Роджер бросил на Брайана тусклый взгляд и ровным голосом спросил:

— Ты сейчас серьезно?

Мэй отвернулся от города и вопросительно уставился на Тейлора. На лице Роджера появилась раздраженная гримаса, и он развел в стороны руками, громче проговорив:

— Господи, Брайан! Ты что, разницу не понимаешь? Твой Скотт мертв! Ты можешь ходить и думать о чем-то другом и пытаться все забыть. Мой Тим нихрена ни мертв, и я, блять, понятия не имею, в каком он состоянии и где! — Роджер внезапно перешел на крик, и его щеку разрезала одинокая слеза.

Он отошел от Брайана, зарываясь руками в волосы и застывая перед забором, что разделял их и землю внизу. Он обхватил руками поверхность железяки, отчетливо ощущая, как его грудную клетку словно тисками сжали.

Ему стало еще хуже, когда он снова взглянул на Брайана, который не был виноват в том, что произошло, и который выглядел таким опустошенным сейчас. Он молча стоял в стороне, думая о том, чем Скотт был хуже Тима, у которого еще был шанс на жизнь. В его взгляде читалась боль и непонимание по отношению к словам Роджера — как мог он ставить Тима выше остальных?

— Поверь, мне не легче от того факта, что Скотт мертв, — сказал он сухо, однако на последнем слове голос его все же дрогнул, и он отвернулся от Роджера. Его будто по груди ножом резанули, и от того факта, что эти слова были сказаны Тейлором, было еще больнее. — И я тоже без понятия, в каком он был состоянии, когда его убивали. Знаю только, что его семье хоронить было нечего, — сказал он без единой эмоции на лице, глубоким взглядом смотря на Роджера.

Роджер отвернулся от Брайана. Ему было слишком тяжело и стыдно смотреть на него.

Господи, сколько еще должно было все это длиться? Сколько еще времени должно было понадобиться, чтобы эта боль наконец ушла, и они могли стать счастливее хотя бы на немного? Роджер уже ни малейшего понятия не имел, какого это — хотя бы целый день пробыть счастливым, с улыбкой на лице, не думая о чужой, о своей смерти, не думая о проблемах, о войне.

— Не надо относиться к этому так, будто бы его жизнь ничего не стоит. И я бы что угодно отдал за толику надежды — Роджер! — за толику надежды на то, что я хотя бы раз снова его увижу! Но ее нет! Он умер четыре месяца назад, а я только узнал! И жить в неведении мне было легче, чем с этим блядским фактом! — Брайан хрипло выдохнул, чувствуя, как ярость охватывала его тело горячей волной. Он не был уверен, кому она была адресована: Роджеру, правительству Англии или солдатам Афганистана.

— Черт… — выругался Роджер, отходя от забора и виновато опуская глаза. — Прости. К тебе это не имело отношения, — сказал он низким голосом. Он медленно подошел к Брайану и взял того за руку, заглядывая в глаза. — Я не то хотел сказать, хорошо? Я понимаю твою боль.

Он готов был уже убить себя за те слова, что так неосторожно вырвались. У него была эта глупая привычка — полагать, что хуже всех было ему, и Роджеру плохо удавалось побороть ее.

— Я… мне жаль, что со Скоттом так вышло. Прости. Пожалуйста.

Больше всего на свете ему не хотелось нарушить их с Брайаном отношения из-за той глупости, что он сморозил, не задумываясь о том, что Мэй действительно больше никогда не сможет даже посмотреть на своего друга; не задумываясь о том, какого было родителям Скотта, которые даже на его могилу придти не могли.

— Забыли, — сказал Брайан сквозь зубы, чувствуя колющую боль в сердце. Ему было плохо: физически, морально. Его душу уже давно вырвали с известием о смерти Скотта, с его собственноручно выпущенной первой пулей. Ему было плохо так, как давно уже не было, и, Господи Боже, он так устал с этим бороться изо дня в день.

— Я не хочу с тобой ссориться, — прошептал он после долгого молчания, пока Роджер крепко сжимал его руку. — Ты — все, что у меня сейчас есть, и я не хочу выяснять отношения, — Брайан обхватил пальцами подбородок Роджера и оставил на его губах короткий быстрый поцелуй.

========== Часть 13. Осколки ==========

Комментарий к Часть 13. Осколки

Дорогие читатели, приятного прочтения.

Хочу сказать, что следующая глава - последняя :)

Париж Брайану нравился по нескольким причинам. Первое — это нескончаемое количество музеев, парков, старинных домов, радушных людей, их красивый, льющийся французский язык, их тающие на языке круассаны с сыром, медом, вареньем и шоколадом, их утренний кофе с молоком на завтрак и настоящее вино на ужин. Второе — это лес за окном, озеро на заднем дворе, мягкая постель и, конечно же, изрисованное краской небо и звезды, которых словно из огромного ведра рассыпали по небосводу. И третье — пожалуй, самое важное, — горячие сладкие поцелуи, мягкие пшеничные волосы, небесные глаза, бесконечные ночные разговоры — по утрам он был слишком зол на весь мир и на Брайана, чтобы разговаривать, — теплые руки и нежные объятия на шелковых простынях. Третье — пожалуй, самое важное — был Роджер, и Брайану казалось, что Роджер и был ему Парижем, да и всем остальным — тоже.

И все же, иногда до Парижа ему было далеко — столица Франции была романтичная, веселая, вдохновляющая, пылающая энергией и улыбчивая. Роджер мог быть всем этим — даже лучше, — но когда этого хотел сам Роджер. Потому что чаще всего Брайан натыкался на крики, нервы, бросание одежды, закатывание глаз, дерганые движения, заявления, что он сейчас же поедет обратно в «свой Лондон» — «он» — это, имеется ввиду Брайан, — а затем истерика «куда это мы собрались». И всегда после этого, когда у Брайана уже голова кипела, а Франция больше не казалась такой радужной, Роджер появлялся словно из ниоткуда, обнимал его крепче прежнего, целовал — нежнее прежнего и шептал какие-то такие слова на ухо, что Мэй, подавляя в себе желание убить Тейлора, таял в его объятиях и пытался скрыть улыбку на лице, чтобы Роджер не знал, что ему все так просто сходило с рук.

Сегодня был как раз такой день. Причину ссоры уже никто не помнил, Роджер продолжал психовать вот уже второй час, вспоминая все, что было, и чего не было, а Брайан, скрестив руки на груди, думал, что он просто корабль, который плыл по Тихому океану — океан действительно был очень «Тихим», — и просто иногда, очень редко, попадал в шторм.

— Удачи, Господи, — прохрипел он, закатив глаза. Роджеру удалось нехило потрепать ему нервы, и Мэю уже начинало все это напоминать не просто шторм, а целый «Титаник», причем «Титаником» был, к сожалению, он сам. — Можешь закончить начатое. А я пока сумки упакую, чтобы тебя не бесить. Придурок.

— Закончу.

Сухо ответил Роджер.

Он встал и отдернул куртку.

— Я закончу.

Никто уже толком не понимал, о каком «закончу» и о каком «начатое» шла речь.

Его пальцы цепко обхватили ладонь Брайана, и он резко дернул парня на себя. Роджер стал толкать его спиной вперед, прямо к каменной стене отеля с внешней стороны, и на возмущенный взгляд Брайана с немым вопросом, а какого хера, собственно, происходит, Роджер не отвечал.

Пройдя мимо стойки рецепции, где Брайан уже шел самостоятельно, и девушка, что принимала гостей, удивленно посмотрела на его отрешенное, а Роджера — пылающее лицо, Тейлор буквально пролетел по холлу и зашел в лифт.

Подождал, пока двери закроются с характерным раздражающим звуком.

Брайан молчал. Роджер — нет.

— Как меня затрахала твоя ревность.

Сказал он

— ах вот, о чем шла речь. Брайану показалось странным, что Роджер направо и налево угощал девушек коктейлями, и теперь это, оказывается, называлось «затрахала твоя ревность» —

и одним резким движением стянул куртку Брайана вниз, скинув ее на пол и притягивая руками Мэя за бедра, и впиваясь сухими губами в губы Брайана, и чувствуя вкус коньяка и сигарет на языке.

Брайан хотел оттолкнуть Роджера от себя, потому что ему, блин, осточертела эта смена настроения Тейлора, эти постоянные психи и, порой, полный без контроль; он даже попытался сделать это, отпрянув от Роджера и чуть сдвинув его в сторону, но Роджер, который облизнул языком губы и который смахнул челку, и который смотрел на него так вожделенно и насмешливо, и который был в любимой соломенной шляпе Брайана, и который был самым сексуальным человеком на земле, имел над Брайаном столько контроля, что…