39
2630 г. до н. э.
Египет. Мемфис.
– Как, говоришь, его зовут?
– Имхотеп, ваше величество. Он хороший писец родом из Гебелейна, деревушки в южном предместье Фив. Не знаю, что на него нашло, – продолжил первый министр. – Не иначе, с ума сошел. Не тревожься, о великий, он получит по заслугам.
Фараон Джосер, основатель III династии, почесал смазанную жиром цилиндрическую бородку. На разложенных перед ним папирусах было изображено нечто очень странное.
До сих пор монарх читал только донесения о битвах, списки сокровищ, карты неведомых краев. Теперь же его вниманию предлагалось невиданное: история выдуманного фараона, названного сочинителем Сисебеком.
– Повелеваю: читай!
Робкий министр, преодолев смущение, стал громко читать по папирусным свиткам:
– «У этого фараона была привычка есть перед сном. Но однажды вечером, сев за стол, он обнаружил, что все блюда несъедобны. У мяса был вкус глины, у всех напитков – вкус воды. Он лег спать, и все его тело покрылось потом.
Сисебек позвал своих лекарей. Те сообщили, что он болен той же болезнью, от которой умер его отец. По их словам, средства от нее не было. Фараон Сисебек заподозрил их в желании отомстить ему за введение нескольких законов против лекарей. Он бросил обвинение, лекари оправдывались, фараон угрожал, уверенный, что они могут его вылечить, но зловредно отказываются. Под нажимом лекари сознались, что выход есть: надо позвать колдуна Мерите. Вспыльчивый фараон разгневался и обвинил своих лекарей в том, что они не додумались раньше сообщить ему о существовании колдуна с исключительными способностями».
Министр умолк и опасливо посмотрел на своего фараона.
– Должен ли я приказать схватить глупого писца, сочинившего эту оскорбительную историю?
Фараон Джосер ответил коротко:
– Читай дальше!
Ревностный министр простерся ниц и, упершись лбом в пол, возопил:
– Это конец. Все это неправда. Вспыльчивый фараон, неумелые лекари, колдун, врачующий любую хворь… Никакой логики. А уж картинки…
Фараон Джосер не спускал глаз с текста, но при последних словах своего министра обратил внимание на рисунки и понял, в чем состоит затруднение первого министра. Фараон Сисебек был изображен с львиной головой, лекари – с шакальими головами, слугами были мелкие бабуины, первый министр – крысой. При этом всех можно было опознать по одеяниям и по символам должностей.
– Животные, выряженные в людей, – это оскорбительно и для тебя, владыка, и для нас.
Фараон Джосер немного поразмыслил, как поступить, а потом рассмеялся. Он потребовал, чтобы к нему немедленно привели автора этой сказки, знаменитого писца Имхотепа.
Стражники нашли виновного, схватили и приволокли во дворец.
Там его швырнули к ногам фараона Джосера. Тот, встав с трона, приблизился к молодому человеку, удерживаемому стражниками в позе покорности. Тому было на вид не более двадцати лет.
– Прости, владыка, я не ведал, что творю, у меня и в мыслях не было тебя обидеть! – бормотал он, не поднимая глаз на властелина.
– Казнить его? – осведомился первый министр.
Но фараон вопреки ожиданиям помог молодому писцу встать.
– Хочу задать тебе вопрос, Имхотеп. Ты написал продолжение рассказа про фараона, лекарей и колдуна?
– Я…
– Не бойся. Мне понравилось. Хочу узнать продолжение.
Стражник развернул еще несколько папирусных свитков. Фараон вернулся на трон и повелел продолжить чтение.
Первый министр повиновался.
– «Волшебник Мерите простукал Сисебека и заявил, что знает, как его лечить, вот только со снадобьем не все так просто. Чтобы исцелить фараона, волшебник должен будет принять смерть».
Фараон разразился хохотом.
– Замечательно! Откуда у тебя такие мысли?
– Придумал… Это же все неправда. Для того я и нарисовал их с головами зверей, чтобы это не приняли за правду.
– Читай! – велел Джосер.
– «Принести в жертву волшебника было единственным способом спасти фараона. Тот начал торговаться, суля Мерите щедрые награды за согласие на спасительную смерть.
Волшебник все не соглашался, Сисебек повышал ставки. Он пообещал сыну волшебника привилегии при дворе после смерти отца. Но этого было мало. Тогда фараон объявил, что провожать волшебника в последний путь будет в слезах весь Египет, что будет учрежден его посмертный культ с прославлением во всех храмах, начиная с Геолиполиса, где его имя выгравируют на стенах. Но волшебник все еще колебался. Он говорил, что ему будет жаль умирать теперь, когда он узнал о доброте великого фараона, с которым ему повезло увидеться. Он находил это несправедливым».
Фараон Джосер засмеялся еще громче.
Первый министр продолжил чтение, а к Имхотепу вернулась надежда.
– «Наконец волшебник уступил, но продиктовал свои условия: властелин клялся богом Птахом держать взаперти его жену, чтобы не позволить ей встречаться с другими мужчинами. Еще он потребовал, чтобы вместе с ним приняли смерть все лекари, презиравшие его и скрывавшие его существование.
Фараон на все согласился.
В назначенный день волшебник Мерите умер. Его путешествие в страну мертвых было долгим. Наконец он повстречал богиню Хатор и спросил ее, что происходит на земле. Богиня рассказала, что после его смерти фараон взял себе его жену и назначил ее царицей. Тогда Мерите решил вернуться назад и все поправить».
Первый министр дочитал папирус до конца. Фараон Джосер вдоволь нахохотался.
– Хочу продолжения. Я требую! Я полюбил твои истории, Имхотеп, они такие забавные!
– Дальше я еще не придумал.
– Назначаю тебя моим официальным писцом-юмористом. Твоя обязанность – смешить меня рассказами о приключениях волшебника-призрака, этого Мерите. Хочу, чтобы он отомстил, понятно?
Изучив рисунки, фараон Джосер добавил:
– Очень мне по сердцу твоя идея изобразить героев с головами зверей!
В этот миг Имхотеп стал изобретателем мультипликации, комиксов и принципа сказки про животных. Некоторые картуши с текстами Имхотепа рисовали на вазах и изображали в виде барельефов на стенах домов.
Люди чаще всего не понимали эту историю, но им забавно было смотреть на львов, выряженных в фараонов, на лис в пастушьих плащах, ведущих к озеру стаи уток, на обезьян, играющих на арфах мышам в женских одеяниях, принимающим подарки от солдат с шакальими головами.
Большая история смеха. Источник: GLH.
40
Выражение замкнутости и осуждения на лице.
– Не верю ни единой секунды!
Молодая научная журналистка отшатывается, словно с целью избежать ядовитых стрел, выпущенных в нее начальством.
– Я на верном пути.
– Какой еще «путь»? Вы смеетесь надо мной, мадемуазель Немрод? Целых три дня возитесь с этой темой – и какие-то жалкие обрывки!
Молодая женщина не может шелохнуться. Кристиана Тенардье зажигает свою толстую сигару и продолжает ее словесно уничтожать.
– Предположим почти невероятное – убийство. Как вы это себе представляете практически?
Лукреция Немрод не позволяет сбить ее с толку.
– Тут что-то хитроумное, какое-то доселе неведомое оружие. Умудренный, изощренный убийца. Тайный мотив.
– Вы понимаете, что все это – фальшивая журналистика, поверить в это могут разве что читатели из провинции?
Твердо стоять на своем. Ни шагу назад.
– Я приготовила для вас улики.
Завредакцией брезгливо толкает ногтем предметы, разложенные по ее мраморному столу. Здесь синяя шкатулка с буквами BQT и предупреждением «Не смейте читать», почерневшая фотобумага, нечеткий снимок грустного красноносого клоуна, физиономии Стефана Крауза, Себастьяна Долина, Феликса Четтэма.
– Ну и что? Дариус находился один в запертой гримерке. Ранений не обнаружено, следов взлома тоже. Никто на свете, кроме вас, не считает его смерть насильственной.
– «То, что ошибающихся много, не значит, что они правы», – цедит сквозь зубы Лукреция.