— Юнас, — хватаю парня за руку, — успокойся, пожалуйста, присядь.
Но по лицу парня видно, что он и слушать ничего не станет, если мы сейчас же не вынесем вердикт трем малолетним негодяям. Хотел бы я, Юнас, чтобы все было в моих силах. Но есть закон. И по закону, к сожалению, все — не так просто.
— Юнас, — сейчас господин Нильсен обращается к нему, — как только будет оформлена опека — родители господина Насхайма временно будут являться законными представителями Исака, а значит — смогут представлять его интересы во всех инстанциях. Мы постараемся максимально возможно оградить вашего друга от того, чтобы снова оказаться лицом к лицу с теми, кто так жестоко обошелся с ним. Доказательств их преступного деяния, к слову, немало даже без медицинского освидетельствования, хотя оно, безусловно, облегчило бы задачу правоохранительным органам. Но что уж сейчас об этом говорить.
— Простите, господин Нильсен, но я не мог подвергнуть мальчика такому…в его состоянии это было бы слишком.
— Да, я понимаю, вы действовали по обстоятельствам, и я поражен вашему благородству. Вы взяли на себя немалую ответственность, по сути, за чужого ребенка.
— Он — не чужой. Среди моих учеников — нет у меня чужих детей…знаете, мне иногда кажется — что это ошибки и недогляд с нашей с вами, учительской стороны — что вот такими выросла эта троица.
Директор немного щурится; Васкес хмыкнул и отвернулся. А я стою и молча перевожу взгляд с одного на другого.
— Что ж, завтра мы с вами еще раз созваниваемся и едем к фру Вальтерсен. Спасибо вам за ваше неравнодушие.
— Не благодарите. Вам спасибо за понимание. До завтра, господин Нильсен.
— До завтра!
Выходим с Юнасом к машине, где нас уже заждались его друзья. Конечно, внутри они не усидели, но хотя бы находились рядом, и то — хорошо.
— Ну что там? Их посадят?! — Магнус, конечно же, не утерпел.
— Не все так просто, Магнус, но мы все решим, — стараюсь утихомирить пыл Фоссбакена.
— Можно с вами сейчас к Исаку? Ну повидать его? — спрашивает Махди.
— Вообще-то я не против, но давайте я сначала его предупрежу, а вы приезжайте ближе к вечеру. Адрес я оставлю, — стараюсь улыбнуться хоть немного, чтобы разрядить обстановку.
— А Исак в школу придет в понедельник? — любопытству Магнуса нет предела.
— Он теперь не здесь будет учиться, потом все узнаете, не надо сейчас доставать господина Насхайма вопросами своими, ок? Он и так немало сделал для нашего друга, — в который раз поражаюсь способности Юнаса трезво, по-взрослому оценить ситуацию.
— Ну ок, ок, ясно дело. В нашей школе всяко найдутся придурки, которые довели бы его до еще одного…
— Замолчи, а! — Юнас рыкнул на него, но теперь меня уже не успокоить.
— До чего до одного? Ты о чем это, Магнус?! — глаза начинают хаотично бегать по сторонам.
— Думаю, вам все-таки надо это знать, — Васкес тревожно сверлит меня взглядом, — Исак уже пробовал покончить с собой, пару месяцев назад, ну там проблемы были, и мама у него лютовала, дома его держала взаперти, в школе стали все издеваться; эта скотина Хансен ему подвернулся, стал деньгами «помогать»…а издевательства еще долго длились. Он тогда все спрашивал, как можно того…ну чтоб не вешаться, не резать вены и не таблетки, типа из любопытства, а мы просто в шутку, ну обычный подростковый трёп о всяких запретных вещах, вообщем возьми да скажи, что можно воздух шприцом в вену пустить и все…не знаю, где он достал шприц, но я вовремя успел. Чуть не избил его сам тогда за эту тупость…
— В машину, быстро! — я уже плохо помнил, как мы все запрыгнули внутрь и я завел автомобиль и стал гнать так, будто забыл, что со мной — дети.
Но я и правда помню только то, как в висках стучало его «Я не смогу больше жить…», «Выпью достаточно. И всё»…
Только бы успеть…успеть…успеть…
__________________________
* Тролльхауген — дом Эдварда Грига в Бергене.
** Уходить по-английски — не прощаясь.
========== Часть 12. Never grow old ==========
Комментарий к Часть 12. Never grow old
The Cranberries, “Never grow old”
Советую послушать для атмосферы)
Исак.
Впервые за эти сутки я остаюсь один. А значит, можно не притворяться, что мне становится лучше, не выдавливать эту дебильную улыбку, лишь бы Эвен перестал хлопотать надо мной как курица-наседка.
Да он ведь и так столько уже возится со мной. Другой бы на его месте давно плюнул на такое ничтожество как я и размазал, а он, чудной, привел к себе домой, уложил в свою постель; планы с девушкой на выходные отменил… сейчас поехал куда-то, правда, может, с ней ненадолго увидеться хочет, все-таки парень он молодой, дело ясное.
Успокаивал меня полночи; обнимал так… как будто я немного больше, чем просто ученик.
Хотя, чего там, тупо жалко меня, и жалость эта сейчас, если честно, убивает.
Я правда благодарен ему за все, но жалеть меня больше не надо, хватит! И я тоже хорош: что толку слезы теперь лить, если вся школа видела, как в меня совали свои палки эти уроды.
Мортен — понятное дело, его дружок — Томас, ну куда там — у каждого уважающего себя негодяя должна быть своя шестерка.
Но Ларс… Как он мог так со мной… хотя, если разобраться, когда бывали наедине — всегда был со мной груб; обращался как с дерьмом, думал только о своем удовлетворении. Сначала жестко трахал, потом скулил: «как ему жаль», и все такое.
По правде сказать, не знаю, как быть дальше. Как вернуться домой, как снова смогу переступить порог школы. Юнас не может вечно врать, что я у него, а в школе…в школе и раньше слухов было не мало, сейчас же я и вовсе стал всеобщим посмешищем. И, конечно же, еще найдутся жалостливые одноклассницы, наподобие нашего учителя английского, которые будут кудахтать вокруг меня, организовав «общество защиты униженного и оскорбленного имени меня».
Но большинство просто будет издеваться. Как же… новая забава: дающий на камеру в туалете Исак Вальтерсен.
А еще мама. Она и так-то вдолбила себе в голову, что ее сын — слуга сатаны, что не может мужчина позволять делать с собой подобное другому мужчине, и что все это — от неверия и прочее.
А то, что в доме хлеба иногда не бывает, это ее не волнует.
Два раза с предупреждениями приходили из службы опеки, грозились забрать меня в интернат, если мать не начнет как положено заботиться обо мне и следить за тем, посещаю ли я регулярно школу.
Какое там следить! Она сама-то рада-радешенька, что я дома, а не шарюсь с парнем по туалетам.
Ну это я образно, конечно. Подробностей моей сексуальной подростковой жизни она, понятно, не знает. И про это убийственное унижение она тоже не узнает. Уж я постараюсь, иначе окончательно умом тронется, а ведь какая — никакая, но она — моя мать.
Выход, конечно, есть, но после того, как пару месяцев тому назад Юнас застал меня с пустым шприцом в руках и закатанными рукавами… короче, после той «дружеской» беседы как-то не думается о таком выходе. Говорил он со мной так, будто и на том свете меня достанет и начнет жизни учить. Да глупо это! Опять же, лишний повод поржать всяким недоумкам над слабаком Исаком.
Да и Эвен мне такие слова говорил ночью об этом. Я, честно сказать, плохо соображал еще, всего-то не упомню, но одно услышал четко: все можно исправить, пока ты жив. Вру, не только это… еще то, как он мне про сокровенного сказал. Хотелось бы думать, что это не из жалости, очень бы хотелось, чисто по-человечески, ничего больше. Ничего.
Криво усмехаюсь собственной никчемности. Ладно, надо как-то вставать. Раз уж Эвен просил не уходить без него — дождусь его возвращения, но потом — всё. Нельзя же так в наглую пользоваться его добротой. Я даже не знаю, как ему отплатить за нее теперь…платить то привык только одним способом.
Но нет, таких пошлых мыслей по отношению к этому человеку у меня даже возникнуть не может.
А еще мне хочется поскорее избавить его от такой грязи как я.
Что дальше буду делать — ума не приложу. Сейчас меня, наверное, хватит только на душ. И в животе так-то уже урчит: не удивительно — сутки ни крошки во рту…придется еще раз воспользоваться напоследок добротой моего учителя: он там что-то про завтрак на столе говорил, кажется…
