Возможно, они действительно могли бы любить друг друга вечно — даже после смерти.
Шерлок не произнёс ни одного ироничного слова, не скривился привычно, демонстрируя презрение к чувствам Джона — высказанным, и нет. Вместо этого он провёл пальцами по его затылку, заставляя склониться ниже, и их губы, успевшие сказать уже слишком много, соединились в длинном чувственном поцелуе.
Всё по-прежнему имело вкус мяты, но приоткрывшиеся в приглашении губы обладали бесценной текстурой, вызывающей наслаждение. Джон с готовностью принимал всё, что было ему предложено — поцелуи, прикосновения, тело Шерлока, впервые доступное ему полностью, — находя его неопытность очаровательной, пока Шерлок, в свою очередь, адаптировался, анализируя каждое сделанное движение. Это было похоже на игру в вопросы и ответы: обучение Шерлока поцелуям и стоны Джона в ответ на его старательность и энтузиазм. Удалённая информация; практические знания, сохранённые для дела, но с техникой, утраченной из-за отсутствия интереса, или, быть может, полная неопытность и исключительная новизна. Невозможно было узнать ответ, не задавая вопроса, но, говоря откровенно, с языком Шерлока Холмса во рту трудно думать о каких-то ответах.
Бессознательные стоны и влажные голодные звуки говорили о серьёзном отчаянии, редком в их ситуации; тёплые руки плавно двигались по влажным изгибам бёдер Джона и заставляли его колени сжиматься, сдерживая слабость и дрожь. Он крепко зажмурился, потягивая и теребя зубами нижнюю губу Шерлока, когда тонкие, гибкие пальцы скрипача проникли под махровую ткань и сомкнулись у него между ног. Одна вероятность этого уже вызвала возбуждение, но само прикосновение, первое пытливое поглаживание кончиками пальцев его обнажённого члена заставило Джона задохнуться и вцепиться в стойку кровати до побелевших костяшек. Это было оно — именно то, что должно было произойти этим вечером. Он мог угадать мысли Шерлока по рукам: едва заметная неуверенность в новом, неизведанном ракурсе, прикосновения к кому-то другому, скользнувшие по всей длине его члена, чтобы измерить, прежде чем сжать в кулаке, чтобы оценить обхват. Другая его рука поглаживала Джону мошонку, перекатывая яички, массируя их и приподнимая кверху, где напряжение от прикосновений Шерлока наполняли жаром низ его живота. Прошли месяцы с тех пор, как к нему прикасались так, и несколько жизней неосознанных ожиданий, что когда-нибудь так к нему прикоснётся Шерлок.
Джон опустил руку на голову Шерлока, мягко удерживая за волосы, тёмные кудри заструились сквозь его пальцы; он углубил поцелуй, порхая языком по нежному нёбу, облизывая коренные зубы, обвиваясь вокруг удивительно податливого языка, обычно такого необузданного и ядовитого. Шерлок сдавлено всхлипнул, его пальцы напряженно сомкнулись вокруг крайней плоти и «венчика», и Джон застонал от прилива желания, подаваясь навстречу ласкам, двигая бёдрами и управляя робкими прикосновениями Шерлока, чтобы слегка ослабить его захват и толкнуться. Едва ли влаги после душа хватало, чтобы увлажнить руки Шерлока, трение было настолько же дискомфортным, насколько невероятным и фантастическим. Последнее, чего хотелось бы Джону сейчас, это беспокоиться о комфорте. Страдающие от жажды не воротят нос от того, что способно её утолить.
Но ни один джентльмен не принял бы мастурбацию от своего полностью одетого парня, которому отчаянно хотел ответить взаимностью.
Ухватившись за стойку кровать, Джон двинулся вниз, с радостью нащупывая твердый жар его выпуклости и давлением ладони посылая вдоль его позвоночника волну удовольствия, выраженного еле слышным бормотанием на выдохе. Всё это заводило Джона не меньше, чем собственное наслаждение. Голос Шерлока всегда его возбуждал, но эти звуки, эти попытки произнести слова, распадающиеся на желание и вздохи, кажется, решили его прикончить. Он прикусил губу, подавляя стон, когда Шерлок запрокинул голову, открывая ему свою бледную длинную шею. Джон сосал её и покусывал, продвигаясь языком по натянутой жилке, пока его рука обрабатывала Шерлока через брюки — неторопливо, растягивая первое прикосновение, не желая спешить даже тогда, когда, краснея, он вспомнил короткий список того, что у них уже было. Как и Джон, Шерлок продвигался вперёд, движимый страхом, отчаянием и, самое основное, любовью. Это было не тот первый раз, который Джон представлял, но любознательный палец, размазывающий капли предэякулята вдоль щели его головки, был достаточно убедителен, чтобы отправить к чертям собачьим романтику и свечи, просто подарив им обоим заслуженное освобождение. Шерлок, вероятно, посмеялся бы над идеей романтической музыки. Сантименты. Но при этом секс без чувств был просто хорошим трахом, и Джон не хотел даже одного поцелуя без правильного намерения.
— Ш…Шерлок. — Он мягко отстранился, ухватив Шерлока за предплечья и предлагая притормозить. — Мы должны… ах… — Чувствуя невероятный жар его паха, Джон попытался собраться с мыслями, его взгляд был прикован к Шерлоку — к глазам удивительного цвета и глубины. Боже, он был прекрасен, и румянец, выступивший у него на лице, говорил о том, что заключительную часть своих лихорадочных мыслей Джон произнёс вслух. Он поцеловал Шерлока с тихой нежностью, словно извиняясь перед потемневшей от прилива крови и заметно припухшей нижней губой. Желание Джона было огромно, но всё же не больше, чем решимость сделать всё как полагается. — Возможно, я смогу кончить два раза за ночь, Шерлок, — сказал он, прижимаясь лбом к его лбу. — И я хотел бы сделать это вместе с тобой, а не благодаря тебе.*
Наверное, не было большего провала в лингвистике, чем эта конкретная формулировка, означающая «я люблю тебя». Но Шерлок говорил с Уотсоном на всех известных диалекта и ответил, как ответил бы только Холмс — медленно расстёгивая рубашку. Джон застонал с нетерпением и тоской, скользя ладонями по его плечам и стягивая пиджак.
— Правый карман, — скомандовал Шерлок, и Джон с любопытством запустил в него руку. Пальцы захватили несколько жёстких прямоугольников, Джон вынул один из них, чтобы взглянуть. Смазка. Индивидуальные пакетики небольшого размера — такие можно найти в любом хирургическом кабинете.
Джон усмехнулся, вертя пакетик в руках. — От тебя невозможно отвернуться даже на пять секунд, — сказал он, до боли растягивая губы в улыбке. Он бросил несколько штук на постель, представляя и не испытывая недостатка в деталях, как потрясающе будет ласкать рукой их обоих, как они будут тереться друг о друга, зажатые в его скользком от смазки кулаке, точно подростки в рваном, неровном темпе, опасаясь за устойчивость ножек кровати.
Шерлок вытащил расстёгнутую рубашку из брюк, его пиджак болтался где-то в районе локтей, и это была единственная причина, по которой он всё ещё оставался одетым. — Попытка быть инициативным, — заявил он, выпрямляясь и выжидающе наблюдая за тем, как Джон заканчивает обнажение его торса. Когда последний дюйм шёлковой рубашки соскользнул с его кожи, Шерлок заглянул Джону в лицо и, дёрнув пояс халата, раскачивающийся точно маятник и мягко касающийся его бёдер, раскрыл махровые полы, как раскрывают богатый занавес, скрывающий произведение искусства. Не сводя с Джона глаз, он медленно вытянул пояс из петель: — Мы оба люди действия, Джон. Страх и близко не описывает того, что я чувствовал, увидев тебя на берегу, так же как любовь — слишком ограниченный термин, чтобы сказать, почему я не могу тебя потерять. Возможно, это лучший способ объясниться с тобой.
Джон кивнул, сбрасывая с плеч своё негарантированное прикрытие и оставаясь только в полотенце на талии; его пульс участился, во рту пересохло. Объяснение чего-то неосязаемого и невидимого похоже на попытку описать многообразие звуков глухому или способность видеть — слепцу; не существует способа попробовать на вкус пурпурную музыку.** В его собственном горе не было слов, менее полезных, чем «я знаю, что вы сейчас чувствуете», и он не собирался обременять ими человека, которого оплакивал в течение многих лет. Утрата, страх, ужас, любовь; это были индивидуальные чувства, доступные каждому, но уникальные в каждом конкретном случае. Джон не возражал против того, чтобы сказать «я люблю тебя» своим телом. Его руки всегда были лучшим средством для выражения чувств, в независимости от того, защита это или объятие. — Презервативы ты тоже стащил? — спросил он, больше обеспокоенный тем, что придётся спать на перепачканных простынях, чем тем, что руки будут липкими и солёными от спермы.
