— Смилуйся, — молит, — дай немного хлеба, а то я умру у твоих ног…

От всего сердца протягивает ему вдова Шунамит второй хлебец. Он уходит. Она благодарит и хвалит Господа за то, что судил Он ей второе доброе дело и берется за третий хлебец.

Хочет она откусить от него, как просыпается вдруг северный ветер, валит ее хижину, срывает и уносит крышу из веток и листьев. Разлетаются стены на все четыре стороны. И с новой силой налетает порыв ветра, вырывает из дрожащих рук вдовы третий и последний хлебец и уносит его в ночь, к морю…

И только тогда утихомиривается ветер.

Недвижно, задумчиво стоит вдова Шунамит, точно окаменела.

Вокруг тихо. Улегся ветер, море успокоилось. На водах его, как в зеркале, сверкают первые лучи восходящего солнца. Скоро проснется деревня, счастливые рыбаки отвяжут лодки, забросят сети… Стар и млад выбегут встречать рыбаков и будут кричать от радости: «Голоду конец! Господу хвала! Теперь у нас будет хлеб!»

Но не об этом думает вдова.

Другая дума не выходит у нее из головы.

Чего хочет от нее Бог? Зачем он ей, вдове, такое учинил?

«Зачем учинил мне это Господь?» — не выходит у нее из головы.

Один хлебец Он взял у нее для спасшегося от огня — так! Да святится Имя Его!

Другой — для спасшегося от разбойников! Хвала Господу! Он дал — Он и взял для того, кто важней, чем она…

Но третий хлебец? Вырвать из рук вдовы и швырнуть в море?!.

Этого она не может понять…

И пришло ей в голову, что Бог ничего об этом не знает… Что это ветер сам, по своей воле, не спросясь Господа и против воли Его, назло Ему, сделал!

Иначе и быть не может.

И этого она ветру, этому разбойнику, не простит: она пожалуется на ветер…

Кому?

Царю Соломону.

К нему она пойдет, в Иерусалим, и там станет судиться с ветром!

Недолго думая вдова покрывает голову драным платком и пускается в путь.

Она голодна и измучена, но праведный гнев поддерживает ее в долгом пути. И вот она приходит в Иерусалим.

Приходит, расспрашивает: не покажут ли ей, где дворец царя Соломона. Впускают ее стражники во дворец. Двери у царя Соломона открыты для всех, особенно для вдов. Входит она в зал и падает ниц перед царем Соломоном, который сидит на троне.

— Царь-государь, — говорит вдова, — прошу твоего суда.

— С кем? Я вижу, ты пришла одна.

— С ветром, — отвечает вдова.

Поднимает она лице свое и предъявляет свой иск.

— Справедливо, — говорит царь Соломон. — Ты сказала чистую правду, твое лицо тому свидетель… Оно осунувшееся и усталое, а в тусклых глазах тлеют угли голода. Будь спокойна, Шунамит, твоя правота выйдет наружу, как масло всплывает на воде. Но прежде ты должна отдохнуть с дороги и подкрепиться. Отойди в сторонку, присядь. Мои слуги принесут тебе хлеба и немного вина, чтобы поддержать твои силы, а потом ты выслушаешь мой приговор.

Так она и делает. Отходит в сторонку. Ей показывают место, где сесть, приносят хлеба и вина подкрепиться… В это время в зал входят три человека, судя по одеждам — чужеземцы из далеких стран…

Входят они, мешки на плечах несут. Простерлись чужеземцы перед царем Соломоном трижды — пришли они к нему с просьбой.

— Чего вы хотите, чужеземцы? И что несете вы в мешках за плечами?

Рассказывают они такую историю:

Они богатые купцы из далекой земли. Торгуют драгоценными сосудами и редчайшими, самыми дорогими пряностями. Втроем они пустились в пусть. Втроем плыли по морю в ладье, груженной товарами. Поднялись ветры, взволновалось море, но они не испугались. Они люди бывалые и сильные. И спокойно направляли они ладью с волны на волну.

Но в ладье стало мокро, появилась вода. Где-то течь, а заделать нечем. Что угодно есть в ладье, а смолу забыли! Кричат они в сторону берега, вдруг кто-нибудь услышит и придет на помощь — но никто не слышит. Ветер вырывает крики изо рта, раздирает в клочья и швыряет в море, подхватывают их волны и уносят в ночную тьму…

А вода все прибывает и прибывает, и ладья начинает тонуть… Только бог может им помочь. Но они разноплеменники, и боги у них разные. И боги не слышат их… Взывают они к разным богам, к богам моавитян, филистимлян, к богам всех народов — ни один не отзывается.

Вспоминают они: есть еще один бог, еще одного народа — Бог Израиля. Взывают они к небу: «Бог Израиля, вызволи из беды!»

В то же мгновение порыв ветра со стороны берега зашвырнул что-то с силой в ладью, и заткнул этим дыру.

Сразу же улегся ветер, море успокоилось, и они невредимыми доплыли до берега. Дали они обет: три мешка золота и серебра, что были у них с собой, принести Богу Израиля, который помог им на море…

И пришли они в Землю Израиля.

Идут они и спрашивают повсюду у людей: «Где живет ваш Бог, Бог Израиля?»

Но люди только улыбались и показывали в сторону города Иерусалима. И вот пришли они с мешками на плечах в Иерусалим, и спрашивали всех, кого встречали на улицах: «Где мы можем увидеть вашего Бога? Мы хотим воздать ему почести и благодарность. Где он живет, ваш Бог?»

— Смеются все над нами и ничего не отвечают.

Только очень-очень старый человек остановился и сказал нам: «Нельзя увидеть Бога Израиля, нельзя достигнуть Его…»

— Мало мы поняли из его речей. Только одно хотелось бы нам узнать: как сдержать нам наше слово, данное Богу Израиля? Что делать с тремя мешками золота и серебра? Сказал нам старик, что с этим должны мы обратиться к тебе, к царю Соломону, потому что хоть достигнуть вашего Бога нельзя, но только ты, царь Соломон, посоветуешь нам, что делать с тремя мешками золота и серебра, и этот совет будет согласен с волей вашего Бога, Бога Израиля… Вот и пришли мы к тебе и ждем твоего решения.

Они закончили и пали ниц.

Подзывает царь Соломон вдову Шунамит и спрашивает ее, слышала ли она то, о чем поведали чужеземцы.

Она слышала.

Поворачивается он к чужеземцам и спрашивает:

— Не заметили ли вы, что зашвырнул ветер в ладью с берега, чем заткнул он дыру?

Конечно, заметили. Это был свежий, только что испеченный хлебец. Он у них с собой. И один из трех купцов вынимает из-за пазухи хлебец и показывает его всем.

— Не тот ли это хлебец, Шунамит, что ветер вырвал из твоих рук?

Да, она узнает его.

— Раз так, — говорит Соломон купцам, — если вы хотите сдержать свое слово и выполнить свой обет перед Богом Израиля, то отдайте этой бедной вдове три мешка золота и серебра!

Снова поворачивается царь к Шунамит:

— Возьми это золото и серебро. Они твои. Этим Господь воздает тебе за твои мучения, за твое доброе сердце, страдалица, и платит за третий хлебец.

Вот так-то…

Пошла вдова Шунамит домой, хваля Господа, и проходя мимо усадьбы богача, не нашла ни дома, ни двора — только кучу пепла.

Огонь, рассказали ей, пал с небес и спалил все дотла.

То, о чем я хочу вам поведать, не напечатано ни в «Восхвалении Бал-Шем-Това», ни в других книгах о его деяниях. И все же всё это истинное свидетельство, в чем вы сами убедитесь…

Началась эта история очень-очень давно, во времена черной оспы. В пятнадцати милях от Меджибожа есть деревня. На въезде в деревню стоит корчма. Корчму эту держали два компаньона. Старики помнили, что при графе корчмарей было двое. Даже имена их были известны: одного звали Эля Кривой, он был кособокий, второго — Михл Толстый, он был человек дородный, едва в двери проходил. Жили они вместе, вместе вели торговлю, дети у них росли…

И вот пришла черная оспа, ворвалась в корчму, прибрала обоих компаньонов, их жен и почти всех детей. Остались только сын Эли Кривого и дочка Михла Толстого, одногодки, двое малых детей. Михл Толстый и его жена — кажется, Шейндл ее звали — умерли последними и перед смертью нарекли детей женихом и невестой… Эта самая Шейндл вынула тогда из-под подушки свое серебряное обручальное кольцо, отдала мальчику и, уже испуская дух, сказала: