерар и плеснул в пиалу изрядную дозу коньяка, — И чем тут занимаются янки?
— Серебряные копи в этих местах, а это много, очень много долларов!
— Вот как? — тоскливо вздохнул француз, — Кому любовь, кому доллары! Мы дышали гадостью на Ипре, умирали под Седаном, а к разделу пирога подоспели другие и, как всегда, отхватили самый жирный кусок. И все же, Вы не прожженный прагматик.
— Вероятно, — согласился Морозов, пригубил коньяка и перевернул страницу, — Дело в том, что я пишу книгу по истории химии, и когда представился случай увидеть родину греческого огня и при этом заработать, я согласился, ибо деньги — не цель, а средство. Нечто подобное говорил Ваш почтенный соотечественник Арман дю Плесси, герцог де Ришелье.
— Слов нет, мсье! — восхитился француз.
— Уважаемый, не покажете мне гавань?
— Почему бы и нет! Ближе к вечеру подходите. На Ваше имя будет пропуск, — согласился Жерар, выпил коньяка и, пошатываясь, отправился в номер.
Морозов потребовал у слуги еще кофе и углубился в чтение. Буквы расплывались перед глазами. Андрей закурил, отложил в сторону фолиант и, взяв коньяк, отправился на крышу. Эрегли утонул во мраке, и только корабельные огоньки напоминали о городской жизни, причем не только в бухте, но и здесь, прямо за спиной.
— Кто здесь? — обернулся Андрей и с интересом посмотрел на початую бутылку, — Нервы ни к черту! Изыди, я не настолько пьян!
Человек в темном плаще не исчезал, и не просто не исчезал, а еще и протягивал объемистую чашу.
— Опять? — простонал Андрей, узнав Диофанта, — Эллины коньяка не пили, а их призраки и подавно!
— Мудрый лохарг в нетерпении, жаждет
Палладий добыть и богине, силу
Вернуть в ее граде священном,
— заметил стратег, настойчивее протягивая чашу.
— Ну, ну! — пробормотал Андрей и плеснул коньяка.
Напиток, против его ожидания, не пролился, а заполнил зыбкий кратер, чтобы через секунду вспыхнуть ярким пламенем.
— Как найти этот Палладий? — продолжал Морозов, — От акрополя ничего не осталось, а из пещер господа турки давно сделали пороховой склад или арсенал. Не понял? Куда там тебе!
Диофант бесшумно, как и положено добропорядочному призраку, полетал над крышей, испугал двух котов и вернулся со свитком в руке. Морозов прислушался к женскому визгу и облегченно вздохнул, услышав зычный голос Дроздова.
— Память не вечна, она угасает,
Словно светильник, где масло сгорело
Пламя поможет, свиток папирусный
Нам обновить и святыню увидеть.
Морозов обреченно махнул рукой, осознавая свои достаточно скудные познания в мертвых языках. Диофант разочарованно посмотрел на варвара и пальцем указал строки с описанием Гераклеи.
— Ты бы мне, уважаемый, еще бы Гесиода подсунул! — возмутился Андрей, — Камней, и то не осталось! Есть турецкий городок с минаретами, чайханами, мятежниками и потными от жары женщинами.
Диофант остался при своем мнении и невозмутимо просматривал текст, написанный внуком архонта Гнесиоха.
— Гора над морем, где крепкостенный акрополь,
Силой Геракла покой охраняет и копья
Меднопоножных гоплитов, путь преграждают
Каждому, кто осквернить пожелает святыню.
— Уже за полночь! — взмолился Дроздов, — И которая из двух ближайших гор святая? Допустим та, что у моря, но там береговая батарея! Диофант…
Стратег исчез, словно его и не было, по призрачному, не прощаясь, на английский манер. Андрей чертыхнулся, допил коньяк и отправился спать, надеясь на утреннюю мудрость. Душно, даже с открытыми окнами душно. Пришлось намочить простыню и, завернувшись в нее плюхнуться на жесткую кровать. Андрей слышал скрип половиц в коридоре, звон бутылок в соседней комнате, собачий лай на улице и пение цикад. Насекомые заглушили возню ночного Эрегли и воздух неожиданно стал свежим, с легким ароматом розового масла и резким дурманящим привкусом мускуса.
Агора притихла, разве что торговцы, стараясь излишне не шуметь, собирали лотки, грузили товар на телеги и давали указания слугам. Андрею казалось, что он очутился в самой гуще толпы, и от локтей ближних страдали не только ребра, но и живот, а по ногам будто пронеслось стадо бегемотов и хорошо пронеслось, качественно. Трибуну, построенную на скорую руку, оцепили легионеры и светловолосые варвары, которых много развелось на службе империи.
— Как думаешь, Фока, чем обрадует нас божественный? — говорил кто-то за спиной, обращаясь к тощему торговцу в заляпанном оливковым маслом хитоне, — Опять варвары перешли Истр?
— Может и варвары, а может, и персы прорвались в Сирию. В любом случае, уважаемый Фотий, придется раскошелиться. Торговля сейчас сам незавидная, клянусь Юпитером Капитолийским!
Резкий звук буцин заставил гераклеотов притихнуть, и Андрей увидел, как на трибуну поднялись наместник Вифинии и епископ назореев. Наместник поднял руку, произнес хвалу Феодосию Великому и кивнул глашатаю. Заплывший жирком чиновник развернул свиток, поцеловал императорскую печать и зычно начал: «Волею автократора ромеев, сената и римского народа! Отныне запрещено верить в языческих демонов, ибо на небе один бог, а на земле один автократор…»
Андрей видел, как Фотий, оглянулся к Фоке, и воровато стал выбираться из толпы, а вслед звучало: «… уничтожить всех идолов и принять святое крещение тем, кто его не принял…»
Агора растворилась в тумане, и Андрей теперь шел в строю легионеров, держа в руке чадящий факел. Стук калиг заглушал крики и стоны язычников, избиваемых белобрысыми варварами. Пламя костров поднималось вверх, наполняя ночь едким зловонием. Дорога пошла в гору и старший центурион, исторгая из осипшей глотки проклятия, подгонял отстающих. Легионеры сомкнули щиты, увидев на пересечении улиц нестройную толпу нехристей, вооруженных старьем времен Митиридата Евпатора.
— Вперед, шакалье отродье! — рявкнул начальник, и Андрей повиновался, отбросил факел, вытащил спату и повиновался, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Язычники запели древний пеан и бросились на легионеров, в надежде проломить сомкнутый щитовой строй. И проломили бы, будь их чуть больше. Первые ряды воинов империи дрогнули, но дальше дело не пошло. Мятежников оттеснили к стенам окрестных домов и хладнокровно добили мечами. Калиги, подобно колоколу перед входом в христианскую базилику, снова застучали по мостовой. Варвары-федераты штурмом взяли богатую городскую усадьбу и подожгли ее. И все во имя Христа: пригвожденное копьем тело патрикия в тоге с алой каймой, обезглавленное тело юной красавицы и матрона, помутившаяся рассудком. Усадьба осталась позади. К акрополю пробивались с боем. Андрей вытер липкую от крови ладонь и с наслаждением вдохнул ночной воздух. Это едва не стоило жизни. Щит гулко отразил снаряд пращи и Андрей, перехватив по удобнее меч, вонзил его в чье-то пухлое брюхо. Малолетний пацан, звереныш этакий, хотел подрезать ноги, но, получив ребром скутума, затих. Сосед справа наступил мальчишке на горло и вонзил меч в грудь плотного бородача. «Ave caesar!» — крикнули легионеры, увидев открытые ворота акрополя, и ударили мечами о щиты. В городской цитадели язычники столпились на мраморных ступенях храма и призывали на помощь чуть ли не все Олимпийское сонмище богов. Здесь было не все так просто, как на улицах города, совсем не просто. Храмовой стражей руководил крепкий чернобородый мужчина и знатно руководил, даже жаль что это всего лишь мерзкий язычник. Центурион бросился на своего визави, поскользнулся на липком мраморе и упал прямо на меч одного из мертвых. Легионеры на миг оцепенели, увидев смерть командира, но зычный голос одного из декурионов подстегнула подобно удару виноградной трости. «Vae victis!» — ответили разом несколько десятков глоток. Vae victis и начальник храмовой стражи упал на ступени, сраженный копьем. Vae victis и сомкнутый щитовой строй затолкнул мятежников в охваченный пламенем створ ворот.