— Между прочим, я получила вчера письмо от мистера Форда, — сообщила Аня. — Он просил меня передать вам привет.

— Не нужны мне его приветы, — хмуро и отрывисто заявила мисс Корнелия.

— Почему? — изумилась Аня. — Мне казалось, он вам нравился.

— Ну, пожалуй, нравился. Но я никогда не прощу ему того, что он сделал с Лесли. Бедная девочка сохнет по нему — будто у нее и без того недостаточно горестей, — а он — я не сомневаюсь — веселится в своем Торонто, наслаждаясь жизнью, как всегда. Но чего же еще ждать от мужчины?

— Ах, мисс Корнелия! Как вы узнали?

— Боже, Аня, душенька, что ж у меня, по-вашему, глаз нет, что ли? Да я знаю Лесли с младенчества. Всю эту осень у нее в глазах была какая-то новая глубокая печаль, и я поняла, что тут замешан каким-то образом этот писатель. И себе я тоже никогда не прощу того, что способствовала его приезду сюда. Но я никак не предполагала, что приедет такой человек, как он. Я думала, он окажется точно таким, как все те, что раньше останавливались у Лесли на лето, — самодовольные молодые ослы, все до одного. Она их всех презирала. Один из них попытался приударить за ней, но она его живо осадила — да так здорово, что, я уверена, он до сих пор в себя не пришел… Так что я и не предполагала, что существует какая-то опасность.

— Только смотрите, чтобы Лесли не заподозрила, что вы знаете ее тайну, — поспешила предостеречь мисс Корнелию Аня. — Я думаю, это причинило бы ей боль.

— Положитесь на меня, Аня, душенька. Я не вчера родилась. Ах, будь они прокляты, все эти мужчины! Сначала один испортил Лесли жизнь, а теперь еще и другой из этих негодяев явился, чтобы сделать ее еще несчастнее. Аня, этот мир — ужасное место, поверьте мне!

Загадку всех изъянов мира

Сумеет время разгадать, —

процитировала Аня задумчиво.

— Если это и произойдет, то только в мире, где нет никаких мужчин, — мрачно заявила мисс Корнелия.

— Ну а теперь-то что же они наделали, эти мужчины? — поинтересовался Гилберт, входя в гостиную.

— Наделали бед! Одних бед! Разве они когда-нибудь делали что-то еще?

— Яблоко с запретного древа[37] съела в раю именно женщина, мисс Корнелия.

— Змей, подбивший ее на это, был мужского рода, — торжествующе парировала мисс Корнелия.

Лесли, после того как первая боль прошла почувствовала, что все же может жить дальше, — так бывает с большинством из нас, какого рода ни были бы наши страдания. Возможно даже, что минутами, в веселом кругу друзей в маленьком Доме Мечты, она находила эту жизнь приятной. Но если бы Аня питала какие-то надежды на то, что Лесли постепенно забывает Оуэна Форда, ее легко вывело бы из заблуждения чуть приметное выражение жадного интереса, появлявшееся в глазах Лесли всякий раз, когда упоминалось его имя. Этот жадный интерес вызывал у Ани чувство сострадания, и она неизменно умудрялась сообщать капитану Джиму и Гилберту новости из писем Оуэна именно тогда, когда при этом присутствовала Лесли. Румянец, быстро вспыхивавший на щеках девушки, и сменявшая его мертвенная бледность в такие моменты свидетельствовали весьма красноречиво о чувствах, наполнявших все ее существо. Однако она никогда не говорила о нем с Аней и не упоминала о том туманном вечере, когда так неожиданно встретилась с ней на песчаной косе.

Вскоре умер ее старый пес, и она очень горевала о нем.

— Он так долго был мне другом, — печально говорила она Ане. — Раньше он принадлежал Дику… жил у него около года, прежде чем мы поженились. Дик оставил его со мной, когда поплыл на Кубу. Карло очень привязался ко мне, и его собачья любовь и преданность помогли мне пережить тот ужасный первый год после смерти мамы, когда я была совсем одна. Когда я услышала, что Дик возвращается, у меня возникли опасения, что впредь Карло уже не будет только моим. Но он, похоже, остался совершенно равнодушен к своему прежнему хозяину, хотя так любил его когда-то. Первое время он даже набрасывался и рычал на Дика, словно на чужого. А я была довольна. Приятно иметь рядом хоть одно живое существо, чья любовь целиком принадлежит тебе. Этот старый пес был таким утешением для меня, Аня. Осенью он совсем ослабел… я боялась, что он не проживет долго, но все же надеялась заботливым уходом продлить ему жизнь до весны. Сегодня утром он, казалось, чувствовал себя довольно хорошо. Я сидела у камина, а он лежал на коврике перед огнем, потом он вдруг встал и, еле передвигая лапы, подошел, положил голову ко мне на колени, взглянул мне в лицо любящим взглядом своих больших, ласковых собачьих глаз… а потом просто вздрогнул и умер… Мне будет так не хватать его.

— Позволь мне, Лесли, подарить тебе другую собаку, — сказала Аня. — Я должна получить прелестного сеттера, которого собираюсь подарить Гилберту на Рождество. Позволь мне подарить другого такого же щенка и тебе.

Лесли отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо, Аня, пока не надо. У меня еще не появилось желания завести другую собаку. Боюсь, в моем сердце просто не осталось любви для другой. Хотя, возможно, позднее… я попрошу тебя подарить мне щенка. Мне действительно нужна собака — для защиты. Но в Карло было что-то почти человеческое… и было бы непорядочно слишком поспешно заменить его кем-то другим. Мой дорогой старый друг!

За неделю до Рождества Аня уехала в Авонлею и оставалась там до окончания праздников. Гилберт присоединился к ней в конце декабря, и в Зеленых Мезонинах прошла веселая встреча Нового года, на которую собрались семейства Блайтов, Барри и Райтов, чтобы отдать должное великолепному обеду, стоившему миссис Линд и Марилле долгих, напряженных раздумий и заботливых приготовлений. Когда же Аня и Гилберт вернулись в Четыре Ветра, оказалось, что маленький домик почти занесен снегом, — третья за эту необычно снежную зиму метель пронеслась над гаванью и намела громадные сугробы вокруг всего, что встретилось ей на пути. Но капитан Джим расчистил дорожки и отгреб снег от дверей, а мисс Корнелия пришла и развела огонь в очаге.

— Как приятно, что вы опять здесь, Аня, душенька! Ну и сугробы намело! Таких еще не бывало! Дом Муров можно увидеть, только если подняться наверх. Лесли будет так рада, что вы вернулись. Она, считайте, почти погребена заживо там, на своей ферме. Хорошо еще, что Дик может разгребать снег лопатой и, похоже, считает это развлечением. Сюзан просила передать вам, что будет в вашем распоряжении завтра. Куда же вы, капитан?

— Попробую добраться до деревни. Хочу посидеть немного со старым Мартином Стронгом. Он при смерти, и в эти дни ему очень одиноко. У него почти нет друзей — он всю жизнь был слишком занят, чтобы их заводить. Зато нажил большие деньги.

— Да, он думал, что раз уж нельзя служить и Богу и мамоне[38], то ему лучше оставаться верным мамоне, — выразительно добавила мисс Корнелия. — Так что пусть не жалуется, если мамона не кажется ему теперь приятным обществом.

Капитан Джим вышел во двор, но, вспомнив о чем-то, на минуту вернулся в дом.

— Я получил письмо от мистера Форда, мистрис Блайт. Он говорит, что «книга жизни» принята издательством и выйдет в свет следующей осенью. У меня здорово поднялось настроение, когда я получил это известие. Подумать только! Я увижу ее наконец напечатанной.

— Этот человек явно помешался на своей «книге жизни», — заметила сочувственно мисс Корнелия. — Что же до меня, то я считаю, что на свете и так уже слишком много книг.

Гилберт отложил в сторону массивный медицинский том, над которым сидел весь вечер, пока сгущающиеся мартовские сумерки не заставили его прервать чтение. Он откинулся на спинку кресла и с задумчивым видом уставился в окно. Стояла ранняя весна — самое, вероятно, неприятное время года. Даже закат не мог украсить безжизненный, словно промокший насквозь пейзаж и почерневший рыхлый лед в гавани, на которую смотрел Гилберт. Нигде не было видно ни признака жизни, если не считать большой черной вороны, одиноко летящей над свинцово-серым полем. Гилберт лениво размышлял об этой вороне. Был ли это отец семейства, которого ждет в лесах за деревней черная, но миловидная ворона-жена? Или это блестящий молодой щеголь, занятый мыслями об ухаживании? Или это циничный холостяк, убежденный, что «тот всех скорей идет вперед, кто в путь идет один»[39]? Кем бы ни была эта птица, ее силуэт вскоре слился с сумраком, а Гилберт обратил взор на более приятное зрелище в стенах дома.