Брайан затянулся и посмотрел на разломленный Биг Бен, что потерял свою верхушку и огромные часы, и думал о том, что он сам потерял огромную красивую часть себя — точно, как этот Биг Бен.
***
Брайан в нерешительности замер у двери, чувствуя, что жутко волнуется. Мэй уж было подумал, что после войны ничто не сможет по-настоящему волновать его, но он ошибся: существовал один такой человек.
Роджера он не видел больше месяца, домой их отправили совершенно в разных отрядах, и о том, что Роджер вернулся-таки, Брайан узнал лишь сегодня утром от Томаса, с которым они по чистой случайности пересеклись в одном из автобусов.
Брайан не знал, почему тот не позвонил, почему не написал и не дал о себе знать. Он долго думал, стоит ли вообще заявляться к нему домой сегодня, вот так вот без приглашения. Возможно, Роджеру требовалось время в одиночестве, возможно, он вообще никого видеть не хотел.
Но мысль о том, что Брайан в одном с Тейлором городе, и они могут поговорить без страха быть убитыми, крепко засела в голове Мэя еще с самого утра, и ни о чем другом думать он уже просто не мог. Он сгорал от желания увидеть знакомое лицо, коснуться его волос, его губ; ему, черт возьми, хотелось просто-напросто провести с Роджером столько времени, сколько им потребуется, и не нужно будет думать о предстоящем бое, о раненых, о том, что «кто-то может увидеть». А еще ему отчего-то было страшно остаться с Роджером вот так вот наедине после всего, через что они прошли.
Вместе с тем, он не один раз за этот месяц обдумал эту ситуацию, в которой его далеко не дружеские чувства были направлены на мужчину, и что совсем этим можно было сделать. Брайан точно знал, что от этих чувств он отказаться будет не в силе, и искать замену Роджеру ему вовсе не хотелось, однако они жили в такое время, где это не приветствовалось, да и вообще не предавалось огласки. По правде говоря, Мэй и сам не знал, как относиться к тому, что он смог так сильно проникнуться мужчиной, и он даже подумывал о том, не обострились ли его чувства на войне, и не было ли все это — просто огромной дружбой? Все-таки, до войны у него никогда не возникало сомнений, что ему нравятся женщины, с чего же тогда так резко ему вдруг стало все равно? А потом он вспоминал их прогулку в парке, что была так давно, и он как-то по-другому смотрел на ту ситуацию, припоминая, как он рассматривал черты лица Роджера и думал о том, что он красив.
Брайан абсолютно точно запутался в своих чувствах, и для того, чтобы разобраться со всем этим, ему нужно было уже, наконец, увидеть самого Тейлора.
Все, что он знал о Роджере с последней битвы, — было то, что тот спас ему жизнь, был с пулей в руке, и что Брайан оставил его в палатке медиков. И, в общем-то, на этом вся информация о Роджере Меддоуз-Тейлоре заканчивалась.
Брайан сделал шаг назад, глухо втянул ртом воздух и, наконец, постучал в дверь.
***
Нельзя было сказать, что он никогда его не пил, но случалось это крайне редко, и вот почему: хорошее полусладкое белое вино было подороже той дряни, которую он обычно хлебал залпом; также, было в вине что-то особенное, как будто бы для праздников каких или редких семейных посиделок (которых он уже и не помнил, впрочем).
Он уже и забыл свою привычку — наблюдать за людьми из дома напротив, покуривая при этом сигарету. Раньше это приносило ему особое наслаждение и расслабление, сейчас же — у него как будто бы не оставалось сил ни на что другое, и он просто молча, держа в руках бокал с белым полусладким, тупо пялился на дом напротив; на людей, на каменные пирамиды, на торчащие с балконов бутоны цветов. Его собственные редкие цветы давно завяли и осыпались.
В дверь постучали, и Роджер подскочил на месте, разлив на футболку немного вина. Он судорожно похлопал здоровой рукой по талии и плечу, пытаясь найти оружие — доступа к которому у него, собственно, никогда и не было, — чтобы защититься, а потом он понял, что оружия нет, и что он не на войне, а у себя дома, где ничего не угрожало его жизни.
Он отставил бокал на стол и медленным шагом подошел к двери. Двигаться, а тем более общаться с кем-то, ему было как-то… лень?
Открыл.
— Привет. Проходи, — сказал Роджер, когда перед ним появилась длинная фигура Брайана. Роджер, отряхивая футболку от вина, вернулся на свое кресло перед маленьким столиком и махнул рукой на диван. — Присаживайся, если хочешь.
Брайан коротко кивнул, сняв на пороге кроссовки, и прошел в довольно просторную гостиную, тускло освещенную настольной лампой. В прошлый раз, когда Мэй был в этой квартире, она была завалена всяким хламом, напоминавшем о хаосе, который на тот момент творился у Роджера в личной жизни, и даже по размерам казалась меньше. Сейчас же комната, за исключением пыльной мебели, была абсолютно пуста и создавала очень неуютное ощущение. Было впечатление, что Роджер с момента своего возвращения так ни к чему и не притронулся.
— Извини, что я пришел без приглашения, — сказал Брайан, прочистив горло: чувствовалось какое-то напряжение.
Он сел на неприятно скрипнувший диван, сняв с плеч небольшой рюкзак, в котором лежала вода и несколько пачек сигарет. Мысли о том, что между ними была дружба, как-то разом пропали, когда Брайан окинул Роджера быстрым, но внимательным взглядом, и остановил его где-то в районе губ.
Господи… неужели все это было по-настоящему?
— Да ничего, — ответил Роджер одними губами, ими же касаясь холодного стекла стакана. На языке чувствовался дорогой сорт вина, до этого пылившийся в его тайнике больше пяти лет. — Будешь?
— Нет, спасибо, — ответил Брайан, нахмурившись, — я стараюсь не пить.
Старался он, надо сказать, хреново, так как рука сама тянулась к какому-либо алкоголю почти что каждый день, и желание усиливалась преимущественно к вечеру, когда близилось время сна: время, которого Брайан боялся. Сон с недавних пор стал для него сплошным кошмаром, и наступление ночи вызывало только отрицательные эмоции.
Брайан не мог вспомнить ни одного раза, когда бы Роджер пил вино. Обычно тот предпочитал что-то покрепче — лишь бы эффект не заставил себя долго ждать. Хотя, вряд ли он мог ручаться за человека, которого до войны знал чуть больше месяца.
Роджер застыл с немым вопросом на лице, и Брайан затараторил, чувствуя себя невероятно неловко рядом с Роджером, вид которого ясно давал Брайану понять, что его внезапное появление никаких эмоций в парне не вызвало, и у него как будто возникал вопрос — а зачем Мэй вообще пришел?
— Я встретил Томаса утром, он сказал, что ты уже в городе. Ты давно приехал? — задал он абсолютно ненужный вопрос, итак зная, когда Роджер вернулся, но как еще начать разговор Брайан пока не понимал и приходилось обходиться стандартным набором фраз.
Он быстро пробежался взглядом по острому лицу, что все еще оставалось холодным, помятой серой футболке, на которой красовались пятна от пролитого вина, на шрамы на шее; он остановился на светло-голубых глазах, которые отсутствующе смотрели прямо на Брайана, а затем опустились вниз. Роджер стал наблюдать за тем, как светлая жидкость с кубиками льда плескалась в бокале, думая о том, как странно было травить себя той дешевой гадостью все года вместо того, чтобы пить этот напиток.
— Позавчера.
У Роджера не было злости и не было разочарования, что Брайан пришел — таким чувствам, по сути, неоткуда было взяться. Он и сам толком не понимал, что вызывало в нем то неприятное покалывающее чувство дискомфорта и нежелания быть рядом с этим человеком прямо сейчас.
Ему как будто от всех людей в целом было тошно.
— А ты? — сухо поинтересовался Роджер в ответ.
— Месяц назад, — сказал Мэй, наконец переведя взгляд с Тейлора на висевшую на стене картину, на который было изображено бушующее море, пенящиеся волны, что с силой ударялись о прибрежные скалы.
Красиво.
Брайан чувствовал себя крайне глупо. Не так он представлял их встречу, не с этими глупыми фразами, этим морем. И черт бы его побрал за желание навестить Роджера как можно быстрее. Это было ошибкой, и теперь Брайан неловко ерзал на месте, пытаясь ухватиться хотя бы за одну более-менее интересную им обоим тему, не понимая, что вдруг случилось с Тейлором.
