На улице было холодно и сыро, его кожа покрылась мурашками, а в горле першило. Наверное, от количества выпитого алкоголя и выкуренных сигарет дышалось ему тяжело, и, в конце концов, Роджер решил присесть на бордюре около этого здания, которое с виду напоминало заброшку.

От облегчения после разговора с Тимом не осталось почти ничего, и сознание стало подкидывать Роджеру новые и новые поводы пожалеть себя.

Место было жутким, тихим и удручающим. Он молча сидел, думая о том, что некоторые окна в домах напротив были заколочены, а людей за прошедшие пятнадцать минут так и не было видно. Его, наверное, это все должно было порядком напугать, или хотя бы насторожить, но на деле, ему было все равно.

Мысли приводили Тейлора к войне, к Тиму, к Брайану, к ублюдку-отцу и матери, что гнила в психушке в Лондоне, где он ее и оставил. То короткое время, что он жил здесь в одиночестве, Роджеру удавалось хотя бы иногда обо всем этом не думать. Алкоголь помогал, трава и колеса помогали, десятки незнакомых людей, начинавших с ним разговор, помогали своими дурацкими рассказами и выходками. Бесчисленные бары, клубы и достопримечательности Парижа помогали тоже.

А потом приехал Брайан, и Роджер поклялся завязать. Не прошло и месяца, а он уже сходил с ума, почти не спал и едва ли не каждый день был на грани нервного срыва. Он любил Брайана, и Тима простил, и да, он был в какой-то степени рад тому, что они со Стаффелом поставили окончательную точку в отношениях, и с Мэйем ему было очень хорошо, но…

Но при всем этом ему иногда просто не хотелось жить.

У него была жизнь, свободная от войны, от насилия отца, от Тима, но все это и по сей день душило его. Роджера бросало из одной крайности в другую: в какой-то день он чувствовал себя почти счастливым, он был заинтересован людьми и событиями, а на следующее утро он просыпался с навязчивым желанием набить кому-то лицо или забыться, и не важно, каким методом.

Он был потерян, он уже не знал и не понимал себя, и не мог контролировать свое настроение, поступки, мысли. Ради Брайана Роджер был готов стараться стать лучше, но вся энергия и желание куда-то идти — например, домой, где его ждали, — покинули его тело, и он бессильно всхлипнул, чувствуя, как по щекам катятся слезы.

***

Было плохо, так морально плохо, что он не знал, куда себя деть, и ноги сами привели его к дому, который выглядел, как притон. И когда какой-то отвратительного вида уличный барыга с эрозиями и язвами на теле подошел к Роджеру и стал угрожать на ломаном английском, мол либо он что-то покупаешь, либо — труп, Роджер молча достал из кармана несколько франков и протянул их мужчине. Мужчина в ответ дал ему пакетик с полуграммом метамфетамина, альтернативой которого был только героин, и скрылся за углом, пряча нож обратно во внутренний карман куртки.

Уже через полчаса Тейлор ощущал себя самым счастливым человеком в мире, он любил всех и каждого, а паршивая музыка в клубе казалась ему, ну, просто невероятной. Он быстро двигался в ритм ударным, стоя в толпе у самой сцены, чувствуя невероятную легкость в каждом своем движении.

Роджер подходил к людям, трещал о чем-то без умолку, даже умудрился за поцелуй одолжить косяк у какой-то девушки с ярко-рыжими волосами, а потом он снова танцевал, снова с кем-то разговаривал, вдруг каким-то образом вспоминая французские слова. И ему было так охренительно приятно и хорошо, как не было, наверное, целые годы.

Роджер просто плыл по течению и абсолютно не помнил, как в конце концов, немного протрезвев, оказался в трамвае на другой части города, едущем в сторону их с Брайаном отеля.

***

Брайан смотрел в открытую перед собой книгу, которую купил на книжной выставке, и пытался прочесть одну страницу вот уже целый час. За окном дул непривычный для лета холодный ветер, проникая в комнату через открытое окно, и Брайан ежился от холода, однако на то, чтобы встать и закрыть балконную дверь, сил у него не было. Его глаза в который раз посмотрели на настенные часы, стрелка которых упрямо указывала на цифру пять, и как будто от этого его действия время могло поменяться.

Начнем с того, что Брайан, не сумев от чего-то заснуть в десять вечера, решил дождаться Роджера; ему очень нравились их ночные разговоры — только во время них Роджер был по-настоящему искренним, — звездное небо и прохладный ветерок, от которого хотелось набросить легкую кофту. Он не знал точно, во сколько Тейлор собирался вернуться из паба, однако, насколько ему было известно, смена не могла длиться больше семи часов, так что, с учетом того, что на работу Роджер вышел в семь, то около двух часов ночи Тейлор должен был освободиться. Но если брать в учет то, что это был будний день, а не выходной, то обычные пабы закрывались намного раньше, так что дома Роджер мог быть уже и в двенадцать.

В двенадцать он не появился. Брайан, спокойно читавший книгу, подумал о том, что, наверное, он просто задержался и скоро уже придет.

В час ночи он не появился. Брайан, потиравший спину от постоянного сидения, сделал предположение, что раз этот паб был ирландским, быть может, у него был свой график работы, отличавшийся от французских заведений, и Роджера скоро отпустят домой.

В два часа ночи он стал рассекать по комнате взад-вперед.

В три часа ночи выглядывал из окна, вглядываясь в темноту улицы.

В четыре волновался, не случилось ли что с Роджером.

В пять без движения сидел на стуле со скошенными вниз глазами, пытаясь успокоить самого себя чтением.

Брайан уже не раз пожалел, что не уточнил название паба, поэтому не мог пойти на поиски. Он понятия не имел даже, где территориально находился этот паб, так что бессмысленно было даже выходить из отеля: они еще и разминуться могли.

Мэй раздраженно отложил книгу, снова вскакивая на ноги и выходя на балкон. Он не хотел паниковать раньше времени, ведь, как бы там ни было, Париж был европейским городом, и законы здесь почитали, однако Брайану также было известно, что ночной Париж не был самым безопасным местом на земле, и что Роджер с его умением находить приключения на ровном месте легко мог во что-то влипнуть; в общем, отгоняя от себя печальные мысли, он все больше погружался в состояние беспокойства и не мог найти себе места.

Когда солнечные блеклые лучи стали пробираться сквозь шторы их комнаты, а на часах показало шесть, дверь отворилась одним резким движением, отскочив к стене и ударив ту с размаху. Брайан, покачивающийся на стуле, подскочил на месте и с волнительной радостью на лице застыл на месте, завидев силуэт Тейлора.

— Родж! Господи, ты где так долго был? — спросил тот, быстрым шагом подойдя к Роджеру и обняв того за талию.

Брайан сразу же ощутил неприятный запах алкоголя и почувствовал, как пошатнулся в его руках Роджер. Тот что-то пробормотал, весь подрагивающий, и когда Мэй отпустил его, вглядываясь в пьяное лицо Тейлора, он увидел его красные глаза с широкими зрачками и не моргающим взглядом. Роджер без слов опустился на мягкое кресло у стены и выпустил шляпу, что сжимал в руке, на пол; он прикрыл глаза, все также не издавая ни звука, и Брайан, который и до этого момента уже испытывал паническую тревогу, с еще большим ужасом уставился на Тейлора.

— Родж? Что с тобой? Тебе плохо? — спросил он, присаживаясь на край кровати около Тейлора и накрыв своей рукой его ладонь.

Рука Роджера плавно высвободилась, и он поднес ее к сердцу, тяжело дыша. Он продолжал сидеть с закрытыми глазами и молчать, и когда Брайан снова решил задать тот же самый вопрос, тот внезапно сказал:

— Все нормально. Просто устал. Иди спать.

— Роджер, на меня посмотри, — попросил Брайан, чувствуя, что волнение нарастало с каждой секундой. — От тебя пахнет алкоголем. Ты что, пил на работе?

Ответом служило затяжное молчание, во время которого ни одна мышца на теле Роджера не дрогнула, и он сидел, словно прикованный к креслу, и только рвано дышал, будто ему не хватало воздуха. Брайан, у которого помимо волнения начинали еще закрадываться и подозрительные мысли, серьезным тоном сказал: