О каком превосходстве рассуждал сейчас Эвен? Мальчик не знал, как успеть сделать вдох между растянувшимися на вечность ударами сердца.

Что бы сейчас не говорил Эвен — тщетно… Выпущенная Исибэйлом стрела, Исибэйлом, на остром плече которого все еще лежала чужая ладонь, попала почти что в самый край столба, много дальше от центра.

— Ничего, — мальчик не видел, но по голосу догадался, что Эвен не сердится, — еще усп…

— Господин, — со стороны дома на дворе появились несколько мужчин, — А мы вас обыскались.

Седрик. Этот заискивающе-гнусавый тон Исибэйл узнал бы из десятка.

— Скверный мальчишка вновь порывался доказать вам свою доблесть? Да только вилы для навоза с луком и стрелами перепутал?

Раздался смех. Эвен мгновенно убрал от мальчика руки и молча направился к своим людям.

А Исибэйла вновь как будто и не было. И этих слов, и прикосновений.

Резкий свист сопротивляющейся ветру стрелы, а затем гулкий и следом резкий звуки заставили молодого господина обернуться.

От стрелы его остался только острый наконечник, рядом с которым, железо к железу, пробила деревянную опору стрела Исибэйла.

Сам же мальчик, сияя глазами, что листья падуба в огнях йольских костров, с надеждой смотрел на преображавшееся яростью красивое лицо своего господина.

— Да как ты только посмел!..

Казалось, каждое слово Эвен зубами был готов вонзить в обнаженную шею мальчика.

Приблизившись к нему, он выхватил из вновь принявшихся за дрожь рук Исибэйла колчан и лук и, отдалившись на пару шагов, натянул тетиву и выпустил стрелу так, что та прошла аккурат возле виска мальчика. Вырвав и утащив за собой клок пшеничных кудрей, она вонзилась прямо в другую стрелу, раздвоив ее до железного наконечника.

Боль пронзила Исибэйла сильнее стрелы Эвена. Та боль, что была не в раненой голове, пусть и нещадно саднило окровавленный висок и место, что зияло пустотой от вырванных локонов.

От обиды и несправедливости в груди жгло сильнее.

А вокруг вновь раздались громкие насмешки. И мерзкий голос изрек:

— Будет знать, сучье отродье, что последнее слово всегда за вами, господин!

И беспощадный, ледяной взгляд, говорящий: «Ты сам виноват… Ты не оставил мне выбора, Исибэйл.»

Мальчик не плакал. Пускай обида и боль были запредельными. Он помнил: Эвен не хотел больше видеть его слез.

И слез не было.

Исибэйл не позволил им пролиться, даже когда остался один в тесной кухне. Когда, поминутно пропитывая куском своей старой лейне плохо заживавший висок, возился с тяжелыми котлами с кипятком и подбрасывал поленья в очаг.

Глаза его не проронили ни единой слезы.

Только сердце его беспрестанно кровоточило.

Он как раз пытался впихнуть слишком длинное полено в очаг, когда в проеме кухни появилась высокая фигура.

Исибэйл выпрямился. Он вытянулся перед господином так, будто все его тело было сейчас сродни тетиве на луке.

Эвен смотрел без былой злобы. Словно ее у него забрали и унесли с собой все эти люди, что во главе с Седриком смеялись над осмелившимся на такой дерзкий поступок Исибэйлом.

— У тебя лицо дышит жаром. Ты плакал?

Пока еще были силы сдерживаться. Мальчик покачал головой:

— Нет. Это от огня, господин.

— В кладовой должно быть масло облепихового дерева. Смажь им висок… пройдет, — он рукой потянулся к лицу мальчика, но тот отпрятнул от нее, словно от лопаты с горящими углями. Мальчик пятился до тех пор, пока спиной не уперся в закоптелую стену.

— Что же ты как со мной, Исибэйл?

Эвен опустил руку, но смотрел сейчас с укором. Это-то и возмутило мальчика больше всего.

— Вы приказали, чтобы больше не было слез. Их не было. И не будет. Но, — здесь Исибэйл гордо, превозмогая новый болевой спазм в левой половине головы, вскинул подбородок, — можете приказать вашим людям забить меня насмерть. Да вы и сами вольны лишить меня жизни, но знайте: шестнадцать зим я жил свободным, таким и умру, — он прижал ладонь к груди. — Свободным вот здесь. И никто не лишит меня этой свободы!

— Я не мог поступить иначе. Ты сам меня вынудил, — хрипом пролилось из широкой груди.

— Вынудил?! Как же, господин? Да ведь я вас хотел порадовать… Чтобы вы гордились мной!.. А вы!..

Он бы, наверное, еще что-то бросил в лицо ошеломленному такой смелостью Эвену, но то самое, не попавшее до конца в печь полено, стало тлеть над деревянным кухонным полом.

Исибэйл бросился к нему, но молодой господин опередил его. Вытянув горящий кусок дерева голой рукой, он опустил его в котел, где тут же раздалось громкое шипение воды.

— Зачем же рукой схватились?.. Я бы и сам справился. Теперь вам это масло от ожога понадобится, — мальчик, забыв об обидах, о своей собственной боли, уже было ринулся искать спасительное масло, но Эвен остановил его.

Только на выходе из кухни произнес:

— Быть может, я хочу чувствовать эту боль.

______________________

*…Ты видишь то,

Что скрыто ото всех:

Ты видишь все, что творится внутри меня —

Каждый ноющий нерв, —

И исцеляешь меня…

Глубоко внутри меня.

Не говори ничего:

Я все чувствую…

Georgi Kay — Joga (Bjork cover) — очень советую послушать акустический кавер.

Хельхейм - подобие Ада в скандинавской мифологии.

И вдруг у кого-то возникнет вопрос:

Unforgiven — Непрощенный.

Речь не о прощении Эвена мальчиком.

========== 9. Ангел-хранитель ==========

— Стало быть, вновь я один, Исибэйл?

— Вы не один… У вас есть ваш Бог.

С того самого последнего их разговора на жаром дышащей кухне Исибэйл стал похож на одичалого зверька.

Как только мог, избегал молодого господина. А если случалось быть рядом, ни разу не поднял на него своей головы с вырванным и так и не успевшим отрасти клочком волос.

Эвен держался холодно. Все можно было бы списать на заботы о предстоящем пути к берегам Скандинавии, но никто из его окружения не подозревал, какой тоской и какими муками томится его сердце.

Пару раз он вновь появлялся на кухне или на дворе, когда мальчик был занят исполнением своих обязанностей. В такие моменты Исибэйл становился, как вкопанный, устремив взор в пол или поверх тяжелого плеча своего господина, а Эвен молча стоял напротив, сложив на груди руки.

Он знал: не страх и не смирение заставляют Исибэйла безропотно молчать сейчас. Мальчика жгло обидой. Но мучительнее всего было быть с ним не на равных: в силу своего положения, не мог Исибэйл призвать господина к ответу за то, какие раны тот нанес ему. И если рассеченный висок со временем затянулся, а на коже остался тонкий бугристый шрам, то сердце мальчика кровоточило при любом появлении Эвена рядом.

Он вновь решил взять Исибэйла с собой.

Не пришел к нему сам, чтобы сообщить эту новость, отправил другого слугу со двора. Исибэйла несколько удивило это распоряжение насчет него, впрочем, он как-то перестал тешить себя надеждой на милость судьбы, ибо милость эта уже давно была распята под острым концом стрелы Эвена.

А вскоре он и вовсе перестал заботиться о том, что вряд ли когда отношение господина к нему изменится. К тому же, он еще никогда в жизни не путешествовал по морю, никогда не видел кораблей, а это, без сомнения, будоражило юную кровь не меньше всех остальных забот.

***

— Завтра на рассвете отправляюсь к морю. Хочу увидеть, готова ли вода принять наши корабли. Поедешь со мной.

И даже если бы Исибэйл осмелился возразить, он бы попросту не успел сделать этого.

Эвен не решился одарить его даже молчаливым вниманием. Да и не стоило ожидать, что возражения мальчика были бы приняты.

С первым алым заревом на все еще тусклом ранне-весеннем небосводе Эвен ждал его на дворе, держа под уздцы молодого, но хорошо объезжанного им жеребца.

Едва ли Эвен оказался верхом, как Исибэйлу был подан знак взбираться на лошадь впереди него.

И здесь пришлось подчиниться. А еще всю дорогу до скалистого берега Северного моря чувствовать сквозь грубую ткань лейне его ладони на своем животе. Но и по прибытии Эвен не спешил отпустить его.