Ведьма перерывала одну свою коробку за другой, пока не нашла небольшой пузырёк. Чёрная маленькая бутылочка. Эделия выхватила руку вампира и разжала её, после чего капнула странной вязкой жидкостью из пузырька ему на ладонь.

— Съешь это, — приказала она.

И Стив не смел ослушаться.

Обряд продолжился.

Самаэль, тем временем, добрался до реки, в которую совсем недавно скинул труп бедного животного. В голове жужжало разом немало мыслей. Думалось и о Пэм с её горе-женихом, о котором больше речей не заходило, и о Тельме с её намерениями, и о грядущей популярности Стива. Вспомнились также письма, отчего сразу возникла мысль, как свой долг может вернуть совет. Самаэлю эта мысль даже понравилась. В совете наверняка знали о письмах и, скорее всего, могли рассказать о них что-то новое.

Вода всегда приводила эмоции Ваторе в порядок. Именно поэтому его выбор в своё время пал на дом у озера, именно поэтому он был сейчас здесь. Если озеро расслабляло, то в случае с рекой Самаэль чувствовал себя частью этого места. Вода неслась куда-то в неизвестном вампиру направлении, ровно как и его жизнь. Она обтачивала камни и сносила с ног невнимательных тварей, а тем, кто относился к ней с должным уважением, упрощала жизнь. Ровно как и Самаэль: мог заставить кого угодно сделать то, что ему надо, умел затыкать рты, мог снести на своём пути что угодно, а хорошо относился лишь к тем, кому хватило ума уважительно с ним обращаться.

У воды почему-то неволей вспоминалось прошлое. Женский романтизм девятнадцатого столетия в виде оборок, кружев, тонких талий, изгибов груди, боа и шляпки. Тогда практически всё, кроме, конечно же, декольте, казалось Самаэлю забавным, сейчас же создаётся впечатление, что это всё было жутко неудобно.

Ваторе тогда под руку вёл барышню у подобной реки, та смеялась, улыбалась, сама что-то пыталась шутить. Почему-то Самаэль показался ей достаточно выгодной партией, чтобы сбежать с ним от родителей и мужчины, которого ей ставили в женихи. Он был старше бедолаги практически втрое, в то время как Ваторе был молод, богат и красив, но о романе почему-то просил умалчивать. Она буквально порхала от счастья, когда он своими холодными губами касался её тёплой шеи. И кричала от ужаса, вдали от всех, когда у той самой реки он же пытался хищно разорвать её на части. Самаэль просто был голоден. Он убил тогда. За письмо. Такого же, какой он сам.

Вспомнилась инквизиция, когда избранных ведьм приходилось охранять от глупых людишек и ещё более глупых низших. Время, когда даже оборотни напомнили о себе, вступая с вампирами в альянс для спасения сжигаемых. Ведьмы были полезны всем, вот только не все это тогда осознавали.

Чем ближе был рассвет, тем глубже в свою память погружался вампир. Практически всю жизнь он пересекался с Уильямом Хиггинсом время от времени, и каждый раз эти встречи избавляли от неприятностей. Если одного преследовали, другой за него мог вступиться. Если один готов был опустить руки, другой не позволял этого сделать. Никто из них не совал нос в жизнь другого, никогда не осуждал и ни за что не винил. Они просто дружили, и дружба эта с веками превратилась в крепкий союз.

Когда первые солнечные лучи собирались выходить из-за гор, Самаэль поспешил обратно к ведьме. К моменту его прихода они со Стивом стояли уже у двери снаружи. Вампиру явно было не по себе, Эделия же была уверена в своих чарах. Стив с ужасом смотрел на небо, понимая, что-либо она ему помогла, либо он тотчас же, с первым лучом, сгорит.

Самаэль, увидев эту картину, смог только замереть. Ему и самому немного страшно стало за Стива. Как бы он не относился к низшим, ему проще было их убивать самостоятельно, нежели смотреть на гибель под солнечными лучами. Ваторе понимал, что это мучительно, но сам боялся даже представить насколько.

Солнце, тем временем, с каждой секундой поднималось всё выше. Когда его самый первый лучик показался из-за гор, Стив в страхе зажмурился. Он готов так был стоять всю свою жизнь, лишь бы не сгореть. Замер и Самаэль. Одна Эделия лишь пошла к пчелиному улею. Без всякой защиты она залезла вовнутрь за сотой, ни одна пчела не осмелилась его тронуть.

Стив видел сквозь веки свет, отчего открыл глаза. Солнце поднялось над горою, но он ничего не ощущал. Ни тепла на коже, ни какой-то радости, на которую рассчитывал. Да, это было непривычно. Даже необычно. Но… Он ожидал другого.

— А где… — замешкал он. — Где тепло?

— Ты не горишь, — Самаэль пожал плечами. — Я дал тебе то, что ты хотел. Теперь твоя очередь отдать мне долг.

— Я не думал, что это будет так, — Стив смотрел на солнце. — Но это всё равно лучше, чем прятаться по ночам. Скажи, что я тебе должен?

— Жди меня. Я отведу тебя к совету. Но не смей говорить им, что ты способен ходить под солнцем. Нам это может сыграть на руку.

— Ты хочешь играть мной? Мы так не договаривались.

— Не хочу. И не собираюсь. Совет должен знать свои рамки, их нынешняя политика меня смущает, а это, уж поверь мне, Стив, очень дурной знак. Если у нас будет козырь в рукаве, мы обязательно сможем им воспользоваться.

— У нас?

— Просто доверься мне. И я сделаю так, чтобы ты не пожалел о принятом решении.

— Самаэль, — Эделия вмешалась. — Ты остаёшься, ты ведь помнишь?

— Не уходи далеко, — Ваторе обратился к Стиву. — Я тебя в любом случае найду.

Стив лишь кивнул, после чего поспешил скрыться. Эделия улыбнулась, жестом пригласила оставшегося вампира вовнутрь своего скромного логова. Самаэль приглашение принял. До сих пор внутри витали странные ароматы, но Ваторе это не смущало. Они никак не могли навредить ему.

Эделия зашла в дом следом. Она закрыла за собою дверь, после чего подожгла потухшую во время обряда свечу, отчего стало весь дым отчётливо видно. Судя по всему, с рассвета она гостей не ждала.

— Я не буду долго тебя держать здесь, истинный, я хочу поговорить с тобой, — ведьма не сидела на месте. Она подошла к медовой жиже, которую недавно вылила в огромный бутыль.

— О чём же? — Самаэль подошёл к Эделии, намереваясь ей помочь.

— Ты помнишь, что я говорила тебе про двух твоих смертных? — она пальцем указала на бутыль и на стол.

— Помню, — Ваторе поднял бутыль и понёс его к указанному месту.

— Ты неверно расставил их по позициям в своей жизни, — ведьма принялась расставлять бутылочки на столе, к которому Ваторе понёс бутыль.

— Что ты имеешь в виду?

— В одну ты был влюблён, другая для тебя только как пища. Должно быть наоборот. Одна должна была умереть, но по твоей вине она попала в твою жизнь. Другая должна быть твоей. Не только человеком.

— Откуда ты всё это знаешь? — после жеста Эделии Ваторе принялся разливать густую жидкость, улыбнувшись.

— Я вижу всё. Я хочу попросить тебя не перечить своей судьбе. Эта девушка… Она не просто так появилась на свет, не просто так ей помогли преодолеть все хвори. Если не ты будешь с ней рядом, она отдаст своё сердце другому, и может случиться непоправимое.

— Человечество вымрет? Или весь род вампирский?

— Я не могу этого сказать. Я не знаю. Но чувствую, поверь мне, истинный.

— И что мне надо сделать? — Самаэль остановился с разливанием жижи.

— Я хотела бы, чтобы ты убил первую, но ты этого не сделаешь, я вижу. Поэтому попрошу тебя открыть сердце для второй. Даже если ты её не полюбишь, позволь ей занять там место.

— А что, если я не хочу?

— Мне плевать, хочешь ты того, или нет. Ты должен это сделать. Это тебе поможет.

— «Сделай то, сама не знаю что». Эделия, ты в своём уме? Я тебе благодарен за то, что ты помогла моему знакомому, но ты должна была с него брать за помощь, а не мне сейчас мозг сношать, — вампир продолжил разливать по баночкам жидкость. — И да, к тебе тут люди уже идут.

— Да, может быть, я погорячилась, прости, — женщина тяжело вздохнула, закрывая одну баночку за другой. — Но и ты бы прислушался. Смертная Хиггинса пока в его жизнь ничего плохого не принесла. И твоя тебе только в плюс послужит.