Все еще с трудом, но встаю и хочу пойти в ванную комнату. Взгляд падает на тюбик с мазью на тумбочке. Ок…сзади жжет так, что хочешь-не хочешь, придется попробовать. Не знаю, получится ли сделать это, стоя в душе…но от Эвена такой помощи я точно не приму. Да и не хочу, чтобы меня там вообще кто-либо видел и уж, тем более, трогал. Даже он…
Хм, не слишком ли я стал выделять его, пусть мысленно, но все же…
Ладно, надо до его прихода все успеть, найти свои вещи и собираться. Придет, еще раз поблагодарю и уйду. Дальше — будь, что будет. И не буду врать — уходить совсем не хочется. И не только из-за теплой постели и возможности побыть здесь, не слыша маминых стенаний, молитв и псалмов.
Уходить не хочется из-за теплого взгляда Эвена, его теплых рук и теплых слов. Какой он все же добрый, понимающий, заботливый. Повезло той блондинке, еще и как. Пусть будут счастливы и хотя бы завтрашний день проведут вместе, без такой обузы как оттраханный в грязном туалете жалкий подросток.
В душе титаническими усилиями, согнувшись в три погибели, умудряюсь немного смазать задний проход; понятное дело, самому делать это несподручно. Но нет, никакой помощи. Этого еще не хватало!
После душа не могу найти своих вещей, поэтому приходится снова облачаться в то, в чем спал. Ок, придет Эвен — разберемся.
Боль все еще ощущается; но идти уже легче, почти не хромаю — а мазь немного охладила жжение. Может, хоть на стуле смогу посидеть.
Едва захожу на кухню, как вижу на столе тарелку, где остывает яичница с беконом, а рядом — молоко и пачка хлопьев. Ну прям английский завтрак, ни дать ни взять.
Так, яичницу я и холодной съем, а вот от чая бы не отказался. Включаю чайник и подхожу к буфету с посудой.
Тянусь за первой стоящей чашкой, но как-то неловко хватаю за дужку, и, выскользнув из моих рук, чашка мигом падает и с грохотом разлетается крупными осколками по полу.
Блять… вот и отплатил Эвену за его возню со мной! Уже начал, красавчик, чё там!
Наклоняюсь, чтобы собрать осколки, но и тут не повезло.
Первый же кривой кусок цветного стекла, попавший мне в руки, тоже выскальзывает, оставив неглубокий, но тут же начавший кровоточить след на внутренней стороне ладони.
Я не человек — я ходячее недоразумение какое-то!
Что там Эвен про аптечку — то говорил? Бинты, надеюсь, там есть, ну или хотя бы клочок ваты.
Нахожу глазами ящик на стене с медицинским крестом, открываю и вздрагиваю, резко отшатнувшись в сторону.
Не замечая боли от резких движений, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и вижу перед собой запыхавшегося Эвена с диким блеском в глазах.
— Ты что творишь?! — кричит, да, именно кричит мой учитель. — Совсем с ума сошел?! — в миг оказывается рядом, чуть ли не прижимая меня к сзади стоящему холодильнику и хватает за запястье раненой руки.
Он это что… из-за чашки так разозлился?
— Простите, господин Насхайм, я не нарочно, сейчас все уберу и уйду… я куплю вам чашку, как только деньги будут, куплю.
— Чашку?! Какую чашку?! — вдруг разворачивает мою ладонь и начинает судорожно осматривать ее. — Она в крови у тебя вся… вся ладонь! — потом то же самое проделывает со второй рукой, — Ты до смерти меня напугал! Я думал, ты успел уже глупостей наделать! — я сам уже ничего не понимаю, а он вдруг обхватывает меня обеими руками и крепко-крепко прижимает к себе… да что с ним? О чем хоть он подумал? Ясно дело, что это не из-за чашки… он что, думает, я того, решил все-таки покончить с собой?
Между тем, все только хуже стало. Эвен как-то неестественно затрясся, а я…что мне оставалось делать? Ладонь все еще несильно кровоточила, но я обнимаю мужчину в ответ и кладу голову ему на грудь, шепчу:
— Ну что вы, все со мной в порядке, зачем так накручивать себя? Я случайно разбил вашу чашку и порезался, сейчас все приберу. Хотел в аптечке бинт достать…
Все это время дрожащий в моих объятиях Эвен, вдруг резко вскинул голову и ослабил хватку.
— Порезался? Где, ну-ка дай посмотрю еще раз, — он видимо так перепугался, что не сразу сообразил, откуда кровь на моей ладони, которая, к слову сказать, уже попала на его пальто, пара капель; хорошо, что оно у него черного цвета. Сейчас он, видимо, понял, что если бы я решил так свести счеты с жизнью, то у меня хватило бы ума делать порезы повыше ладони.
А Эвен уже берет мою ладонь, но так осторожно, совсем не резко.
Еще раз осмотрев, сам достает из аптечки бинт, вату, перекись и еще какую-то склянку.
Потом быстро моет свои руки; высушив их, протирает пальцы спиртовым раствором и начинает обрабатывать мне рану: промывает, дезинфицирует — при этих манипуляциях немного жжет, но Эвен, как ребенку, дует мне на рану, а я в это время ничего не соображаю, но знаю, что стою и улыбаюсь, как дебил.
Эвен аккуратно перевязывает мне запястье:
— Не туго так? — я лишь головой качаю в ответ.
Наверное, из этого транса я бы еще долго не вышел, если бы Насхайм, собрав осколки и убрав медикаменты на место, снова бы не обнял меня, положив свои теплые ласковые ладони мне на голову и спину.
Снова эти прикосновения…
Ловлю себя на мысли, что хочется разбить еще одну чашку и порезаться об осколки и чувствовать эти теплые руки, эту ласковую заботу. Глупая идея, конечно, глупая и детская, пора взрослеть, Исак.
— Ты извини, я наверное, напугал тебя криком, когда вошел? — с придыханием шепчет учитель, а я только и делаю, что веду головой из стороны в сторону, терясь носом о его плечо, до которого еще едва ли могу достать.
— Все в порядке уже, — улыбаюсь куда-то в борт его пальто, под которым, что греха таить, сейчас так хочется оказаться.
Что-то у тебя разыгралась нервная система Исак, надо срочно взять себя в руки.
— С чего хоть вы взяли, что я буду делать такое? Кто вас надоумил?
Странный вопрос, Исак! Ну конечно же, кто еще то, собственно? Слышу какую-то возню в проеме кухни; нехотя отрываю голову от груди Насхайма и вижу две лыбящиеся физиономии и одну — серьезную. Но глаза у всей троицы по яблоку, не меньше.
— Ваша работа?! — вместо приветствия поджимаю губы и складываю руки на груди.
— Извини, бро, просто господин Насхайм так переживал за тебя… — Юнас первым начинает оправдываться.
— Чего уж там, — конечно, вся моя сердитость — наигранная; я реально так рад их видеть! Наконец-то, мои люди рядом!
Нет, Эвен мне теперь тоже не чужой… но, по-особенному не чужой, не так, как все. Я еще должен разобраться, как именно. Но не в эту данную минуту.
Сейчас же я ковыляю к свой банде и мы все четверо обнимаемся.
Оглядываюсь на Эвена, а он стоит такой счастливый, как будто лотерею выиграл. Вот чудак еще тот. Умеет же радоваться за других. И откуда он такой взялся только.
Потом Насхайм зовет нас всех пообедать. Но парни отказываются. Мы какое-то время сидим с ними в гостиной, пока Эвен возится на кухне.
Юнас успевает мне вкратце рассказать, что сегодня было у директора. Когда я слышу про Берген и родителей Эвена, становится не по себе, если честно.
В это самое время в гостиной появляется наш учитель. Парни как-то неловко переглядываются, судя по всему — они под впечатлением от увиденного на кухне.
— Ладно, мы пойдем, ты давай держись и слушайся господина Насхайма, он тебе добра желает, поверь мне, Исак. И давай держись, бро: мы всегда на твоей стороне, если что, — Васкес обнимает меня, а я немного усмехаюсь его словам:
— Так точно, папочка Юнас, — Магнус ржет с моих слов, как конь, Махди пихает его в бок:
— Да, давай держись, мы — всегда на связи, чувак! — хлопает меня по плечу, легонько толкает Магнуса к двери.
Магнус тоже что-то кидает в своем стиле, но я рад ему, рад моим друзьям…но вот рад ли я новости про Берген. Честно сказать, я плохо что понял.
Думаю, сейчас мне все объяснят.
Когда парни уходят, Эвен зовет меня за стол.
— Ты так и не поел, давай садись, потом поговорим.
Обедаем вместе. Я так давно не ел, что уплетаю все за обе щеки. Даже неловко как-то. Эвен только улыбается и подкладывает мне добавки.
