Журналисты дружно кивают, ценя естественную начальственную властность.
– И второе: удивите меня!
6
«Когда сотворено было тело человеческое, все его части захотели быть главными.
МОЗГ говорил: «Раз я управляю всей нервной системой, то главным быть мне».
НОГИ говорили: «Раз мы поддерживаем все тело в прямом положении, то главными должны быть мы».
РУКИ говорили: «Раз мы делаем всю работу и зарабатываем деньги, чтобы кормить тело, то мы и должны быть главными».
ГЛАЗА говорили: «Раз мы поставляем всю информацию о внешнем мире, нам и быть главными».
РОТ говорил: «Раз я всех кормлю, то главным должен быть я».
И так далее: СЕРДЦЕ, УШИ, ЛЕГКИЕ.
Наконец высказалось ЗАДНЕПРОХОДНОЕ ОТВЕРСТИЕ, потребовавшее главенства для себя. Остальные части тела высмеяли саму мысль, что ими может помыкать простая задница.
Тогда ЗАДНЕПРОХОДНОЕ ОТВЕРСТИЕ разгневалось, закрылось и отказалось действовать. Скоро воспалился МОЗГ, остекленели ГЛАЗА, ослабли и перестали ходить НОГИ, бессильно повисли РУКИ, повели борьбу за выживание СЕРДЦЕ и ЛЕГКИЕ. И все стали умолять МОЗГ, чтобы он уступил и позволил быть главным ЗАДНЕПРОХОДНОМУ ОТВЕРСТИЮ.
Так и вышло. После этого все части тела вернулись к своим делам под руководством ЗАДНЕПРОХОДНОГО ОТВЕРСТИЯ, занявшегося в основном, как и подобает всякому начальнику, достойному так называться, устранением «неприятностей».
МОРАЛЬ: чтобы стать главным, вовсе не обязательно быть мозгом, гораздо больше шансов на успех у простой ЗАДНИЦЫ».
Из скетча Дариуса Возняка
«У задницы есть будущее».
7
Глаза Лукреции Немрод прочли современную басню о «мозге и заднице», поэтому ее рот улыбается. Рука сминает бумажку, незаметно подсунутую ей на редакционном совещании Флораном Пеллегрини.
«Простенькая, но своевременная шутка способна здорово подбодрить», – думает она.
Крупный репортер, специалист по уголовным делам, подходит к ней после совещания и садится на свой письменный стол, что напротив ее стола.
– Ты с ума сошла, Лукреция? Что на тебя нашло, зачем ты понесла эту абракадабру про убийство Дариуса? Ты здорово влипла! Забыла, что ли, что и так у Тенардье под прицелом? Ты же хотела к концу года перейти в штат! Что ж, теперь готовься к пособию по безработице.
Молодая женщина с изумрудными глазами, морщась, массирует себе плечи.
– Я люблю загадочные убийства в закрытом помещении. Это настоящий вызов а-ля Гастон Леру.
Ее собеседник ухмыляется.
– Ни ранений, ни улик, ни свидетеля, ни мотива! И вообще, ни малейшей возможности что-либо сделать!
Лукреция Немрод замечает краем глаза стопку корреспонденции на углу своего стола. Никуда не денется, решает она.
– Люблю, когда репортаж – крепкий орешек.
– Ты хоть понимаешь, куда суешься?
– Мне нравился Циклоп.
Он смотрит на нее с искренним сочувствием.
– Меня ты не переубедишь своими фокусами с Виктором Гюго, говорившим, что коровы не пьют молока.
Старый журналист корчит гримасу, и она знает, что его беспокоит печень. Он слишком много пьет, несколько курсов дезинтоксикации не пошли впрок. Чтобы унять боль, он прибегает к привычному обезболивающему: достает рюмку и бутылку виски. Немного помедлив, он хлебает прямо из горлышка.
Нет, я не закончу свою жизнь, как Флоран, в страхе перед начальством, стремясь всем нравиться, постоянно идя на компромиссы с собственной совестью.
Он надолго присасывается к бутылке, потом с гримасой отвращения продолжает:
– Осторожнее, Лукреция, ты не отдаешь себе отчета, что ходишь в «Геттёр Модерн» по лезвию бритвы. Если оступишься, никто тебе не поможет. Даже я. Твоя идея расследовать смерть Дариуса кажется мне попросту бредовой.
Он протягивает ей бутылку. Она, поколебавшись, отрицательно крутит головой.
Что, если он прав? Что, если я сильно просчиталась с выбором сюжета? Что ж, теперь уже поздно. Начал – доведи дело до конца.
Она смотрит на листок с анекдотом про задницу, мнет его, скатывает в шарик, бросает в направлении мусорной корзины под столом у старого пьяницы-журналиста и промахивается всего на пару миллиметров.
Флоран Пеллегрини поднимает бумажку дрожащей рукой и тоже бросает. 1:0!
8
Он парит высоко в небесах. Другие кружат вокруг. Наконец ворон с блестящими антрацитовыми крыльями планирует на треснутый надгробный камень. Рядом опускаются соплеменники, подхватывающие его крик. Их сварливая песня по душе им одним.
Похороны Циклопа на кладбище Монмартр – главное событие дня.
Процессия медленно движется за катафалком, увешанным розовыми флажками с символом усопшего – глазом-сердечком.
В длинной веренице людей бредут члены семьи Дариуса, его друзья и, конечно, первые шутники страны, мастера фарса, игры слов. У всех понурый вид, и все облегченно переводят дух: дождь на время перестал.
Сзади напирают политики, актеры и певцы.
Фотографов на флангах едва ли не больше, чем людей в самой колонне. Спецназ полиции и «розовые костюмы» – верзилы из частной охраны «Циклоп Продакшен» – не позволяют прорваться на кладбище толпе зевак.
Наконец голова скорбного кортежа застывает перед открытой могилой. На розовом мраморе надгробного камня выгравировано золотом: «Я БЫ ПРЕДПОЧЕЛ, ЧТОБЫ В ЭТОМ ГРОБУ ЛЕЖАЛИ ВЫ, А НЕ Я».
Священник поднимается на помост, проверяет микрофон и начинает:
– Эта высеченная на мраморе эпитафия – средний палец, показанный им напоследок миру…
Постепенно скорбящие окружают священника плотным кольцом.
– Дариус взял с меня слово, что на его могиле будет начертана эта фраза, потому что знал, что Всевышний мог призвать его в любой момент. «Я бы предпочел, чтобы в этом гробу лежали вы, а не я» – какая ирония и одновременно какая искренность! Дариус поделился со мной мыслью, что если не лицемерить, то так сказал бы любой усопший, присутствуй он на собственных похоронах.
В толпе шмыгают носами и хихикают. Бурно рыдает всего одна женщина, чье лицо скрыто черной кружевной вуалью. Пожилой господин не удерживается от громкого смеха, чем заслуживает укоризненные взгляды.
– Не стесняйтесь, – продолжает священник, – можете смеяться. Дариус смеялся надо всем. Он бы и свои похороны высмеял, если бы мог на них прийти. Его смех был добрым. Щедрым. Смиренным. Мало кто об этом знает, но Циклоп был верующим человеком. Каждое воскресенье, почти тайком Дариус ходил к мессе. Он говорил: «Для комика нехорошо, если увидят, что он идет в церковь».
Снова несколько смешков среди общего молчания.
– А еще Дариус был моим другом. Он делился со мной своими тревогами, сомнениями, своим желанием стать лучше, поэтому я лучше любого другого могу открыть вам главное: Дариус был на свой манер святым. Он не только хотел счастья для своего окружения и для публики, он поощрял в своей Школе смеха, в своей телепрограмме, в своем собственном театре юные таланты.
Женщина в вуали плачет навзрыд.
– Иисус сказал: «Бог – это любовь», но можно добавить, что «Бог – это юмор».
На нескольких лицах читается одобрение.
– Всем нам надо постоянно проверять не только свое чувство любви к ближнему, но и свое чувство… юмора.
Сморкание в платочки. Некто в широкополой шляпе, не скрывающий слез, сочувственно поддерживает женщину с вуалью.
– Вот, Дариус, наш возлюбленный, всеми любимый Циклоп, ты и покинул нас, оставил безутешными сиротами. Увы, твоя последняя шутка не вызвала у нас смеха…
Теперь преобладают слезы, смеха больше не слышно.
Одинокая плакальщица продолжает солировать, громко и пронзительно.
– Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху. Теперь можете подойти для последнего прощания. Первая – мадам Анна Магдалена Возняк, мать почившего.
Служитель церкви подает плачущей женщине лопату с землей. Она поднимает свою вуаль и бросает землю на гроб, на знаменитую фотографию смеющегося Дариуса, приподнимающего повязку и показывающего сердце в глубине правой глазницы.
