— Эм… linger?

— What? — по привычке реагирую я на вопрос по-английски… как-то слишком эмоционально реагирую, с чего бы это? Хм…

— Останься… — а, Исак имел ввиду название песни, которое только что прозвучало в самой композиции, по ходу, это я уже, как он выразился, «туплю». Нет, Эвен, так не годится, соберись, еще только начало недели.

— Да, да, все верно, «Останься» или «Задержись», — спешу ответить я, а Вальтерсен сидит с довольным видом, все-таки он «шарит» в английском, надо же покрасоваться.

Песню сменяет другая, а я, спохватившись, что так и сижу один со стаканом в руке, протягиваю второй своему ученику:

— Будешь кофе?

— А? Не-не, спасибо, я чай больше люблю, ну или колу, там.

— Ок, учту на будущее, — подмигиваю я, не давая Исаку закончить. — Сладкого ничего нет, извини, угостить ничем не смогу.

Вальтерсен как-то неловко отводит взгляд и снова краснеет.

— Я что-то не так сказал, Исак? Ну, дети же любят сладкое? — улыбаюсь я.

— Ой, «дети», — передразнил меня тинейджер. — Можно подумать, вы — сама взрослость! Ну вот сколько вам?

— Двадцать шесть.

— Да? — такое впечатление, что Исака то ли удивило, то ли расстроило это число, — ну…выглядите хуже! — и снова смех с запрокинутой головой. Ну что за маленький негодяй! Хотя, я и сам улыбаясь его словам.

— Ой… — facepalm, за которым следует очередное «извините, опять ляпнул, не подумав».

— Все хорошо, Исак, я не стремлюсь попасть в бьюти-лист первых красавцев.

— Да нет же, нормально вы выглядите, если честно, даже оче… — неловко осекается на последнем слове.

— Да? Ну прямо камень с души, успокоил, — пытаюсь шутить, но, как бы сказали мои ученики, «шутка не зашла».

Молчим. Оба. Исак — все еще немного смущенный от своих последних слов, хотя, если разобраться, ничего такого из ряда вон он и не сказал мне. А я сижу и думаю: не перешел ли я границы дозволенного общения?

Со стороны, особенно если бы передо мной на месте Исака сидела девочка, могло бы показаться что-то отдаленно напоминающее легкий…флирт. Но для меня подобное — табу. По закону и по личным моральным принципам.

Сидим, а внезапно повисшую тишину взрывает припев песни «Zombie»: «in your head, what’s in your head…»

— О! — оживает Исак, — Вот это — ништяк, я слышал много раз кстати, прям вставляет! — опять мой ученик сыплет молодежным сленгом, на что я, по строгой учительской привычке, не всегда к месту, кстати, хмурю брови.

— Ой, простите, мы ж на приеме у «английской королевы в Букингемском дворце» — немного кривляется Исак, показывая в воздухе кавычки. Затем выпрямляет спину, заправляет вьющуюся челку за ухо, и складывает руки на груди, как «примерный ученик». — Это просто восхитительная композиция с великолепный музыкальным оформлением и прекрасным текстом, — затем соскакивает с парты и демонстративно раскланивается.

Ох, по носу бы щелкнуть этого кривляку, но я и сам смеюсь уже в голос.

— Ой, шутник ты мой… — и снова откуда-то взялась эта неловкая пауза. Раз уж Исак знает песню, останавливаюсь на ней.

— А ты понимаешь, о чем эта песня?

— Ну, о зомби… — неуверенно отвечает Вальтерсен.

— Да? А кто эти «зомби»? Ну вот вслушайся в текст.

Даю ему минуту послушать припев и начало второго куплета.

— Там вроде что-то про танки, бомбы… нет?

— Верно, Исак! Зомби в этой песне, это — солдаты, которые даже вернувшись с войны, головой и сердцем остаются там. Понимаешь, они сломаны войной, они уже не люди, или, как это лучше сказать, они не могут приспособиться к полноценной мирной жизни, потому что зомбировны только на то, чтобы убивать, чтобы разрушать эту мирную жизнь! Вот, кто они такие — зомби в этой песне.**

— Ого, — мальчик кажется ошеломленным, — никогда бы не подумал…

— Да, песня с глубоким смыслом, но не самая любимая у меня, — если уж речь зашла о the Cranberries, меня — трудно остановить.

— А какая, самая? — оживленно интересуется подросток.

— Saving grace.

— Эм, спасительный…спасающая…

грация? — мальчик неловко усмехается, — это как? Или я туплю снова, извините…

— Да ничего страшного, что ты все себя ругаешь?! Здесь немудрено запутаться с переводом: это идиома, фразеологизм.

— И как на самом деле переводится?

— Сокровенный, — смотрю прямо во вдруг ставшие такими серьезными глаза мальчишки.

— Сокровенный… — вторит он.

— Да. Знаешь, что это слово обозначает? — немного с прищуром вглядываюсь в пытающегося найти в своей голове ответ Исака.

— Ну… это типа — мнется секунд десять, — ладно, сдаюсь, не знаю, — и взгляд исподлобья… и эти ямочки от улыбки на еще совсем детских щеках.

— Это значит — тайный, спрятанный глубоко внутри, свято хранимый; например, так говорят про мысли — «сокровенные мысли», но по мне, так это слово почему-то больше ассоциируется с человеком.

— Это как? — разгорается любопытством Исак.

— А вот так: когда человек тебе настолько дорог, что ты хочешь «спрятать» его ото всех, уберечь от любых невзгод и бед… твой сокровенный человек.

Может, Вальтерсен хотел как-то прореагировать на мои слова, но тут прозвенел звонок.

Мальчик вздохнул, поправил рюкзак, встал с парты:

— Ладно, спасибо за то, что не выгнали, — и уже у выхода, — спасибо за эти разговоры о песнях.

— Это тебе спасибо за компанию, Исак, — мальчик улыбнулся на мои слова и вышел из кабинета, а я еще минут пять сидел… и думал. А невыпитый кофе так и остыл. Но это не важно, совсем не важно.

Исак.

После этого разговора в кабинете английского еще какое-то время прихожу в себя от потока информации. Ок, есть над чем подумать. Музыка эта, конечно, не сказать, чтобы зацепила… мы то слушаем хопчик там, в основном.

Но все же…

К вечеру обнаруживаю себя в доме Ларса. Сидим в его комнате, громко целуемся, ласкаем друг друга. Сегодня Хансен явно доминирует. Я как-то вяло шарюсь по его накачанному телу, что, конечно, не по душе моему парню.

— Чё с тобой сегодня? А?

— Да ничего, Ларс.

— А, ну тогда давай-ка на колени, — уже расстегивает джинсы. - Я соскучился, малыш, — лижет мне ухо.

Я уворачиваюсь и просто послушно встаю на колени перед ним.

Минет сегодня тоже делаю как-то вяло. Ларс кончает минут через десять.

— Блять! — шипит недовольно он. — Надо тебя почаще ебать, а то даже в рот уже брать разучился! Подставляй зад и нагибайся! — снова командует он.

Встаю с колен, но не спешу выполнять «приказ».

— И как это понимать? Ты, блять, не слышал что ли?! К дивану, раком встал, быстро!

— Нет… я не хочу, Ларс, извини, сегодня не будем, мне херово что-то, — говорю на удивление спокойно и твердо.

Хансен скривил губы и через минуту выдал свой вердикт:

— Так хули ты тут стоишь тогда?! Вали нахер отсюда! Только когда деньги будут нужны, сам же прибежишь сюда, шлюха!

Хватаю рюкзак и выбегаю из комнаты. Хуже всего то, что он прав…

Уже в автобусе мне приходит традиционная извини-смс от Ларса:

«Исаки, блять, прости, я не хотел, может, завтра увидимся?»

Вздыхаю, закатывая глаза и печатаю ответ:

«Все норм, ок» — нажимаю «отправить».

Но телефон не убираю. Втыкаю наушники; забиваю в поисковике the Cranberries «Saving grace» и, прислонившись виском к холодному стеклу окна автобуса, начинаю слушать найденную песню и думать…думать…

«You’re the little thing, my saving grace,

You’re just a little thing, my saving grace…»

___________________

* We’ll see — посмотрим.

** На самом деле, Эвен не совсем верно интерпретирует смысл песни. Речь идет о борьбе Ирландии за независимость от Англии, и людях - участниках этой борьбы, где первое восстание произошло в 1916 г., о котором упоминается в композиции “Zombie”.

========== Часть 6. Shattered ==========

Эвен.

С того нашего разговора с Исаком в моем кабинете прошло около двух недель.

В целом, все шло своим чередом. Дни мои были заняты уроками, подготовкой к ним, отчетами, педагогическими советами и решением всех возможных проблем.