Глядя на огонек, он щурит глаза.

Лукреция Немрод говорит себе, что его пример продолжает парадокс насчет производителей, чурающихся собственной продукции: пожарный, играющий с огнем.

– Я уже все рассказал вашим коллегам, можете прочесть, все напечатано.

Как я погляжу, дружок, ты не понимаешь, с кем имеешь дело.

Лукреция Немрод представляет себе связку из пары десятков толстых ключей. Который из них легко отопрет эту упрямую башку?

Она начинает с купюры в 10 евро.

Деньги – это ключик, отпирающий большинство дверей.

– За кого вы меня принимаете? – оскорбляется он.

Она добавляет вторую купюру.

– Можете не усердствовать, – говорит усач и отворачивается, показывая, что разговору с ней предпочитает курение.

А если три?

Деньги исчезают в его кулаке так быстро, что ей кажется, что это сон.

– Дариус вернулся на сцену после четырех лет отсутствия. Собрались все шишки, включая министров – культуры, по делам ветеранов, даже транспорта. Полный успех! Циклоп раскланялся и не вышел на бис, скрылся за кулисами. На часах было то ли двадцать пять, то ли двадцать шесть минут двенадцатого, точно не скажу. Дариус был весь в мыле. Видно было, что два часа на сцене совсем его измотали. Он машинально, не глядя помахал мне. Видит засаду: куча поклонников перед гримеркой. Раздал автографы, поболтал, принял цветы и подарки. Все как всегда. Прежде чем уйти в гримерку, он попросил охранника ни под каким видом его не беспокоить. И заперся на ключ.

– А что потом? – нетерпеливо спрашивает Лукреция.

Пожарный так глубоко затягивается, что разом сгорает половина его самокрутки.

– Я остался в коридоре, у гримерки, проследить, чтобы никто не вздумал там закурить, это же нарушение правил противопожарной безопасности. – Говоря это, он выпускает огромное облако синего дыма. – И тут мы с телохранителем слышим из гримерки Дариуса хохот. Я решил, что он читает заготовки для следующего спектакля. Хохот усиливался, потом раз – и прервался. Я услышал стук, как будто он упал.

Молодая рыжая журналистка все заносит в блокнот.

– Говорите, он смеялся? Что это был за смех?

– Очень громкий, что называется, до икоты.

– Вы сказали, он долго смеялся?

– Нет, секунд десять-пятнадцать, максимум двадцать.

– Что было потом?

– Я же говорю: звук падения, больше ничего. Дальше – мертвая тишина. Я хотел войти, но телохранитель имел строгое приказание никого не впускать. Тогда я пошел за Тадеушем Возняком.

– Братом Дариуса?

– Братом и заодно продюсером. Он разрешил мне отпереть дверь моим ключом, и мы вошли. Дариус лежал на полу. Мы вызвали «Скорую». Врачи пробовали делать массаж сердца, но бесполезно, все было кончено.

Пожарный тушит окурок и нажимает кнопку, включая противопожарную тревогу.

– Можно мне в его гримерку?

– Запрещено. Только с ордером на обыск.

– Как удачно, как раз захватила с собой!

Она сует ему еще одну бумажку в 10 евро.

Он смотрит на деньги, как курица, сомневающаяся, клюнуть ли червяка.

– Не похоже на документ с прокурорской подписью.

– Извините, забыла подписать у кого надо. Какая рассеянность!

Молодая журналистка лезет за новой купюрой.

Пожарный забирает обе и впускает ее в гримерку.

На полу обведен мелом контур тела.

Лукреция Немрод изучает положение трупа и делает фотографию своим «Никоном» со вспышкой.

– Это тот розовый пиджак, который был на нем на сцене?

– Да, здесь никто ни к чему не прикасался, – заверяет ее пожарник.

Она проверяет карманы пиджака и находит список скетчей для последнего выступления.

Это, наверное, чтобы не забыть, что за чем следует.

Чтобы как следует рассмотреть пол, она опускается на колени и видит под гримерным столиком деревянную шкатулку размером с детский пенал, покрытую синим лаком, с инкрустацией.

Не очечник и не шкатулка для драгоценностей. Пыли не видно. Пролежала здесь недолго.

На крышке начерчены позолотой три заглавные буквы: BQT.

И под ними мелким курсивом:

Не смейте читать.

Пожарный Франк Тампести заинтригован.

– Это что?

– Возможно, орудие преступления.

Он подозревает, что она над ним подтрунивает, но уверенности нет, поэтому он только озадаченно качает головой:

– Не пойму, как этим можно причинить себе вред, разве что в глотку запихнуть!

Лукреция Немрод фотографирует находку, вертит ее так и этак, потом открывает. Внутри синий, в тон крышке, бархат и продолговатое углубление.

– Футляр для ручки? – предполагает пожарный.

– Для ручки или для свернутого листка. А так как сверху написано не «не смейте писать», а «не смейте читать», то я склоняюсь ко второму варианту.

– Свернутый листок?..

«Револьвер найден, теперь поищем гильзу от пули», – думает молодая научная журналистка.

Она берет со столика листок бумаги, отрывает от него клочок чуть меньше синей шкатулки, свертывает, расправляет.

– Что-то вроде этого…

Она ставит ноги туда, где, как следует из рисунка мелом на полу, находились ноги Дариуса Возняка, руки располагает на той высоте, где должны были находиться руки читающего мужчины, и выпускает свою бумажку.

Бумажка опускается зигзагами и пропадает за бахромой кресла.

Журналистка плюхается на живот, чтобы проследить траекторию.

Бумажка легла рядом с такой же, явно сначала скрученной, а потом расправленной, только толще, черной с одной стороны, белой с другой.

– Вот и гильза! – сообщает она победным тоном.

– А это что такое?

Лукреция Немрод выпрямляется, держа кончиками пальцев свой трофей.

– Фоточувствительная бумага.

Франк Тампести принимается скручивать новую сигарету.

– Ну вы даете! Вы заткнете за пояс сыщиков! Где вы такому научились?

– Один друг, опытный журналист, научил меня осматривать место преступления и вещественные доказательства. Из размеров синей шкатулки следует, что там не поместилось бы ничего больше свернутой бумажки.

Еще полюбовавшись синей лакированной шкатулкой и черно-белой бумажкой, Лукреция Немрод поворачивается к пожарному.

– Значит, так. Никому это не нужно, поэтому я все конфискую. – В карман пожарного перекочевывает очередная купюра. – Не припомните, кто дал ему эту синюю шкатулку?

– Нет, но я знаю, как это выяснить. Надо просмотреть в комнате видеонаблюдения диски с записями.

– Отлично, идемте!

Пожарный удерживает ее одной рукой, не выпуская из другой сигарету.

– В этот раз одного ордера на обыск будет мало.

Она достает три бумажки по десять евро.

– Я рискую местом, мадемуазель. В этическом плане это совершенно неприемлемо.

Заглянув в свой кошелек и убедившись, что купюры иссякли, Лукреция Немрод утрачивает терпение.

Что ж, прибегнем к ключу номер два.

Не давая пожарному опомниться, она хватает его за запястье и так резко выворачивает, что у него от боли лезут на лоб глаза. Он роняет сигарету и жалобно стонет.

– Все так хорошо начиналось, – произносит она вкрадчиво. – Через две минуты вам придется выбирать: вспоминать мой визит либо хорошо…

Она подносит к его носу последнюю купюру.

– …либо плохо. Решать вам.

Он корчит рожу.

– Раз происходящее противоречит моей воле, проблемы с этикой больше не существует.

Лукреция Немрод разжимает хватку и небрежно выпускает деньги. Пожарный ловит их на лету и прячет в карман.

Потом он пожимает плечами, как ни в чем не бывало подбирает свою сигарету и ведет Лукрецию к запертой двери. В комнате видеонаблюдения он садится перед экраном, переписывает видеофайл на лазерный диск и, поглаживая усы, отдает диск журналистке.

– Будем считать, что вы нашли это в мусорной корзине.

«В чем разница между политиком и женщиной?

Если политик говорит «да», это значит… «может быть».

Если политик говорит «может быть», это значит… «нет».