На деле – лишь в сердце империя зла,

которую, правда, глазами не видно.

Но Бог очень добр, нас всем сердцем любя,

Он не допускает души униженья.

Чтоб мы не считали плохими себя,

Он зеркало сделал. Весь мир – отраженье…

Я сам покупал билет

на нынешнее кино,

идущее много лет.

Актёры не очень, но

всё дело не в них, во мне!

Билет покупал я сам

по выгодной мне цене.

Хочу рассказать друзьям,

что лучше пойти во двор

и там как всегда играть.

Я слышал, что режиссёр

не склонен кино снимать.

Но если толпа гудит

и просит: «Давай-давай!» –

он делает важный вид,

снимает про ад и рай,

про женщин и про войну,

про пытки и про ГУЛАГ,

про крики, про тишину.

Он в общем на всё мастак.

Но я попросил (дурак)

какой-то не тот сюжет.

Страсть, похоть, немного драк,

а смысла большого нет.

Я сделал не тот заказ…

Он снял так, как верил я.

Во всём, что идёт сейчас,

я сам виноват, друзья.

Ко мне Мюнхгаузен вчера

под вечер заглянул.

Сказал: «Побуду до утра!»

С улыбкой подмигнул

и стал правдиво вспоминать

Сократа, Бруно, – тех,

с кем довелось ему бывать,

я не упомню всех.

Потом спросил меня: «Ну как,

войдёшь в наш тесный круг?

Мы живы! Правда – наш маяк!

Смелей, решайся, друг!

Общаться будем сквозь века!

Надёжнейшая связь!

И, вот тебе моя рука, –

скупец, подлец и мразь

никак не смогут помешать

взаимности сердец,

коль ты решишь таким же стать,

как я. И, наконец,

нас смерть не сможет разлучить!

Пора о ней забыть!

Вопроса «быть или не быть?»

вообще не может быть».

Я размышлял: «Всё это сон?

Я грежу наяву?»

Мне отвечал немедля он:

«Знай, я всегда живу!

К тебе я буду приходить,

коль ты захочешь сам

со мною вдруг поговорить.

И расскажи друзьям,

что есть на свете чудаки,

что могут сквозь века

болтать с тобой, читать стихи,

смотреть на облака!»

Уже под утро он исчез.

Мюнхгаузен… А я

с тех пор как будто и не здесь,

а где-то с ним, друзья.

Мимолётное, преходящее

побуждает меня искать

настоящее настоящее,

рваться в небо, скулить и звать,

убегать, покидать привычное,

ждать, скитаться, неметь, хотеть

настоящее, очень личное,

им, единственным, богатеть,

раздавать его микро-крошками

самым близким, друзьям, родным…

Настоящее! Вот немножко и

я наверное стану им.

Только снова не получается.

Жизнь искусственна, в чувствах ложь.

Впору с горя навек отчаяться,

если век без него живёшь.

Но приходит оно украдкою

и бывает с тобой весь день,

и счастливой своей повадкою

прогоняет тоску и лень.

Всё отжившее, тьмой смердящее

улетает из сердца прочь,

если вечное настоящее

мне решает в беде помочь.

Как объять мне его, незримое.

Как постичь? – не могу понять.

Настоящее, негасимое…

Вроде понял… Не надо ждать.

Не верь, что в этот мир пришёл напрасно ты,

что просто так смотрел, как солнце здесь встаёт,

как падает кумир однажды с высоты,

и как снега летят с чарующих высот,

как тает этот снег, и как вчерашний лёд,

который человек носил в себе века,

как вешние ручьи, слезой из глаз течёт,

и с пашни пар с утра, как в небе облака.

Гляди на всё вокруг, всей кожею вбирай

все смыслы, звуки слов и аромат земли,

и научись, мой друг, в аду увидеть рай

и радугу цветов узреть в простой пыли.

И воспари над всем, обиды зачеркнув,

Взгляни, как в сердце, ты в глаза друзьям, родным,

и, из моих глубин немного зачерпнув

любви и доброты, – дай облегченье им.

Ни на волю не зову, ни в тюрьму,

ни в дворцы и ни в простые дома,

а зову тебя к тому одному,

с кем поймёшь свою удачу сама.

Ни в общину не зову, ни в семью.

И они порой способны предать.

Так что ты любовь и веру свою

постарайся со Всевышним связать.

Да не спрашивай меня, что да как,

я и сам пока всего лишь в пути.

Жизнь загадка и совсем не пустяк.

Я хочу успеть разгадку найти.

Неузнанное чудо. Сколько раз

я проходил, не замечая, мимо

прекрасных дел и гениальных фраз…

Жизнь разнообразно и неутомимо

творила волшебство, переворот

в судьбе людей и стран, и поколений.

Влекла сердца к открытиям, вперёд,

не признавая «правильных» решений,

порою через ямы проводя,

через глубины тьмы, позора, ада,

порою насмехаясь и судя,

чтоб дать лишь то, что нам и вправду надо.

Кого-то надо было размягчить,

расплавить сердце милостью иль болью,

кого-то закалить, ожесточить,

не балуя дешёвою любовью.

Но всех найдёт награда в должный срок

та, о которой не забыть вовеки –

усвоенный на опыте урок

рожденья Человека в человеке.

Осознавая недостатков тьму,

вокруг себя, внутри – их очень много –

желаю научиться одному:

повсюду помнить совершенство Бога

и находить опору только в Нём,

являющемся каждое мгновенье

во всём: в святых, в творении Своём,

и в «недостатках» – ради просвещенья.

Без тьмы никто не оценил бы свет.

Привычным мы легко пренебрегаем.

Ведь, если совершенства в мире нет,

мы лишь сильней и искренней желаем.

Если ты на какой-то миг

вдруг осмелишься быть собою,

то увидишь порой, как мир

иллюзорной своей «любовью»

станет ластиться, обнимать,

говорить: «Ах, куда ты, милый?» –

и тебя от тебя спасать,

чтобы стать для тебя могилой –

столь удобной и обжитой,

что захочется вдруг остаться

в ней, бессмысленной и пустой,

быть в ней кем-то и кем-то зваться,

реагировать на слова

всех, кому до тебя нет дела,

всех, кому про тебя молва

вдруг скандальное что-то спела.

Может быть, будет всё не так,

может, встретишь лишь осужденье,

крик завистников, лай собак,

злобу, ненависть, непрощенье…

Не оглядывайся! Сквозь боль

погибающих ожиданий

проходи, сквозь огонь желаний.

Оставайся самим собой.

В розетке плюс и минус проживают.

Без них вообще в розетках пользы нет.

Но если их случайно замыкают,

то вылетают пробки, гаснет свет.

Так женщины с мужчинами живут.

Их тянет друг на друге замыкаться,

но разум вылетает прочь, признаться.

А «свет включить» потом – нелёгкий труд.

Вопрос насущный. Думал разобраться я.

Две вещи понял: можно рядом жить,

но вместе с тем должна быть изоляция,

иначе будет вечно коротить.

Меня, как многих, часто колошматит.

Частично я обуглен и помят.

И кое-кто мне намекает: «Хватит!