Стою, едва дыша. В голове сумасшедший поток горьких мыслей о том, что это последние наши объятия. Я как будто не слышу его. Пытается успокоить, но мое воспаленное сердце все отторгает, предчувствуя новую боль.
— Эх ты! Это надо такое выдумать! Как я тебя могу бросить? Как я жить-то буду без тебя? — наконец, доходит до моего сознания.
Так тепло и спокойно становится от его слов. Но выключить режим дебила разом не получается.
— Если из жалости все это говоришь, то не надо, — снова всхлипываю прямо в его теплую грудь, — пусть больно сделаешь, но скажи, как есть. Разлюбил? Понял, что с ней… с ней тебе лучше будет?
Жду, что вот сейчас-то он точно не выдержит и скажет все, как есть. Все еще отчаянно цепляюсь за то, что все переживания — моя больная фантазия.
И он не выдерживает. Тихонько отстраняет меня от себя. Берет мои руки и несильно сжимает своими. А я… Я мысленно уже приготовился услышать свой приговор. Чего уж там! Давай, Эвен, не мучай только этой тупой жалостью!
— Я очень сильно волнуюсь. Целый день волновался, если честно, переживал, — тихо, глядя мне в глаза, начал издалека Эвен. — Прости, если из-за этого холоден был. Я никогда еще такого не испытывал. Но с тобой — многое для меня впервые, и я бесконечно благодарен тебе за это, маленький мой… Очень переживаю, прости, если буду повторяться… мысли прыгают с одной на другую.
Зачем, любимый, зачем ты заставляешь меня страдать в неведении?
— Из-за чего, Эвен? Из-за чего ты переживаешь? Не знаешь, как, не уронив достоинства, брос…
Осекаюсь на полуфразе, потому как Эвен, держа мои руки в родных моему сердцу ладонях, опускается передо мной на одно колено и, освободив правую руку, достает из кармана небольшую коробочку, обитую темно-синим бархатом. Открывает ее второй рукой и тут же возвращает ее к моей ладони. На кремовом шелке внутри этого футляра блестит, переливаясь, мужское обручальное кольцо.
Жадно глотаю воздух, пытаясь унять биение сердца. Мне ведь это не снится? Это все правда? Родной мой…
— Я знаю, что ты еще очень юн, Исак. Но я буду самым счастливым человеком на свете, если ты примешь это кольцо. Ты станешь моим мужем?
Господи… Это ж надо быть таким идиотом! Как я мог только подумать такое, как мог усомниться в искренности Эвена?! Мне нет оправдания… нет его, родной мой!
— Ты молчишь, — качает головой. — Я понимаю, ты еще слишком…
— Да! Сотни, тысячи, сотни тысяч раз — да!
Опускаюсь перед ним на оба колена и, обхватив руками за шею, начинаю беспорядочно целовать все, что попадается моим губам: волосы, лоб, нос, щеки, губы…
— Прости своего дурака! Я наговорил всего, совсем не думая! Любимый, прости! Я исправлюсь, перестану быть таким идиотом! Ты никогда не пожалеешь о своем выборе!
Эвен ласково улыбается; осторожно вынимает кольцо из футляра и надевает мне на безымянный палец.
— Всё. Теперь ты мой, официально. Никуда не денешься больше, — целует меня в губы, вновь крепко обнимая. — И еще кое-что: у тебя есть год, чтобы изменить решение, если хочешь.
— В смысле, год?
— Я хочу, чтобы ты окончил школу сперва, тогда и поженимся. Готов быть целый год просто помолвленным со мной?
— Зачем ты спрашиваешь? Год этот пролетит незаметно: когда ты рядом — я вообще ничего не замечаю… Еще какое-то «изменить решение» придумал! Выходит, мы теперь помолвлены, прямо как в кино? — черт знает, к чему я снова несу какую-то сентиментальную херню. Но с Эвеном и не получается по-другому. Рядом с ним я хочу быть другим. Хочу быть самым лучшим, самым добрым, понимающим, нежным, таким — каким всегда был со мной он, мой самый близкий и родной человек.
— Видимо, да, — сквозь улыбку целует меня в висок.
— А твое где? — чуть успокоившись, интересуюсь я, прильнув губами к его руке. — Тоже хочу надеть его тебе на палец.
Любимый дарит сотую ласковую улыбку за день. Достает из кармана второе, уже без коробки и протягивает мне:
— Боялся, что не примешь… Вынул заранее.
Прицокнув языком — манеру-то у него перенял — беру кольцо и надеваю его, куда полагается.
Поднимаемся, держась за руки. Но, едва ли успеваем встать на ноги, как голову мою магнитом тянет к родному теплу. Эвен понимающе кивает. Проводим в объятиях друг друга еще какое-то время.
Сквозь морской ветер и шум волн слышу нежное, понятное только нам двоим:
— Вот я и спрятал тебя навсегда в своем сердце, мой сокровенный…
========== Часть 30. Tomorrow ==========
Эвен.
— О чем грустит мой мальчик?
Ласково касаюсь щеки Исака самыми кончиками пальцев, а в ответ любимый молча перехватывает мою руку и подносит к губам, не успевшим остыть после моих поцелуев. Прикладывается своими тонкими нежными половинками к каждому пальцу. Особо задерживается на безымянном, потеревшись упрямым носиком об обручальное кольцо. Затем обеими руками раскрывает мою ладонь и выцеловывает каждую линию до тех пор, пока губы его не проложат путь до самого запястья. Осторожно берет вторую ладонь и проделывает с ней все эти нежности… Какое же счастье, что ты со мной, Исак! Ты ластишься к моим рукам, а я не могу наглядеться, надышаться на тебя, мой милый мальчик.
Эта наша последняя ночь в Англии. Мы провели здесь вместе меньше недели, но то, сколько любви, теплоты и нежности подарили друг другу за эти дни и особенно ночи — иные пары не испытают подобного и за месяцы отношений.
На самом деле, это лето в Англии не такое уж и жаркое. Прохладный влажный воздух ночи уже давно пробился сквозь приоткрытые окна нашей спальни. Но мы не чувствуем холода: лишь жар, идущий от наших тел, разгоряченных еще одной ночью любви.
Лежим сейчас рядом, полностью обнаженные, прикрытые до пояса легким покрывалом — одним на двоих. Исак так и не смог уснуть и сейчас; лежа на спине, почему-то уставился в потолок, почти не моргая. Я же, встревоженный его бессонницей, конечно, тоже не могу уснуть, пока любимому так неспокойно. Ну что еще могло прийти в голову моему ребенку? Он хотя и взрослый такой в свои восемнадцать, но для меня так и остается моим маленьким мальчиком, о котором я чувствую безграничную потребность заботиться, оберегать от любой беды.
Переворачиваюсь на живот, нависая над ним и касаясь грудью его нагого торса:
— Не молчи, Исак… Ведь договаривались же говорить обо всем друг с другом, — снова нежно оглаживаю ладонью его сейчас такое милое, но такое печальное личико.
— Все в порядке. Просто вдруг подумал, что завтра вернемся в Норвегию, и все станет как прежде… Закончится эта английская сказка, — чуть растягивая слова, тяжело вздыхает мое зеленоглазое чудо.
— Эй… — опускаюсь на спину и утягиваю мальчика за собой. Укладываю его на груди и начинаю тихонько перебирать завитки любимых волос. — Снова выдумки какие-то? Я тебе уже предложение сделал, а ты все так и не можешь поверить в искренность моих чувств и серьезность намерений?
Еще один тяжелый вздох. Немного поерзав на груди, произносит:
— Я верю тебе, Эвен, верю. Только ты думаешь, — поднимает голову с чуть потерянным выражением в глазах, — нам хватит сил противостоять всем…
— Кому именно?
— Всем, кто будет против… Ты же не просто мужчина. Ты учитель. Я все равно не представляю, как ты сможешь работать в школе, будучи помолвленным со мной.
— А потом еще и женатым на тебе, — прижимаю его голову к груди, зарываясь руками в нежную макушку. Глупенький… Такой умный, но все равно такой глупый! Ты это из-за моих возможных проблем на работе не спишь в два часа ночи? А по нашему времени — уже три. М?
— По-твоему, думать о последствиях, которые могут плохо отразиться на любимом человеке, это глупо?
— Нет, конечно, — снова глажу его по голове, а Исак крепче и нежнее обвивает меня руками. — Но мы уже много раз все это обсудили. Зачем ты снова думаешь и говоришь об этом? Если наше с тобой желание быть вместе — искреннее, нам никто не помешает любить друг друга и быть рядом до конца.
— Так-то оно так, — размашисто ведет носом по моей груди, задевая макушкой ключицы. — Но помимо школы есть еще твои родители… Как я им в глаза смогу посмотреть — не представляю… Они же посчитают, что это все у нас началось еще в школе… Попадет, чувствую, нам обоим, — говорить это и издает какой-то смешок, больше похожий на плач котенка. — Я боюсь, Эвен… Знаю, что ты рядом и будешь рядом. Но я очень боюсь, что из-за всего этого ты не выдержишь. Возьмешь и посчитаешь, что чувства ко мне не стоят твоей сломанной жизни… А бросить не сможешь из-за своей порядочности. Я боюсь даже думать о таком, но думаю… Не могу не думать, потому что…
