– А не происходило ли с вами еще чего-нибудь необычного?

Я честно уставилась в направленный на меня пытливый взор, не зная, что ему ответить. Говорить про разноцветное сияние, про правду и ложь?

Если не скажу, то, получается, меня напрасно наняли. Зачем нужна сваха, которая правду ото лжи отличить не может? И плакали тогда мои денежки, а мы, между прочим, уже большую часть пути пролетели. Мне, что же, возвращаться за свой счет?

Или нервы помотать, прикинувшись ничего не понимающей? Ведь, по сути, это он сам решил, что я Оракул. Он меня в этом убеждал, а я не желала убеждаться и до сих пор не желаю. Я ему прямо сказала, что я сваха, за тем и еду – сватать да женить, а остальное – это личное дело графа ле Клермон. Ну, и кто из нас дурак? Я усмехнулась про себя. Ладно уж, сжалюсь над мужиком, раскрою свои секреты.

– Я могу отличать правду от неправды, – скромно сказала я.

– А как? – он жадно подался вперед, напрочь забыв о еде.

Я только вздохнула. Говорить с набитым ртом мне мое воспитание мешало, поэтому мы к еде еще не притронулись, а вот так и сидели, беседы вели. А стол, между прочим, благоухал запахами аппетитными, да видами захватывающими. Я сейчас в голодный обморок упаду.

– У меня это давно началось, еще лет с тринадцати, – ответила я графу. – Я просто вижу. Ложь зеленым полыхает, а правда – бело-синим.

Он недоверчиво на меня уставился:

– Вы это действительно видите? На уровне цвета?

– На уровне цвета, на уровне света.

– А сны вещие вам никогда не снились?

Я стала вспоминать, морща брови. А чего вспоминать-то? Еще как снились. Только уже это не ваше дело, господин граф! Сны мне в основном личные снились. Не рассказывать же о них постороннему человеку? Я помотала головой:

– Нет, не снились.

Граф огорчился.

– Странно, но, думаю, что мы поможем вам.

– Кто это мы? – подозрительно спросила я. Что там у них за компания, интересно?

– Мы – это я и… – он замялся, – и круг заинтересованных людей. У меня к вам просьба, Мари: если вас кто-нибудь будет спрашивать про вещие сны, вы говорите, что видите, просто на заказ пока у вас не получается, нужно определенное время.

– Ага, определенное, – я махнула головой. – И королю мне тоже это нужно будет сказать?

Мужик снова дернулся. Чего он дерганный-то такой? Он скрипнул зубами, стараясь улыбнуться. Вышло не очень.

– Королю можно не лгать, – скрипя зубами, заявил граф.

– Ага, – я опять кивнула головой, – можно не лгать.

– О, светлый бог, как с вами тяжело.

И не говори, мужик. Как мне-то с тобой тяжело. Я, конечно, пока еще ничего не понимала, но зеленые болотные всполохи летали над головой этого графа с начала нашего разговора. А я ведь ему говорила, что вижу.

Он оценивающе посмотрел на меня, хотел еще что-то сказать, хотел ведь, но потом, видно, передумав, уткнулся носом в тарелку. Буркнул:

– Приятного аппетита.

Ну, приятного, так приятного.

Я наклонилась над своей тарелкой, граф – над своей. В горле у меня давно уже пересохло, поэтому я вежливо-вежливо попросила:

– Граф, будьте добры, налейте мне, пожалуйста, воды, – и я подставила свою кружку.

Небольшая пауза. Граф взял в руки кувшин, принесенный служанкой. Даже уже наливать начал, потом, вдруг, резко перестал, разлив половину жидкости на скатерть, и на меня подозрительно уставился. Наливать тоже не умеет – решила я, и руку свою протянула, чтобы кружку забрать. А ле Клермон меня как треснет по руке! Ненормальный, вот те светлый бог, ненормальный. Я сразу затосковала и за руку схватилась:

– Что вы себе позволяете, граф? Больно же!

А граф уже оглядываться стал, заметил трактирщика, сделал ему знак подойти. Трактирщик все дела свои побросал и к нам подбежал на полусогнутых.

– Где та служанка, что за водой ходила? – прошипел граф.

– Лия-то? Сейчас, позову, – трактирщик хотел уйти, справедливо решив исполнить просьбу вельможи, а то, что граф вельможа, видно было за версту. Но граф не дал исполнительному трактирщику отойти, он схватил его за руку и зашипел:

– Вода отравлена, – я вздрогнула на этой фразе, трактирщик выпучил глаза и открыл рот, – где эта мерзавка? Я самолично ее придушу.

– Ва… ва… ва… э-э-э, – содержательно проблеял трактирщик. Не знаю, как кто, а я поняла, что он понятия не имеет, почему в кувшине оказался яд – у него над головой голубеньким подсвечивало.

Я схватила графа за руку, которой он трактирщика сжимал, и быстро-быстро заговорила:

– Пустите его, он, правда, ничего не знает. И почему вы решили, что здесь яд?

Граф отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, и продолжил допрашивать трактирщика:

– У вас есть в трактире кто-нибудь, кто здесь ночь переночевал?

Рука от железной хватки ле Клермона у трактирщика потихоньку синела, сам он багровел физиономией, явно ничего не понимая:

– Э-э-э, вон те господа, – кивок в сторону компании, стучащей кружками, – вчера прибыли-ии. Ой, больно же, пустите, господин.

Граф с отвращением откинул руку, и несчастный принялся ее баюкать, как младенца, но от стола не отошел, так, только на шажок в сторону сместился. Спутник-то мой припадочный оказался, мало ли что? Я решила помочь мужику:

– Граф, он ничего не знает про яд. С чего вы решили, что здесь яд?

– Амулет, – выдал одно слово граф, и от такого развернутого ответа мне сразу все стало ясно.

Были, были такие амулеты для распознавания ядов. Дорогое удовольствие, в обычной жизни редко применяемое, но кто их там знает, что у Советников принято. Судя по мерзкому характеру моего спутника, я думаю, что найдется немало желающих его отравить, а также задушить, а также утопить и далее по списку.

Но было в этом что-то странное, что-то, что резануло меня по сердцу, заставив его биться сильнее. Граф пил вино, и справедливее было бы отравить его кувшин. Воды же попросила принести я. А при чем тут я, господа?

– Зови девчонку, – холодно и сосредоточенно проговорил граф. Потом оглянулся на компанию, пару человек смотрели в нашу сторону, – нет, лучше веди меня к ней, я сам ее допрошу.

Он встал, ободряюще кивнул мне, небрежно бросив:

– Мари, посидите спокойно несколько минут, я допрошу девчонку и вернусь. Без меня ничего не пейте и не ешьте.

И он ушел за трактирщиком. Приплыли! А есть-то хочется. Я тоскливо оглядела зал, с ненавистью уставилась в тарелку, где бараньи ребрышки издавали умопомрачительный запах, капустка манила прозрачным рассолом, а яблочко… впрочем, яблочко как яблочко.

Мысль о том, что именно меня хотели отравить, не укладывалась в голове. Вот просто не помещалась она в мою многострадальную голову.

Я никому ничего плохого не делала. Ну, если только Эмиль Краю, когда клиентов у нее отбивала. Но глупо было бы думать, что эта мерзавка Эмиль за нами увязалась и отравила мою воду – мы же на ларгах летели, и ей сюда просто так не добраться.

Была, правда, мысль, что та девушка, что за водой бегала, родственница этой своднице и знает о нашей нескончаемой войне. Поэтому, увидев меня здесь, в трактире, решила помочь мерзавке Эмиль отправить меня к светлому богу.

Это я так из вредности продолжала думать, на самом деле правильная мысль лежала на поверхности – меня хотят убить из-за обязанностей, возложенных на меня Вторым советником. Кто-то очень не хочет, чтобы я добралась до королевского дворца и присутствовала на отборе.

И идея подсобирать денежек стала для меня менее привлекательной. Зачем мне мертвой денежки нужны будут? Так домой захотелось, в свое бюро, к привычной жизни. У меня еще господин Ульрих и госпожа Воркович не поженились.

Я грустно оглядела зал, поймала взгляд мужчины, только что присоединившегося к шумной компании. Он подмигнул мне. Я, недолго думая, ему. Он опешил. Подмигнул мне вторым глазом, я не отставала, повторила свое подмигивание. Правда, глаз задействовала тот же, я вторым не умею.

Мужчина поднялся и подошел к нашему столу. Симпатичный мужчина, в моем вкусе: высокий, черты лица правильные, губы чувственные, а глаза – наглые-наглые.