Дико совру, если скажу, что совсем не тянет на секс. Конечно, кое-какие проблемы решаются самостоятельно — подростковые гормоны — вещь такая, никуда не денешь. Но тупо подставлять зад любому мало-мальски нормальному парню я больше не смогу. Не только потому, что тот случай в туалете навсегда отвратил меня от таких связей. Теперь я сам хочу другого. Хочу попробовать… Хочу испытать на себе, каково это — когда ты отдаешься, потому что человек у тебя под кожей. Знаю, что греха таить, знаю — бессмысленно для меня мечтать о подобном — но и по-другому тоже никак.

Почему-то в голове часто стал возникать вопрос: а если бы… Если бы свершилось, если бы это было возможно — каким был бы наш с ним первый раз? Кто бы был сверху — ведь по сути, хоть я и всегда был пассивом и позволял Ларсу грубо вколачиваться себе в зад — но у меня есть опыт таких отношений с мужчиной, а у него — вряд ли. Сам иногда смеюсь своим мыслям и тут же краснею, как девочка: выходит, с той стороны он что, девственник?

Блять… Иногда уже чувствую себя полным мудаком: Эвен-то сам из кожи вон лезет, чтобы помочь мне, чтобы я не чувствовал себя лишним, ненужным, а я, как тупая похотливая скотина, думаю только о том, как именно он бы трахнул меня, если бы начали встречаться. Да я, блять, до такой бы степени обнаглел тогда, что сам бы его оттрахал до потери сознания прямо на учительском столе! Вытрахал бы из него всю его «натураловость»! Изводил бы его невозможностью кончить сразу, оттягивал бы этот момент, выбивая стоны до срыва голоса! Да этот учитель и сам по ходу не подозревает, какой он горячий!

Но нет… Этому никогда не сбыться. А если бы было возможно — я бы все равно отдался ему — целиком, без остатка. Лишь бы сделать ему приятное, лишь бы он больше не хотел никого, кроме меня. Потому что он заслуживает только самого лучшего. Потому что он — самый лучший…

Да, как бы он ни старался, как бы я сам ни прилагал усилий, но мое черное прошлое и мои черные мысли так просто из меня не выбьешь. Радует одно — все это лишь в моей голове, и ни о моих «грязных» желаниях, ни о моих чистых чувствах к нему он никогда не узнает. Да и вообще, когда он рядом — я только его тепло ощущая всегда, и думать ни о чем подобном не хочется. Видеть бы его солнечную улыбку и чувствовать его ласковые руки на моей голове. Только когда не вижу его долго, бывает, в голову эту закрадываются мысли о «запретном», но на этот случай у меня есть холодный душ и собственные руки. Мне хватит. Довольно. Другого, благодаря своей беспутной прошлой жизни, я — не заслужил!

***

С утра в четверг отец Эвена сообщил мне, что к вечеру отвезет меня в Осло, потому что надо решать «мой вопрос». Они вместе с фру Насхайм успокоили меня, сказав, что и они и Эвен постараются до минимума свести для меня участие в тяжелых для меня разбирательствах. Если повезет, со мной побеседуют пару человек, которых по долгу службы, на мое счастье, знает сам старший Насхайм.

А еще мои опекуны заверили меня, что в любой момент я могу все прекратить сам — ни один шаг не будет предпринят без моего согласия. Через пару дней я вернусь в Берген — а мои законные представители будут принимать участие в дальнейших разбирательствах, если делу дадут оборот. Меня, конечно, тоже вызовут, если потребуется. Но на это, при любом раскладе, уйдет немало времени.

К младшему Насхайму приехали уже под вечер. Как всегда мой учитель — весь в планах уроков, каких-то бумагах, переводах. А вообще, так мило было снова увидеть этого домашнего, уютного Эвена. И снова эта неебически теплая улыбка, ты издеваешься, Эвен?! Инге так своей улыбайся, а не подростку с гормонами, у которого даже от движения кадыка на твоей длинной шее — и то, стояк, возьми его нелегкая!

На самом деле, отец его предложил, чтобы я переночевал с ним в гостинице, он даже номер мне отдельный забронировал — но к моей нескрываемой радости, Эвен наотрез отказался меня отпускать в гостиницу. Да чего там, он отца даже меньше уговаривал остаться. Но, зная моего учителя, я понимаю, что это просто из чувства ответственности за меня и заботы. Ну вот такой он есть, чудной. Что поделаешь?

Старший Насхайм, в свою очередь, настоял на своей ночевке в гостинице, тем более, он еще хотел заехать сюда к какому-то другу по Академии Полиции; на этом, так сказать, и разошлись.

А мы с Эвеном остались вдвоем. Когда-то я уже ночевал у него в квартире, но эти воспоминания сейчас были, словно в тумане, за пеленой. Тогда еще кровоточили раны, и душевные и физические. И к учителю своему я тянулся, потому что инстинктивно искал защиты, утешения, поддержки.

Теперь же все изменилось. Да, мне по прежнему не выжить без его доброты и теплоты. Но сейчас я все сильнее и сильнее ощущаю необходимость его присутствия в жизни, так как вижу в нем не просто доброго порядочного человека, друга. Я вижу в нем мужчину. И, быть может, пока слишком рано так категорично утверждать, но, кажется, я нашел в нем мужчину своей мечты. Только что вот теперь делать с этой мечтой и как быть — ума не приложу.

Эвен.

— Давай вместо лимона кусочек лайма — так ароматнее, и вкус — более терпкий, насыщенный, — после ужина сели пить чай, даже я за компанию с ним вместо привычного кофе налил себе чашку; зная любовь Исака к этому напитку, стараюсь ему угодить. Завтра для него — не самый легкий день, и очень хочется сейчас порадовать ребенка, хоть капельку приободрить.

На пятницу директор дал мне выходной, поэтому я смогу побыть с Исаком. Да я просто не решился бы его оставить одного.

После чая сидим рядом на диване в гостиной. Смотрю на него и почему-то только сейчас замечаю, как же повзрослел мой мальчик за последние полтора месяца.

— Маяк-то сохранили? — хитренько улыбается мой лисенок, вот ведь какой!

— Да, конечно, еще раз спасибо… Я, — почему-то запинаюсь немного в словах, — я включал его, знаешь, ты здорово получился на этом фото, — улыбаюсь ему, а он чего-то покраснел и взгляд опустил.

Потом вдруг резко вскинул его на меня:

— Я бы тоже хотел ваше фото себе на память… Можно? — мальчик так смотрит, даже отказать неудобно.

— No problem, только у меня здесь в основном все в цифровом виде, а так — можно в Бергене у мамы спросить, вместе и выберете, возьмешь любую, какая больше понравится, я разрешаю, — подмигиваю наконец-то расплывшемуся в улыбке Исаку, — идет?

Мальчик кивает, а за кивком следуют зевок.

— Так, давай-ка спать, ребенок! Завтра много дел, сам знаешь, и еще, может к вечеру съездим к твоей маме, да и друзья твои, уверен, будут рады тебя повидать.

Мальчик немного хмурит бровки, когда говорю ему о маме, но вот насчет друзей идея — определено ему по душе.

Конечно, догадываюсь, что ему еще хочется тут посидеть со мной, все же мы еще завтра будем вместе. С Инге договорились на субботу, но, понимая, что там Исак думает насчет меня, про свою девушку я, понятное дело, буду стараться молчать при нем. Просто не та сейчас ситуация, чтобы лишний раз расстраивать мальчика. Немало он настрадался, немало. И я вижу, правда вижу, что он хочет измениться, и он готов делать над собой усилия, а я — просто буду рядом, по возможности, и буду поддерживать его.

— Ты иди в душ, где спальня — знаешь сам.

— А вы? — мальчик как-то тревожно сглатывает, он вообще что имеет ввиду?

— Я на диване лягу сегодня, Исак, — спокойно отвечаю я.

— Эм… А можно мне сегодня здесь остаться, вместо вас? — совсем тихо спрашивает мальчик.

— Ну, Исак, так не делается. Ты — гость, тебе — лучшее место, а я еще бы поработал немного тут.

Вальтерсен качает головой:

— Простите, если наглым покажусь, но я не смогу заснуть в вашей постели… Там вы и она, — как же покраснел вдруг мальчик, — в общем, простите, я не должен тут привередничать, но… Короче, дурак я, надо было в гостиницу с вашим отцом ехать! — выпаливает Исак и резко вскакивает с дивана, но я небольно хватаю его за запястье правой руки:

— Хорошо-хорошо, только не кипятись, можешь спать на диване, если хочешь, я — лягу в спальне, — отпускаю начавшую дрожать руку под все еще неспокойным взглядом мальчика, — пока будешь в душе, я постелю тебе здесь, хорошо?