— Это похоже на мою матушку, — сказал он, делая язвительную форму от слова «мама». Тим рассматривал узоры на дорогом сервизе, что достался им еще от его бабушки. — А ты все также не слышишь меня.

Стаффел холодным взглядом посмотрел на Роджера, пробегаясь по его лицу так быстро, что можно было бы и не заметить, как пристально и настороженно он осматривал Тейлора. Зрение у Тима было великолепное — быть может, это была одна из причин, по которой он почти всегда точно стрелял в цель, — и он прекрасно видел каждый, пусть даже миллиметровый порез на коже Роджера.

Тейлор вздохнул и переплел свои пальцы; сидел он в расслабленной позе, пытаясь скрыть свои настоящие эмоции за напускным спокойствием — его напряжение могло выдать разве что-то, что Роджер почти не дышал и слабо двигался, надеясь на то, что скоро этот концерт в соседней комнате подойдет к концу, и все гости вернуться к ним.

— Я спросил, что здесь делаешь ты, а не что тебе писала моя мать.

— Как будто ты не понял, что я приехал сюда из-за тебя, — огрызнулся Роджер. В нем вдруг вспыхнуло раздражение и, Господи, ему до жути хотелось стереть нахрен эту холодную маску с физиономии Тима.

Он уже успел раз двести пожалеть о том, что письмо Кейтлин дошло до него, что он прочитал его, и что он согласился на эту встречу. Раз сто он захотел уйти из этого места, раз пятьдесят — убить Тима своими руками и раз двадцать — заплакать от того, что тот жив и что вернулся к семье.

— Интересно… — протянул Тим, опустив взгляд на свои войной изуродованные пальцы. Он постучал носком кроссовок по паркету, отчетливо слыша музыку, что доносилась из соседней комнаты, и сказал: — Фальшивит.

Он добавил:

— Все равно не пойму, как-то не сходится, — Тим пожал плечами, вновь поднимая стеклянные глаза на Роджера, внимательно изучая его. — Мать сказала, ты приехал сюда больше недели назад, а известие о том, что я возвращаюсь, пришло домой только три дня назад. Ты заранее почувствовал, что я не сдох и вернусь, я правильно понимаю?

— Я не знаю, Тим, — оборвал его Роджер, окончательно теряя остатки спокойствия. — Я не знаю. Я получил письмо и решил приехать сюда. В Англии оставаться мне не хотелось, — он забегал глазами по помещению, не зная, куда себя деть и как объяснить свои собственные действия, чтобы это не звучало так, будто бы он приперся в Париж в погоне за слепой надеждой увидеть здесь Стаффела, хотя это отчасти и было так. — Твоя мама писала мне, еще будучи в Лондоне, потом она уехала, и никаких новостей о тебе не было. Я подумал, что смогу узнать больше и нашел ее телефон в прописной книге уже здесь, в Париже, — сказал он быстро, перебирая пальцами скатерть. — К тому же, я всегда хотел побывать во Франции, — добавил он немногим позже, — ты же знаешь.

Стаффел неотрывно наблюдал за нервными подергиваниями Тейлора и замечал, с какой скоростью тот тараторил. Тим молча слушал, не перебивая Роджера, и обернулся назад, в смежную с ними комнату, чтобы удостовериться, что все гости все еще сидели там. Племянница изо всех сил старалась бренчать на рояле, хотя удавалось ей это весьма дурно.

— Слышал что-то такое от тебя, — безразлично проговорил он; рука Тима взметнулась вверх, и он стал перебирать пальцами одной руки тяжелые кольца на другой. — Наверное, не так уж сильно и хотел, раз не приехал тогда в Париж, — добавил он прохладно, думая о том, как хреново сейчас выглядел Роджер, и каким худым он стал.

Роджер раздраженно вздохнул. Как же его бесило то, что сейчас вместо того, чтобы поговорить обо всем, Стаффел искал в чем-то загвоздку и пытался докопаться до правды; этот его голос и темп, с которым он говорил — медленный, выводящий из себя, это постукивание пальцами по столу — все это доводило Роджера до состояния белого каления, но он все пытался успокоиться.

Это-то и было одним из многочисленных минусов Тима — как не прав бы он ни был, Стаффел всегда найдет, в чем обвинить другого; да еще и сделает это так, что невольно сам поверишь его словам.

— Тогда мне было тошно от того, что произошло, — процедил Роджер сквозь зубы, резко убирая руки со скатерти. — Если не приехал — были на то причины. Мне нахрен не нужны твои упреки, Тим.

Роджеру хотелось напиться или накуриться, или хотя бы, для начала, мать твою, покинуть эту комнату и этот чертов дом. В горле застрял ком, и ему было физически трудно дышать: казалось, что стены вокруг давили на него, и голос Тима резал по ушам с немыслимой силой. Тейлор на какое-то время даже забыл о родственниках Стаффела и об этой девочке, что со всей дури стучала пальцами по клавишам. У него в голове все ходуном ходило — примерно также, как содрогался сервис от ее музыки.

— Это мой дом, Тейлор, — его голос был непривычно низким, словно изменился на войне, и глаза безжизненно смотрели прямо на Роджера, — если тебе не нужны мои упреки, то можешь уходить. Как ты наверняка помнишь, приглашение исходило не от меня.

Тим сделал еще один глоток вина и скривился.

— Какая же дрянь.

— Это дом твоей матери тоже, — заметил Тейлор, поджав губы — уходить он не собирался из принципа, хотя это было самым большим желанием в его жизни. Он скрестил руки на груди, упрямо смотря на Тима. — Приглашение исходило от нее, как ты наверняка помнишь, так что, я останусь, — сказал он.

Как бы ни хотелось Роджеру быть настоящим и не врать людям, сейчас он просто не мог не играть в эту игру. Все было не так, когда рядом был Тим: все его дурные качества вылезали наружу, все раздражение, вся злость, вся боль, что копилась внутри, вдруг вспыхивала, да еще и с двойной силой, и все плохое, что было в Роджере, вдруг проявлялось. Но что-то ему подсказывало, что Стаффел играл в ту же игру пофигизма, бросая эти колкие фразочки.

Роджеру безумно хотелось залезть тому в голову и понять, что же у Тима происходило внутри на самом деле. Он всегда так тщательно скрывал свои эмоции, что порой Тейлору приходилось додумывать за него; но ему всегда казалось, что он делал неправильные выводы, и Тим вообще мыслил в другом русле.

Ухмылка появилась на лице Тима, который облизнул губы шершавым языком, как раз в тот момент, когда родственники гуськом перешли из зала с роялем обратно к ним, рассаживаясь по местам.

— Вы хотя бы немного успели поговорить? — мягко спросила его мама, сзади обняв Тима и поцеловав его в щеку. — Кларисса такая умница, не правда ли? — не дождавшись ответа на предыдущий вопрос, поинтересовалась Кейтлин и отпустила Тима, издалека завидев огромных размеров торт, который нес его отец.

— Кларисса больше, чем умница, — сказал Тим, в упор смотря на Роджера.

А затем все началось заново: поздравления, перестановка еды, жирные куски торта, которые Стаффелу в глотку не лезли, расспросы о том, где он был, когда пришла весточка о том, что он пропал без вести; потом начались вопросы о том, кто из друзей Тима выжил, и пошли переговоры о том, кто у каких родственников погиб на войне. Одни бутылки вина заменились на другие, и через час на пороге их дома появились соседи, которые уже знали о радостном известии и теперь хотели поздравить Тима лично. К столу добавили еще один небольшой стол, который притащили из кухни, и вот уже, когда Стаффела окончательно начало раздражать это англо-французское пиршество, в гостиной находилось около двадцати пяти человек, не считая Роджера.

— Все еще останешься? — спросил Тим, когда застолье длилось уже больше двух часов. Он наклонился к уху Роджера, едва не касаясь губами его кожи. — Моя мать только разошлась, может пригласить всех людей Парижа, и сидеть придется до ночи.

У Роджера мурашки пошли по коже, и он дернулся, почувствовав дыхания Тима. Все его тело мигом среагировало на такую близость, и он повернул голову в сторону Стаффела, с раздражением смотря него и испытывая гамму эмоций разом.

— Все еще останусь, — сказал он с ухмылкой на лице, делая глоток виски. Его сердце уже буквально болело от понимания того, как сильно Тим хотел избавиться от него, и как сильно его присутствие было в тягость, но все же уйти было бы слишком глупо. Роджер знал, что все то, что сейчас происходило между ними, было лишь предисловием перед чем-то важным.