Исак слабо кивает в знак согласия, а затем направляется в ванную комнату.

***

Мой мальчик уже полчаса как спит на диване в гостиной, — вот ведь упрямец, а я ворочаюсь на своей кровати и никак не могу сомкнуть глаз. Вот что со мной?

Всё! Не могу так больше… Не могу врать, что все осталось, как было в моей жизни, в моей личной жизни! Исак перевернул в ней что-то… Он — меня перевернул!

Нет, конечно, я не могу ответить ему взаимностью, что уж скрывать, у него все чувства в глазах и на кончике носа, который так забавно розовеет каждый раз, когда я касаюсь его, когда обнимаю его.

Почему-то сейчас так хочется увидеть этот носик… Это милое личико, которое я столько раз видел красным, распухшим от слез. Мальчик мой…

Я и сам уже не понимаю, какая неведомая сила заставляет меня встать с постели и пойти в гостиную.

Стараюсь идти тихо, чтобы ненароком не разбудить подростка: знаю я, какой у него чуткий сон, помню… не забыл, еще с той ночи в Бергене.

Приближаюсь к дивану. Исак лежит полубоком, закинув правую руку за голову. Теплое клетчатое покрывало, конечно же, уже почти на полу.

Опускаюсь на колени перед диваном и, подняв покрывало, осторожно накрываю им мальчика.

Наверное, надо уйти, но я не могу… Хочется побыть с ним, посмотреть на то, как безмятежно вздымается его все еще совсем худенькая грудь с сильно выпирающими ключицами, как вздрагивает подбородок с ямочкой, как его мягкие волосы ниспадают с чистого, гладкого, белого, как снег, лба.

Опускаю голову на ладони, а локтями упираюсь в свободный край дивана. И, видимо, так засмотрелся на мальчика, что не заметил, как одна из рук соскользнула и задела локтем Исака, который тут же открыл глаза. Непонимающе, удивленно, быстро-быстро заморгал.

— А вы… Вы чего не спите? Что-то случилось? — хриплым ото сна голосом шепчет мальчик, определенно все еще не понимания ситуации. Убрал руку из-за головы и полностью повернулся лицом ко мне.

— Нет, все хорошо, Исак, — так же, шепотом, отвечаю я.

— Тогда что? — улыбается мне, а я молчу, потому что не знаю, как сейчас объяснить свое присутствие рядом с ним.

Не знаю, сколько уже молчим взглядами, но я чувствую, что Исак сейчас не выдержит.

Вот уже приподнял голову и придвинулся на самый край дивана, а его левая рука потянулась к моему лицу. Мальчик мой… что же ты делаешь!

А я как зачарованный смотрю на него и ничего не могу возразить. Только и хватает сил, что перехватить его руку и мягко сжать ее своей.

Взгляд мальчика тут же застыл на мне, вопрошающе, и я знаю, что должен взять себя в руки!

— Нельзя нам так, Исак… Нельзя, — чуть сильнее сжимаю его горячую маленькую ладонь и прислоняю ее к своей щеке.

Мальчик будто выходит из оцепенения:

— Ничего… Это ничего, мне и руки вашей достаточно, — сам переплетает наши пальцы, а я осмеливаюсь только сильнее прильнуть щекой к нашим ладоням.

— Ты все сможешь, мой мальчик, все выдержишь, правда? — касаюсь свободной рукой его лба и ласково убираю с него волосы.

— Правда, — шепчет мой мальчик.

— Давай засыпай, — улыбаясь ему, медленно размыкая наши руки.

Исак немного разочарованно вздыхает, но слабо кивает и переворачивается на живот.

— А вы? Вам разве не надо спать?

— А я побуду рядом, пока ты не уснешь, можно? — вкрадчиво спрашиваю я, попутно укрывая ему спину.

— Тогда я совсем не усну, — хитро прищурив глаза, растягивает губы в улыбке Исак.

— Еще чего! — притворно грозным голосом парирую я, — спи!

Мальчик закрывает глаза, но то и дело широко распахивает их, а потом снова зажмуривает. Ну что за ребенок?

— Сейчас кому-то по носу щелкну! — шутливо грожу я.

— Детей бить нельзя, — с закрытыми глазами мурлычет этот маленький негодяй.

— Спи уж там, ребенок! — глажу его по волосам, еще раз поправляя покрывало.

Через какое-то время Исак затихает, а я все сижу и сижу на полу возле него. Уже и ноги затекли, и надо бы вставать, но я продолжаю оставаться все в том же положении.

Все-таки надо идти. Кое-как поднимаюсь, но напоследок еще раз смотрю на Исака.

И пока плетусь на ватных ногах к кровати, прокручиваю в голове одну единственную мысль, за которую я себя еще не раз изведу самокопанием и муками совести за допущенную слабость.

Кого я на самом деле остановил сейчас от этого поцелуя… его или себя?

========== Часть 19. Daffodil Lament ==========

Исак.

Ну да, уснул я, как же, он мне пригрозил, что по носу щелкнет, а я — как пай-мальчик глазки закрыл и провалился в сон? Актер я еще тот, если честно.

Но как же было охеренно снова почувствовать его рядом. Эти ласковые руки, что гладили меня по волосам, добрый, успокаивающий голос, этот взгляд… А как он за руку меня держал! И как только наглости я набрался сцепить наши пальцы и потянуться за поцелуем?

Руки достаточно, ага, как же… Где мой Оскар?

Да моя бы воля — вцепился бы в него не на жизнь, а на смерть и не отпустил бы к этой стерве длинноногой! Вылизал бы его рот с охуительно мягкими губами; потом наставил бы засосов на всем теле… А когда дошел дотуда — губами и языком такое бы вытворял… Не зря же Ларс хвастал своим скудоумным дружкам, что я работаю ртом, как пылесос. Бедный Эвен кончил бы от моего минета ни один раз, да так, что если бы захотел продолжения — сил бы не хватило даже вставить мне, а если бы хватило — я готов и без подготовки дать ему. Вот только безнадежно мечтать о таком. Чтобы заинтересовать моего учителя английского в этом смысле — мне надо было родиться женщиной и минимум года на два раньше, а то ведь у Насхайма — «принципы».

Иногда хочется послать в зад и все его принципы, и его самого. Да, я, наверное, снова рассуждаю как последняя неблагодарная скотина, но меня просто вымораживает эта его «игра в благородного» со мной.

Я ему говорил, да и сам это четко понимаю: детей своих нет — вот и заботится обо мне, ну, плюс эта его порядочность и гипперответственность. Но ведь давно видит, не слепой же он, что я запал на него! И взять бы ему, да начать держать дистанцию, чтоб я больно-то губу не раскатывал там! Так ведь нет же! Сам обнимает, сам ласково касается, ночами приходит, за руку держит! Вот нахуя это ему все? Приблизить и оттолкнуть рано или поздно? А то, что я сдохну в тот же миг, как стану ему ненужным — так это так, наплевать?! Но и отдаляться начнет — мне не легче будет!

Или, может, это я сам себе напридумывал в своих подростковых фантазиях, а Эвен ведет себя так же, как и раньше?

Хуже всего, что ладно бы это были лишь фантазии насчет поцелуев, ласк, да что там, я бы и от секса с ним не отказался, даже если бы он согласен быть только сверху, в конце концов, именно к такому я и привык. А вернее сказать — меня лежа на постели-то ни разу не выебали: обычно Ларс тупо ставил раком к дивану и трахал до победного, невзирая на мою боль и еле сдерживаемые слезы.

Только и беда вся в том, что мне не одна физиология с ним нужна. Мне вообще кроме него больше никто не нужен. И что, что мне всего шестнадцать, но ведь некоторые и до пятидесяти доживут, так и не встретив свою судьбу. А я вот встретил… Только не в том месте, не в то время, да и не в той жизни, судя по всему.

***

Следующий день был, как и обещал Эвен, очень непростым.

Тяжело было вновь вспоминать все события того дня, когда о том, какая крепкая и узкая у меня задница, узнала из сторис в инсте добрая половина школы.

Но инспектор, занимающийся моим вопросом, все же проявила немало такта и даже когда задавала прямые вопросы о том, как именно меня «раздевали», «трогали» и что заставляли делать», была очень спокойна и не давила на меня. Спросила о том, в каких отношениях я состоял с Ларсом и остальными, как долго, и были ли подобные проявления жестокости с его стороны раньше.

На все ее вопросы я старался отвечать сдержанно, без лишних эмоций.

Когда все было закончено, и я вышел из здания департамента, на улице меня ждал старший Насхайм, а вскоре и сам Эвен заехал за нами.