— Потому что страх сейчас очень сильный, да? Сильнее рассудка? Сильнее веры в мою любовь?

— Я не знаю… Эвен. Знаю лишь то, что сильнее всего на свете боюсь проснуться, зная, что тебя больше нет в моей жизни.

— Глупый, дважды, трижды, четырежды в бесконечной степени! — беру его лицо в свои ладони и, дотянувшись губами, горячо и влажно припадаю к его нежному рту. — Знай же еще одно, самое важное: моя любовь к тебе сильнее страха, мудрее рассудка, потому что рождена от бесконечной веры в тебя, как в человека, с кем мое сердце обрело покой и счастье. Ты и есть мое счастье, Исак. Знай это и ничего не бойся, любимый мой.

Снова целую его, надежно укрыв своими объятиями:

— Спи, родной, — выдыхаю в его локоны на затылке, в то время как Исак мирно начинает сопеть мне куда-то в ямочку между ключиц.

***

— Здравствуйте… — выступив чуть вперед, опустив взгляд, Исак нерешительно лепечет приветствие моим родителям, вышедшим встретить нас у дома в Бергене.

— Исак! Как вырос! Мальчик наш! — мама, напротив, радостно заключает его в плен своих теплых рук, мимоходом приобняв меня и чмокнув в щеку — все же мальчика она не видела год, а не неделю, как меня.

Затем то же самое проделывает отец, но, конечно, более сдержанно и без поцелуев.

Вечером сели ужинать. Наша фру Насхайм, кто бы сомневался, наготовила вкусностей. Сначала были расспросы про учебу и жизнь в Англии, то да сё, и вот, наконец, мамин взгляд падает на наши с Исаком руки с обручальными кольцами.

Нет, конечно, моя мама была не последним человеком, сыгравшем роль в принятии мною моих чувств к Исаку, но, возможно, она надеялась на то, что мы разберемся с Исаком в этой ситуации и исход будет другим… Что ж, была ни была.

— Какие у вас… Как же это понимать, Эвен? — вполне спокойно, но довольно холодно обратилась она к старшему «виновнику» предстоящего торжества.

— Понимай, как видишь. Мама, отец, — привстал я, обращаясь сразу к обоим родителям. — Мы с Исаком любим друг друга, и я сделал ему предложение.

Кошусь на притихшего Исака, а тот ссутулился, весь вжался в стул и похож сейчас стал на испуганного воробушка. Но я не растерялся, еще чего! Взял его дрожащую ладонь в свою и крепко переплел наши пальцы:

— Я понимаю, что вам сложно сейчас это принять, но я взрослый человек, да и Исак уже тоже. Это наше искреннее решение, и мы не намерены его менять!

Выдержав минутную паузу, когда я снова присел и приободряюще похлопал по плечу Вальтерсена, мама все-таки задала вопрос, которого так боялся мой мальчик:

— И давно у вас эта любовь? Я так понимаю, еще с Осло? Знаешь, Эвен, я-то была уверена, что это просто мальчишеская блажь Исака, но, как оказалось, все было и не без твоей инициативы?!

Мама, казалось, даже покраснела, на одном дыхании выпалив этот вопрос. Я же, прежде чем ответить, перевел взгляд на отца, который пока что молча наблюдал за нашим диалогом, чуть приподняв одну бровь.

— Если ты думаешь, что я позволил себе что-то, пока Исак не был совершеннолетним, то это не так! Но чувства к нему зародились раньше, это факт. Боролся, как мог, потому что был дураком полным и чуть не связал свою жизнь не с тем человеком. Я люблю Исака, — здесь руку мою сжали еще сильнее, — и он станет моим мужем. Это окончательное решение, и никто его не изменит!

— Простите меня… — все же пискнул, вжавшись в мой бок, Исак.

— Не за что тебе прощение просить, ты не сделал ничего плохого, — обняв одной рукой, на глазах у родителей целую его в висок. — В начале июля мы уезжаем в Осло, я сменю работу, а Исак продолжит учебу в своей старой школе. Это наше решение…

— В смысле, сменишь работу?! — чуть ли не взвизгнул Исак, опередив маму. — Об этом я впервые слышу! Все из-за меня…

— Прекрати! — вновь обнимаю его. — Это мы с тобой позже обсудим. Так что, — сейчас снова обращаюсь у родителям, с нескрываемым любопытством разглядывающим нас, — даже если вы будете против нас, мы все равно будем вместе! И точка.

— Никто вас и не собирается разлучать, сынок, — смягчив тон, неуверенно улыбнулась нам обоим фру Насхайм. — Конечно, это очень неожиданное для нас решение… Да и потом, пойми нас с отцом правильно: ты всегда интересовался девушками, да и профессия у тебя такая… А тут вдруг раз и всё: ты делаешь предложение мальчику, да еще и твоему бывшему ученику… Нас тоже можно понять, согласись?

— Я все понимаю, но и вас прошу понять нас и принять наши отношения. Заявляю со всей ответственностью: у нас все серьезно, это никакая ни блажь, мы правда любим друг друга.

— Так, — отец все же взял слово. — Сейчас спокойно заканчиваем ужин, помогаем маме на кухне и ложимся спать. Завтра у меня рано рабочий день начинается, да и парни устали с дороги.

— Конечно, дорогой, — согласилась с ним мама, а затем обратилась к моему мальчику:

— Исак, милый, я уже постелила тебе в твоей комнате, она давно тебя ждет.

— Спас… — хочет поблагодарить маму Вальтерсен, но я перебиваю его:

— Исак ляжет со мной! — сказал, как отрезал, я.

— Эвен, не надо, — тянет меня за рукав своей все еще маленькой ручкой, но я непреклонен.

— Мы помолвлены и отныне всегда будем делить постель, отец с мамой — взрослые люди, думаю, возражений быть не должно, — твердо продолжил я настаивать на своем.

Мальчику ничего не оставалось как кивнуть, но я видел, как ему сложно снова смотреть моим родителям в глаза. Эта неловкость не ускользнула и от фру Насхайм:

— Хорошо, раз так решили, дело ваше, — и снова обратилась к Исаку. — Знаешь, а я рада, что ты будешь теперь всегда частью нашей семьи.

На этих ее словах Исак словно расцвел, встрепенулся, будто крылья расправились:

— Спасибо вам! Я все сделаю, чтобы вы никогда об этом не пожалели! Я не подведу! — скорее уже обращаясь ко всем, протараторил Исак.

Я посмотрел на отца: улыбается, хотя и привычно сдержанно, но, когда пересеклись с ним взглядами, прочитал в его глазах «мы еще серьезно поговорим с тобой». Я не против: не думаю, что он будет призывать меня «одуматься» и все такое. Нет, скорее, захочет наедине прояснить «серьезность» моих намерений. Возможно, будут по просьбе мамы вопросы про «а как же дети» и все в таком духе. Что ж… Детей, конечно, хочется, без них семья — не семья. Но пока что у меня будущий муж — сам почти ребенок, а там, со временем, решим. Я трудностей не боюсь, лишь бы он был рядом.

Помогли, как и предложил отец, маме на кухне, пожелали доброй ночи родителям и стали подниматься наверх.

Там, когда до входа в мою, а теперь, выходит, нашу с Исаком комнату, оставались пара метров, мой мальчик резко притормозил:

— Эм… Эвен, конечно, круто, что ты так смело родителям заявил насчет «делить постель», но… траходром устраивать в их доме я не готов… Прости.

Господи, и снова этот жалобный взгляд, будто уже и не котенок, а какой-то затравленный волчонок сейчас передо мной. И о чем он только думает?!

— «Траходром»? Ты это серьезно?! — со смехом передразнил я его. — Насколько я помню, наши занятия любовью не имеют ничего общего с «просто потрахаться»!

— Оу, полегче, учитель, — подмигивая, сменив взгляд на хитрый и «сам себе на уме», мой мальчик упрямо складывает руки на груди. — Ок, пусть будет не «траходром», а… «арена любви», если тебе так больше нравится.

Что?! Этот маленький «негодяй» дождется от меня и получит свое… Хотя…

— А если я предложу тебе сегодня… И даже не предложу, а настою на том, чтобы ты, — обнимаю его поверх сжатых плечей, — чтобы ты был сверху. Что скажешь? Тоже не будем?

— Ты правда этого хочешь?

— Да.

Немного подумав, поводив бровями, любимый выдает:

— Обойдешься! — снова играет бровями. — Ты наказан за то, что не сказал мне насчет ухода из школы. И пока мы это не обсудим, никакого тебе «меня сверху», вот так! — победоносно сверкнув глазами, семенит к нашей комнате. А я просто следую за ним, мысленно восхваляя Бога за то, что мне достался этот мальчик, который умеет говорить свое веское «нет», и уже не в первый раз, кстати. Но, как говорится, ночь эта — далеко не последняя. Сегодня же я буду рад просто уложить его на своей груди. И уснуть с невероятно легким сердцем: все же приятно, когда родители, пусть и с оговоркой, но принимают твой выбор.