Он все еще не боялся, однако ему не стоило труда предположить, насколько опаснее будет на той стороне. В добавок к этому, расстояние, которое предстояло преодолеть, неся солдата с той стороны, было намного большим, чем когда Роджер относил раненых в пределах территории его войска. Боль уже была по всему телу, и Тейлору казалось, что еще совсем чуть-чуть, и он ляжет около одного из солдат, однако выбора у него не было, и, сцепив зубы, он несся вдоль своих и чужих солдат, только примерно понимая, где находилось афганское войско, проклиная в голове этот чертовый дождь.

***

Брайан прицелился, и прежде чем афганский солдат, завидевший его, с ужасом в глазах направил на него ружье, чтобы убить того быстрее, чем будет брошена бомба, Мэй замахнулся и «выкинул» одну из бомб в столпотворение афганских солдат, которые ждали своего выхода. Еще до того, как бомба стала раскрываться, расщепляясь на десяток других, он уже со всех ног бежал как можно дальше от нее, а затем прыгнул в небольшой окоп, забыв о том, что окоп и не был британским.

Он и не надеялся на такой ошеломляющий успех: бомба, повисев в воздухе пару секунд, разорвалась на свои мелкие частицы, и уже через минуту Брайан, снова стоявший на ногах и выглядывающий из окопа, смотрел на три десятка — или около того — солдат, что были мертвы благодаря небольшой бомбе. На его лице появилась слабая усталая улыбка — Божьим подарком было то, что он смог выжить после раскрытия бомбы.

Он сел на землю, удивляясь тому факту, что больше никого не было в «убежище», если не считать двух трупов, что лежали один на одном, и попытался перевести дыхание. Сердце колотилось, как бешеное, и у Брайана уже не оставалось никаких сил на то, чтобы идти дальше.

Дождь постепенно прекращался, и Мэй подумал о том, что видимость станет скоро в разы лучше. Пока что, благодаря дождю и общему хаосу, он и предположить не мог, сколько солдат было убито, сколько еще осталось, и на чьей стороне пока что была победа. В его голове промелькнула мысль, что он понятия не имел, где сейчас был Роджер, и жив ли тот вообще.

Дрожащими грязными пальцами он достал термос из-под убитого солдата и, жадно глотая ледяную воду, стал думать о том, в какую сторону бежать дальше. Если видимость должна была улучшиться, то и его будет намного легче и быстрее заметить — раньше, чем он успеет кинуть бомбу. Мэй вскинул голову кверху, смотря на прекращающийся дождь, и выбежал из окопа, понимая, что медлить больше нельзя было.

***

Роджер придерживал за плечи солдата, когда в него каким-то образом попала пуля, пробивая кость в районе локтя. Крича от боли и роняя раненого, Тейлор крутанулся на ногах и, не удержавшись, упал на колени, прижимая пальцы к кровоточащей ране. Боль была такая жуткая, что Роджер с добрую минуту не мог прийти в чувства и понять, где он, и что делать дальше.

— Помоги! — крикнул он солдату с переломанной ногой, которого он пытался спасти. Ему никак бы не удалось перевязать руку самостоятельно, и он еще раз сказал: — Прошу, быстрее!

Солдат, который был не в состоянии передвигаться без дополнительной помощи, подполз к побледневшему Роджеру и, оторвав ткань с его промокшей рубахи, он обвязал руку Роджеру, посильнее затягивая самодельный жгут. В ту секунду, когда Тейлор, кое-как раскрывая глаза и пытаясь встать на ноги, чтобы идти дальше, солдат схватился за свое ружье и, прежде чем Роджер что-либо понял, расстрелял около трех военных, что быстрым шагом неслись к ним.

Роджер подхватил солдата уже одной рукой и, сказав ему, чтобы тот держался ему за талию, повел раненого дальше. Ужас был в том, что Тейлор не помнил, в какой именно стороне стояли британские палатки, и сколько до них было идти.

Через десять минут солдата с переломанной ногой убили, а Роджеру чудом удалось выжить, потому что стрелявший был ранен — а затем безжалостно убит — британским солдатом. Тейлор побрел дальше, надеясь из груды тел найти еще живых людей из его войска и пытаясь переключить свое внимание с ужасной боли на поиск остальных.

Совсем скоро Роджер понял, что попал в тупик. Дождь уже почти закончился, но он все равно по ошибке пошел не в нужную сторону, и теперь с ужасом осознавал, что по обе стороны от него было афганское войско в большем количестве и в меньшем — британское.

Он понимал, что что-то пошло не так: в битвах всегда наступал момент всеобщей паники, когда солдаты уже слабо соображали, что стоило делать дальше, кто выигрывал, нужно ли было отступать и живы ли их друзья. Однако сейчас — Роджер чувствовал это сердцем — было что-то, чего еще никогда не было на всех бойнях, в которых он участвовал медиком, и Тейлор, сгорбившийся от пролетающих над головой пуль, быстро пытался сообразить, что делать.

Краем глаза он разобрал кучерявые темные волосы солдата, что стоял в британской форме. Человек быстро обернулся в сторону Роджера, не заметив его, и прежде чем Тейлор хотя бы что-то понял, он заметил, как прямо на солдата, выставив пистолет вперед, несся афганец. Его сердце опустилось ниже грудной клетки, и он закричал не своим голосом:

— Брайан!

Он почувствовал, что у него все внутри остановилось, и страх, который до этого не появлялся, вдруг стал таким ощутимым, что он, издавая истошный крик, бросился к Брайану, преодолевая расстояние между ними в два шага. Он налетел на Мэя, толкая того на землю и закрывая его своим телом.

Медиков всегда учили жертвовать своей жизнью во благо чужой.

Роджер был прилежным учеником.

Он выполнял приказы.

========== Часть 10. Лондон и берег Ла-Манша ==========

Комментарий к Часть 10. Лондон и берег Ла-Манша

Надеюсь, быстрая глава сегодня компенсирует длительную задержку предыдущей :) Приятного прочтения.

Прошло около трех дней с тех пор, как Брайан вернулся домой, в старый-добрый Лондон, который, казалось, нисколько не изменился с того момента, когда он в последний раз видел родные серые улицы за мутным окном грузовика. Разве что некоторые исторические памятники и музеи были разрушены после первых террористических атак, еще до войны, и ждали своей реконструкции.

До боли странно было видеть жизнь, которую они оставили здесь: всех этих людей в темных костюмах, которые спешили по своим делам; девушек с ярко-красными губами, которые держали слегка подтаявшее на неярком солнце мороженое.

Без Роджера Лондон вдруг стал не тем.

Все это время Брайан ходил, словно во сне, отрешенно наблюдая за тем, что происходило вокруг. Иногда он ловил себя на том, что слишком уж долго рассматривал обычных прохожих, абсолютно теряя чувство времени, которое в Лондоне протекало эфемерно медленно. Многие, завидев еще не так давно побелевший, но весьма выразительный рубец на лице Брайана, бросали в его сторону напряженные взгляды и, не зная о нем ничего, делали точный вывод, что он был военным.

Брайану не нужно было объяснять, что многие из тех, кто слышал о войне только из радиоприемника, не хотели в лишний раз вспоминать о том, что их «не касалось», и они побаивались таких, как он — тех, кто только вернулся из далекого и чужого для британцев востока. Такие люди поджимали губы и отводили взгляд, уткнувшись носом в какую-то газетенку, они не заводили разговоров и не могли сдержать испуга в глазах, завидев уродливые шрамы и военную форму. Некоторые смотрели с уважением, но тех, кто смотрел с опаской, было все же больше, и Брайан, хоть он их и не винил, не понимал причину этого страха. Ведь он — и все остальные военные — жертвовали своими жизнями ради спокойствия этих людей, что сейчас прятали свой испуг, словно хотели отодвинуться от афганского ужаса как можно подальше. Он все думал, «а ваши дети не воевали, что ли?», но никогда не говорил этого вслух.

За окном светило солнце, а на небе не было ни единого облака вот уже третий день подряд. Брайан скучал по дождю и холоду: его кожа меньше, чем за год жизни в пустыне загрубела и стала совсем уж темной и шершавой. Его волосы все еще были короткими, а тело, теперь уже сгусток мышц, было усыпано десятками отметин и синяков. Да и вообще, больше всего по прошествии этого года в Лондоне изменилось его собственное отражение в зеркале — и дело было не только в шраме, а в выразительном, задумчивом взгляде глаз.