Бог мой, он же получил повреждения. Когда белье его еще болталось на коленях, я успел разглядеть засыхающие струйки крови на задней стороне бедер, прямо под ягодичным мышцами…скриплю зубами от нарастающего гнева, но сейчас не время для этого:

— Исак, давай попробуем подняться, я помогу, скоро звонок, и тебя лучше отвести в медкабинет.

Не успеваю договорить, как мальчик задергался в моих руках, кривясь от боли:

— Нет, не надо, прошу вас, я не вынесу этого! Не надо, — и слезы в два ручья.

Снова прижимаю мальчика к себе:

— Тише, тише, мой хороший, как скажешь, не хочешь — значит не пойдем, только успокойся, тише.

Вновь глажу мальчика по волосам и спине; Исак так доверчиво прижимается ко мне — а я только и могу, что начинаю укачивать его, как ребенка…хотя, он ведь и есть ребенок, мой маленький, измученный ребенок.

Так, о враче говорить бесполезно, но здесь находиться нельзя, между тем у нас осталось от силы пять минут.

— Давай так, — немного отстраняю мальчика от себя, — мы сейчас встанем с этого грязного пола и уйдем из этого места, вместе уйдем.

Мальчик даже не имеет сил на вопросы: просто осторожно помогаю ему подняться.

Исак опирается на мое плечо; приобнимаю его за талию и только сейчас вспоминаю, что джинсы у подростка не застегнуты и вот-вот слетят.

Мальчик предпринимает новые попытки, дергая за собачку молнии, но руки не слушается.

— Я осторожно, не бойся, просто доверься мне, ладно? — Исак слабо кивает в ответ, а я помогаю справиться с застежкой, беру его рюкзак и мы, медленно из-за прихрамывающего подростка, покидаем туалет.

Выбираемся из школы — на наше счастье внизу, кроме вахтера, нет никого, поэтому просто проходим к выходу.

Выйдя из ворот школы, направляемся к машине. По моим расчетам сейчас будет звонок, а значит у меня есть только пятнадцать минут до следующего урока на то, чтобы решить вопрос с моим досрочным уходом с работы сегодня.

Помогаю тинейджеру присесть рядом с водительским местом. Все время пути до машины Исак молчал. Но сейчас, конечно, возникли вопросы.

Повернул голову ко мне, тихо прошептал:

— Куда вы меня?..

— Домой, Исак, поедем домой, — видя, как подросток слабо качает головой в знак протеста, тут же оговариваюсь, — ко мне домой.

Резко вскидывает брови, оживляя потухшие глаза, и в них я замечаю признаки зарождающегося страха… Господи, о чем подумал этот мальчик…

— Исак, что ты, — протягиваю руку и глажу ребенка по голове, — неужели ты так плохо думаешь обо мне? Неужели я способен причинить тебе вред?

Мальчик виновато опускает взгляд:

— Простите…

— Ну что ты, Исак, — снова погладил по голове, — сейчас только решу вопрос с работой и поедем.

Мальчик молча закрывает глаза, из которых в который раз начинают вытекать соленые капли.

Не знаю, откуда в тот момент взялась эта наглость и смелость, но, позвонив директору, наврал с три короба про непредвиденно возникшую тяжелую ситуацию у родственников из дальнего района Осло, поэтому мне пришлось без предупреждения срочно покинуть рабочее место, и до понедельника я на работе не появлюсь.

Директор пожурил меня за «внезапный приступ безответственности», но, так как в целом я «на хорошем счету» у руководства, в принципе меня отпустили, обещая найти замену на оставшиеся два урока.

— Возитесь со мной, а я вам только самому проблем наделал… — сквозь новые всхлипы доносится до меня с соседнего сиденья.

Поворачиваю голову и смотрю как можно теплее:

— Не бери в голову, никаких проблем нет у меня, давай-ка закрывай глаза и поспи немного. Сейчас пробки в обед большие, значит, доберемся до места только через полчаса.

Мальчик послушно закрывает глаза, но, конечно, о сне и речи быть не может. Разве уснешь после такого…надеюсь, хоть к ночи смогу его уложить.

Надо бы сообщить ему домой, хотя бы о том, что он не придет. Пока стою в пробке, ищу в Facebook Васкеса, набираю на планшете сообщение, где прошу не задавать сейчас, по возможности, никаких вопросов, и сказать маме Исака, что тот сегодня ночует у него. Понимаю, что матери его дела нет до этого, но сообщить надо. Получаю в ответ, что маме друга он, конечно, все передаст, но так как он в курсе произошедшего, «этим уёбкам не жить, извините».

Прошу ничего не предпринимать сейчас, клятвенно обещаю, что «они ответят за все».

Через пару гневных сообщений с того конца чата, удается уговорить Юнасу дождаться меня завтра у школы, и «мы вместе съездим прямо домой к директору».

Прощаясь, даю слово позаботиться об Исаке и продолжаю путь до дома.

Оказавшись в квартире, сразу же укладываю мальчика на живот на диване в гостиной…сидеть, конечно, он не может. Приземляюсь рядом:

— Исак, я знаю, что это очень тяжело. Но если мы хотим, чтобы эти…ответили по закону, нам надо связаться с полицией и… — тут же осекаюсь: в голове возникают картины дознания, очных ставок, обязательного в таких случаях тщательного медицинского осмотра на предмет подтверждения факта насильственного проникновения…

И как я, как я смогу подвергнуть несчастного мальчика всему этому? Ему и так досталось немало унижений, боли!

Нет уж, не бывать этому! Что угодно сделаю, какие угодно найду доказательства вины этих подонков, в лепешку расшибусь…но ни одна слезинка больше не упадет из прекрасных глаз Исака. Никто больше не унизит его, не попрекнет произошедшим. Я найду выход, найду!

— Нет…не надо полиции…умоляю вас, — мальчик безотчетно схватил меня за руку слабыми пальчиками.

— Не бойся, я, не подумав, сказал это, конечно, не надо, не бойся, — ласково сжал в ответ его маленькую ручку, — давай, полежи тут пока, а я ванную наберу. Потом что-нибудь с обедом придумаю, — отпустил его руку, погладил по волосам и, ласково улыбнувшись, пошел в ванную комнату.

До вечера удается сводить мальчика в ванную; говорю ему, что надо хотя бы смазать там…повреждения, но по широко распахнувшимся от страха глазам мальчика, понимаю, что сморозил очередное глупое предложение; помогаю переодеться в домашнее — нашел кое-что у себя в шкафу; потом мальчик смог, пусть все еще через боль, но присесть на диван, подогнув ноги так, что сидеть пришлось на коленях.

От еды Исак наотрез отказался, но хотя бы выпил пару глотков сока.

Было почти семь вечера, а мы уже минут сорок просто молча сидели на диване друг напротив друга.

Раздается звонок. Бог мой, Инге!

— Алло, да, милая, тут такие обстоятельства, я не смогу сегодня заехать… и вообще встретиться не получится… Я тебя наберу часика через два, все объясню, не сердись, только.

Инге отреагировала на удивление весьма спокойно. Немного обиженным голосом пролепетала «ну ладно, надеюсь причина веская», попрощалась и прервала звонок. Ок, еще надо будет придумать историю для моей девушки, но это — позже. Сейчас мне важен другой человек.

Продолжаем сидеть в тишине.

Периодически на глазах Исака наворачиваются слезы, а я просто даю ему возможность тихо поплакать, по-другому никак…

— Как вы… как вы узнали, что я там… что они меня… — нарушает тишину тихий слабый голос.

Я молча вздыхаю и взглядом показываю, что не надо сейчас это вспоминать.

Исак отворачивается к спинке дивана:

— Тоже в снэпчате или инстаграме были…прямо на уроке? — горько усмехается, а я, вместо того, чтобы возразить, придвигаюсь ближе и, притягивая мальчика к себе, обнимаю его, сцепив ладони на спине.

А Исак… Исак обнимает меня в ответ, спрятав мокрое личико у меня не груди:

— Простите меня…за все простите…я ведь тогда не знал еще, что вы такой…

Тихо улыбаюсь куда-то в эту шелковую макушку, крепче обнимая мальчика.

— Все нормально, Исак, не надо сейчас об этом; сегодня был трудный день, я сейчас постелю тебе в спальне, а мне еще надо кое-какие дела решить.

— Давно я так нюни не распускал…я обычно не такой плаксивый, — подросток тяжело вздыхает, а я улыбаюсь сквозь уже собственную соленую пелену и еще плотнее прижимаю его к себе.