Эвен еще какое-то время подержал его в своих руках, в затем, нежно огладив хрупкие плечи, промолвил:

— Так что? В этих руках еще жив дух лучника?

— Жив, господин.

— Тогда собирайся. Буду ждать тебя у ворот.

***

Больших сборов не потребовалось. Первый летний месяц готовился уступить свое место июлю. И пусть лето в этих землях Севера не отличалось теплом, простой лейне и тонкой шали вполне хватило, чтобы не чувствовать прохлады. Да и Эвен был рядом. В грядущую ночь летнего Солнцеворота Исибэйлу должно было минут семнадцать.

— Держи стрелу крепче и постарайся, чтоб рука, что тетиву натягивает, не дрогнула. Вот так.

Согретый дыханием молодого господина, окутанный его руками, ласкаемый прядями его волос, что касались порозовевших щек мальчика, Исибэйл забывал обо всем на свете. Немалых усилий ему стоило сосредоточиться сейчас на стрельбе, но он вовсе не хотел пасть в грязь лицом перед господином, потому старался, как мог.

Только когда возвращались на просторный двор дома Насхайма, Исибэйл почуял неладное: слишком тосклив был взор господина.

— Я провинился в чем-то перед вами, господин?

— Нет… Зачем ты, чуть что, себя винишь?

— Что же взором вы невеселы?

— Не знаю, Исибэйл, — Эвен поправил на мальчике все время норовящий сползти на одно плечо ворот лейне. — Какое-то предчувствие… в груди томится. Не могу с ним справится.

— Что же это… — глаза мальчика наполнились тревогой.

— Не принимай близко к сердцу, Исибэйл, — Эвен напоследок прижал к себе мальчика. — Мало ли что там у меня… Тебе не нужно об этом печалиться. Когда с тобой все ладно, то и в моем сердце покой.

— Хорошо, господин. Как скажете, — Исибэйл, привстав на цыпочки, дотянулся губами до раскрыла его ключиц и оставил между ними свой несмелый поцелуй.

Знал бы он, какой волной нежности отзовется этот поцелуй в груди молодого лорда Насхайма.

Предчувствие не обмануло Эвена. По возвращении его известили, что прибыли люди самого Ярла, с посланием для него.

Выслушав их, открыв скрепленный печатью Ярла свиток, Эвен отпустил людей и проследовал в свои покои, приказав не тревожить его до вечера. Конечно, до Исибэйла не могли не дойти слухи о таком расположении духа господина.

Так как Эвен даже к ужину не спустился, Исибэйл осмелился сам отнести вечернюю трапезу своему господину.

— Простите, господин, — он без препятствий вошел через приоткрытую дверь, застав Эвена сидящим у резного окна, спиной к нему. — Я вам ужин принес… Простите, если помешал.

— Поставь и уходи.

Первую часть приказа Исибэйл выполнил беспрекословно, но покидать покои молодого господина он не спешил.

— Ты не слышал, что тебе было велено? — Эвен повернулся к нему, сверкнув ледяным взглядом.

— Слышал, господин… Только я не уйду… Прикажите и я возле двери вашей лягу, что пес дворовый, а не уйду. Не оставлю вас с вашей печалью один на один.

Мальчик так бы и остался стоять посреди комнаты, если бы вскоре не оказался, который раз за день, в объятиях Эвена:

— Знал бы ты, Исибэйл, как меня наказал Бог… В очередной раз. Я чувствовал, что так будет.

— За что же ему вас наказывать, господин? Зачем вы так…

— Ему ведомо за что, Исибэйл.

— Что же такого успело произойти? Вас люди Ярла опечалили каким-то известием.

— Еще каким, Исибэйл, — Эвен взял в ладони побледневшее личико. — Сам не ведаю, как такое могло прийти нашему господину в голову… Да только он велит, чтобы вместе с его людьми ко двору прибыл и ты, чтобы служить ему. До самого Йоля.

— Что вы, господин… Нет ли ошибки? Откуда Ярлу знать обо мне? Да и кем я могу там быть? Разве что… На кухне помогать… Там, верно, и без меня людей полно,

— Не нам судить о его решениях… Не могу я не подчиниться. Не волен ослушаться.

— Как же так, господин?.. Стало быть, разлучат меня с вами? Неужто и сделать ничего нельзя, господин мой?.. Как я без вас буду… — Исибэйл сам прижался к нему.

По груди Эвена уже стекали в два ручья слезы мальчика. Ему и самому стоило немалой выдержки сейчас не проронить слез. Но что он мог против слова Ярла?

— Не плачь, ангел мой… Моя бы воля, я бы никогда тебя не отпустил. Но здесь я бессилен. Слово Ярла закон в этих землях. Не плачь.

Исибэйл как-то разом затих. Перестал дрожать и всхлипывать. Сам оттолкнувшись от груди Эвена, вытер остатки слез ладонями и чистым, омытым слезами взглядом пристально посмотрел ему в глаза, в которых младший Насхайм прочитал вызов:

— Чему быть — того не миновать, господин, — Эвен, приоткрыв рот, молча наблюдал за тем, как Исибэйл медленно обнажает плечи. — Вы сказали тогда… Что полюбили меня. Любите же меня этой ночью так, чтобы и с остывшим к зиме солнцем жар от ваших губ негасимым пламенем горел на коже.

Комментарий к 12. Ты - моя святыня.

Для того, что будет, отдельная часть. Они это заслужили. И мальчик, родившийся в ночь летнего солнцестояния, особенно))^^

========== 13. Вместе с новым солнцем я вернусь к тебе ==========

— Лишь ты и я.

— И темнота.

Давно уже истлели остатки лучин, и даже сквозь самую короткую ночь в году пробивался нетеплый ночной ветер, но и в этой темноте для Эвена горели вечнозеленым пламенем сумеречные зарницы глаз мальчика из такой сейчас далекой Шотландии.

Словно в закатный саван умиравшее солнце, пеленал он в свои руки это тонкое, гибкое тело. В этих щеках, манящем изгибе шеи, плечах и руках он нашел приют своим губам. Никогда уже не забыть Эвену, как той ночью к сердцу его в ночной тиши тесно приник Исибэйл, как зелень его нежных очей влажно дрожала возле самой его души, как бессвязный шепот его впитало дыхание Эвена.

Обнаженной кожи обоих касалась грубая постель молодого хозяина, но разве могла она затмить нежности рук Исибэйла, подобных молодой весенней траве. Пускай загрубела, пускай очерствела мягкость хрупких пальцев после тяжелой работы, но и сквозь все трещинки и мозоли пробивалась тихая сила нежности, что была у него внутри, и огонь очага с кухни так и не смог сжечь до чернеющей красноты бледно-розового лица мальчика.

Думал ли этот суровый воин Севера, что сердце его будет таять от одного лишь робкого прикосновения хрупкой ладони к его лицу:

— Как же мне быть, Исибэйл? Где мне спрятать тебя от недобрых людей?

Накрыв собой тело мальчика, оперевшись на руки, боясь, что не выдержит мальчик такой тяжести, Эвен все целовал и целовал это зефирное личико, пока Исибэйл неспешными движениями гладил его плечи и спину.

— Вы уже укрыли меня от всего дурного, — Исибэйл коснулся его груди. — В своем сердце. Я это чувствую.

— Я бы отдал все, что есть у меня. Лишь бы ты скорее вернулся ко мне.

— Не печальтесь, мой господин. Я вернусь к вам. Вместе с новым солнцем вернусь.

Знал бы Эвен, с каким трудом давалось мальчику каждое слово. Как внутри у него все сгорало от одной мысли, что через пару дней он уже так долго не сможет увидеть глаз молодого хозяина. Обоим разлука была невмоготу. Но чуяло юное сердце, кто затеял коварный замысел против его господина. И меньше всего на свете хотелось Исибэйлу видеть, как крест скорби пометит межбровье на прекрасном даже в своей суровости лице молодого господина.

Едва ли Эвен, с жаром огладив узкие, с остро-выпиравшими косточками бедра, осторожно переместился с мальчиком так, что тот сейчас был у него под боком, Исибэйл почувствовал, как его лишившиеся из-за частых недоеданий округлости поджарых половинок жадно мнут нетерпеливыми пальцами, забыв об осторожности. Но в сласть была ему эта жадность, а когда его собственных чресел коснулись затвердевшей плотью, он и представить себе не мог, что это прикосновение отзовется трепетом во всем теле.

Смело дотянувшись ладонями до головы Эвена, Исибэйл, что вольным ветром, принялся выплетать золоченые неласковым северным солнцем пряди из забранных в тугую косу волос, все шепча, напоследок опомнившись:

— Можно мне, господин?.. Можно мне их на воле увидеть?.. Позволите?..