Но будь то ветер, дождь, зной, буря… они не убоятся божественных сил природы севера. Силе другой природы суждено соединить их этой ночью.

— Боги накажут нас за это…

— Нет их, Исибэйл, только один Бог есть.

— Разве ваш Бог не накажет нас?..

— За что же он должен нас наказать?

— За то, что вы прикасаетесь так ко мне: за то, что я хочу, чтобы прикасались…

— Исибэйл, — Эвен прошелся губами по впалым щекам мальчишка, — он накажет меня, если я хоть раз еще посмею обидеть тебя, но не бывать этому, слышишь? Не бывать.

— Не зарекайтесь, господин, — прошлепал мальчик, пряча лицо на широкой груди Эвена, — не гневите вашего Бога.

— Верь мне, Исибэйл.

Тихими, невесомыми прикосновениями обнажил он плечи мальчика, стянув его тонкую лейне до пояса. И грезилось Эвену наяву, что с каждым его прикосновением вспыхивает искрами эта лилейная кожа, а горящие зеленью остролиста очи лишь сильнее распаляются негасимым пламенем.

Эвен вдруг ясно увидел перед глазами ту самую стрелу, что впилась в ствол дерева в далеком шотландском лесу аккурат над головой этой и указала путь к дрожащему сейчас в его руках мальчику. Он видел другую стрелу, ту самую, что ранила Исибэйла и вырвала прядь его дивных пшеничных локонов.

Уже не раз он сам, своими руками, чуть не лишил мальчика жизни. Не раз причинял боль… Быть может, Исибэйл прав: Бог накажет его за самонадеянность. А невидимые, летящие во тьме стрелы, не обойдут их головы и сердца.

— Тяжко вам из-за меня. Не делайте того, о чем жалеть будете, господин, — Исибэйл коснулся раскрытой ладонью задумчивого лица молодого хозяина. — Чем казнить себя будете за это… Не надо, не печальтесь.

— Ты что же это, Исибэйл, — добравшись с прижавшимся к нему мальчиком до постели, Эвен осторожно опустился туда вместе с ним, — не за себя боишься, мне пророчишь наказание? — он навис над пылающим телом мальчика.

— Да, за вас я боюсь. Пусть лучше мне будет уготовлены невыносимые муки, но лишь бы вас они обошли стороной.

— Как же так, Исибэйл? Стало быть, и жизни своей не пожалеешь за меня?

— Не пожалею, господин.

— Не пожалеешь? — Эвен прислонился своим лбом к его. — За меня отдашь ее? За тирана, что чуть не раздвоил тебе косицу? За того, кто увез тебя из родного дома за ледяные воды севера? За того, кто хочет тебя ночь целую брать, как девицу, да так, чтоб ты под утро и на ногах стоять не мог… За него ты хочешь отдать свою жизнь?

— За того, кто согрел меня, когда я умирал от холода и стыда, — Исибэйл приподнялся и, потянувшись, спрятал нежное личико на его плече. — За того, кто всегда защищал меня и доверил мне свои тайны, за того, кто…

Последнее так и осталось невысказанным.

Исибэйл смело вверял себя губам и рукам молодого господина. Как ни чурался своей неумелости, но сколько получал поцелуев, с лихвой отдавал в ответ.

Забылся стыд от тех запретных прикосновений Исабель. Сейчас чувствовались только ласковые касания Эвена. Его ладони гладили ему плечи, грудь, ребристую от все еще сильной худобы спину. И с каждым движением его рук по глади юной кожи они становились все осторожнее и нежнее, словно Эвен боялся порушить эту хрупкость.

— У меня губы горят, — Исибэйл откинулся затылком на изголовье постели. — И у вас, господин мой, — он, зажмурившись, на ощупь дотянулся пальцами до окаймленного заревом рта молодого хозяина.

Эвен приоткрыл припухшие губы так, чтобы пара нежных мальчишеских пальчиков оказались внутри.

— Совсем ты горячий, Исибэйл, — он влажно прошелся по ним кончиком языка. — Но будет еще горячее.

Он раздел находившегося на грани сладкого бесчувствия мальчика донага. Обнажившись сам, огладил его узкие бедра. Раздвинув их тяжестью своего тела, грудью прижался к груди Исибэйла, чуть удерживая себя на согнутых руках: боялся, что мальчик не выдержит его тела.

Такая близость их наготы, на удивление, не смутила Исибэйла. Он уже чувствовал ее когда-то, сквозь забытье. Тогда Эвен своим телом отчаянно пытался согреть его собственное. Но в тот момент он и не подозревал, что вместе с телом мальчика отогрел и свое, жившее пустотой после смерти Эвера, разъедаемое болью сердце.

И вновь посыпались поцелуи, скользившие по их телам шелковыми лентами ласки. Каждый раз, стоило мальчику открыть глаза, Эвен видел в них переливавшееся светом драгоценных камней небо северной ночи, а Исибэйл видел в его глазах небесную гладь родных озер. Но небо сливалось с водой, когда раз от разу алым сургучем соединялись их губы.

До онемения в пальцах изгладив ставшее изваянием его собственных рук и губ тело, Эвен, освободив его от своего веса, быстро развернул мальчика к себе спиной, поставив на колени. Исибэйл, прийдя в себя, оглянулся через плечо, и что-то в его взгляде было такое, что заставило Эвена смирить нетерпение плоти и, опустив ладони на его худенькие плечи, прижать спиной к своей груди и вновь опуститься с ним на постель.

Исибэйл, объятый руками своего господина, одна из которых покоилась на его груди, а другая плавными, но дарившими трепет всему телу, движениями гладила низ живота, не мог проронить и слова. Он уже мысленно ругал себя за тот нечаянный страх в глазах, когда он посмотрел на готовившегося взять его Эвена.

Наконец, он решился:

— Почему вы остановились, господин?

— Потому что я обещал не причинять тебе боли, — Эвен дышал у самого, отливавшего золотом виска.

— Но мне не было больно.

— Если бы я не остановился… Было бы.

— А, может быть, вы просто поняли, что я не он?.. Что я не ваш брат?

Исибэйл слышал, как скрипнули резко стиснутые зубы за его затылком. Обнимавшие его руки уже обе находились в покое.

— Вы и сейчас не смотрите на меня, потому что не хотите видеть моего лица?

Убрав свои руки, Эвен одним рывком сел на постели и, нашарив старенькую лейне Исибэйла, накрыл ею лежавшего на боку мальчика:

— Одевайся и уходи к себе.

Не успев смахнуть с ресниц мигом проступившие слезы, Исибэйл послушно натянул через голову свой нехитрый наряд и, тихо попрощавшись, с опущенной головой оставил молодого господина, сидевшего к нему спиной, одного.

***

— Стало быть, сын старого Насхайма, вернулся. И ему нужны новые земли.

— Да, мой господин. И на этих землях ему будут нужны новые люди.

— Не сомневаюсь. Значит, один хочет владеть здесь всем.

— Боюсь, что именно за этим он и вернулся.

— Мы должны помешать ему. И хотя он силен, и многие поддержат его, у всякого из нас есть слабое место. Так в чем его слабость, Седрик? — расчесав узловатыми пальцами бороду, ярл пристально посмотрел на доверенного Эвена.

— Не в чем, мой господин, — слащаво улыбнулся Седрик. — А в ком.

========== 12. Ты - моя святыня. ==========

— Эти руки ведь еще не потеряли сноровки лучника?

— Господин…

Исибэйл, водрузив тяжеленный чугунный котел на раскаленную плиту, от которой дышала жаром небольшая кухня, встрепенулся всем телом, едва ли его тонкопалые ладони накрыли руки Эвена, а сам он прислонился грудью к мальчику со спины.

— Я разгневал вас той ночью… Простите меня.

— Неправда, — руки Эвена скользнули вверх, к плечам, живо развернув мальчика, который сейчас все равно не смел поднять на него глаз. — Что же ты, ангел мой. Разве натворил чего?

Исибэйл тихо покачал головой:

— Вы прогнали меня… Вам виднее.

— Не прогонял я тебя, дитя ты неразумное, — Эвен коснулся губами его лба и притянул мальчика к себе. — От боли хотел уберечь. Ты же для меня… Ох, Исибэйл, — Эвен запрокинул голову, но чувствуя, как мальчика начинает трясти в его объятиях, вновь прижался подбородком к его макушке. — Если бы ты только знал, кто ты для меня… Как я дорожу тобой.

Он поднял это понурое личико к себе и поцеловал благодарно открывшиеся ему навстречу губы.

— Я до конца дней своих готов причащаться к твоим губам, что к святыне. И готов беречь тебя от любого зла. Ты веришь мне, Исибэйл?

— Я верю вам, господин.