– Поддевать Холокаи, учитывая… ну, то, другое его воплощение. Мне показалось, ты играешь словами.
– О, Создатель! Даже в мыслях не держала. Я всего лишь имела в виду, что не могу позволить соперничество между тобой и Холокаи.
– Тогда к чему все эти вопросы о службе?
– Ты – единственный известный мне неодемон, который обратился сам, – Леандра изучающе смотрела в лицо богине.
– А, ты про моё обращение! – просветлела та. – Да, нелегко было вламываться к тебе в спальню в таком виде. Ну, ты понимаешь.
– Полагаю, если бы это было легко, ты бы этого не сделала.
– Не сделала бы, – безмятежно согласилась богиня, подходя вплотную к Леандре.
Нижней рукой она взяла её за локоть и повела на левую сторону катамарана, откуда лучше было видно отражение белой луны. Колени Леандры сразу заныли от ходьбы, но стоять бок о бок с Дрюн было приятно. Как будто две старинных подруги.
Вдруг Леандра поняла, что её будущие «я» либо вообще ничего не чувствуют, либо испытывают какой-то эмоциональный сумбур. Она напряглась, раздумывая о том, что такого ужасного может случиться через час. Магическое нападение? Очередной приступ болезни, сопровождающийся расширением сознания до уровня сумасшествия? Или… Она расхохоталась.
– В чём дело, госпожа? – спросила Дрюн.
– Через час я буду спать и видеть сны. Я это чувствую. Странное ощущение.
Богиня нахмурилась, и Леандра продолжила уже серьёзнее:
– Мы говорили о подозрительной природе твоего обращения.
Дрюн хмыкнула.
– Оно кажется тебе подозрительным только потому, что, обнаружив меня в своей спальне, ты вынуждена была признать, что в твоём синем лорнском платье я смотрюсь куда лучше тебя.
– Нет, это платье смотрится лучше на тебе, – пробурчала Леандра, наслаждаясь шутливой беседой.
Неплохо всё-таки поговорить с другой женщиной, пусть даже Дрюн не всегда ею была.
– Расскажи, почему ты решила устроить собственное обращение? Ведь ты была превосходным неодемоном и могла успешно скрываться ещё много лет.
– Разве мы не договорились, что никогда не будем обсуждать прошлое? – всё с той же загадочной улыбкой спросила Дрюн.
– Твои преступления столь ужасны?
– Пусть это останется моим секретом.
Леандра рассмеялась.
– Если ты ответишь на один щекотливый вопрос, я позволю тебе больше времени проводить на арене.
– Ты знаешь, я не могу противиться искушению.
– Почему мне может понадобиться убить тебя завтра утром?
– Может, ты обнаружишь, что и зелёное платье из Остроземья сидит на мне лучше?
Леандра усмехнулась краешком губ, потом взглянула на Дрюн в упор.
– О, так ты серьёзно?
– Да.
С кормы раздался приказ лейтенанта уменьшить парусность, а всем матросам приготовиться сесть на вёсла, чтобы грести к Скважине. Дрюн откашлялась.
– Ты говоришь так, словно тебе было ниспослано пророчество.
– Заслуга богозаклинания, купленного у контрабандиста.
– Не то чтобы я сомневаюсь, но… Это надёжное пророчество?
– Я унаследовала от матери способность постигать вероятности будущего. У меня нет её дара видеть ландшафт времени, но на то, чтобы судить о надёжности, моих возможностей хватает. Я предвижу, что завтра утром не смогу избежать выбора между убийством любимого существа и собственной смертью. Поэтому и искушаю тебя, богиня.
– Что же… – Дрюн кивнула. – Ты можешь на меня рассчитывать, если моя смерть хорошо послужит нашему делу. Скажем, меня можно распотрошить и добыть богозаклинание, вроде тех, что ты покупаешь у контрабандистов.
– Сильный ход, – мягко сказала Леандра. – А я-то вообразила, что допрашиваю тебя. Знаешь, для столь юного божества ты на редкость проницательна.
– Это те мальчишки юны, а Ника, она была здесь всегда. Как и почти всё, связанное с Облачным культом. Своё первое воплощение я обрела, когда Облачный народ был племенем мореходов, обитавшим на западном побережье Остроземья. У меня сохранились смутные воспоминания об остроземских ордах, вытеснивших нас в море. Мы скитались много десятилетий, прежде чем завоевали внешние острова вдали от людей Лотоса.
– Может, тебе прекратить усердную возню с мальчишками и записать кое-что из своих воспоминаний для потомков?
– В потомках нет славы. Это победа в бою порождает потомство, а не наоборот. А отвечая на твой вопрос, моя госпожа, я скажу, что убить меня ты бы могла для того, чтобы извлечь мой текст и, разобрав на главы, продать его, например, тому контрабандисту.
– Ты же знаешь, я общаюсь с контрабандистами только для того, чтобы накрыть их сеть, – Леандра упорно не отводила глаз.
– Госпожа, на две трети я – борец, – сказала Дрюн, и её рука сделалась толще и волосатее.
Леандра подняла взгляд. Перед ней было лицо Дрюнарсона: тёмные глаза, крепкий подбородок, покрытый юношеским пушком. Голос Дрюн зазвучал по-мужски басовито:
– Изучение запрещённых приёмов помогает их избегать, однако растёт и соблазн ими воспользоваться.
– Дрюн, ты считаешь меня настолько жестокой?
С мальчишеского лица Дрюна на неё смотрели глаза древней души:
– Большинство божественных совокупностей, которых я знаю, – неизменные сплавы существ. Мало кто может, подобно мне, менять личины собственных воплощений. Ты согласна?
Леандра кивнула.
– Когда слишком быстро превращаешься из мужчины в женщину, из старухи в юношу, то отчётливо замечаешь, как быстро меняются и все остальные. Сами они этого не понимают, ведь цвет их волос, кожи и то, что между ног, остаётся тем же самым. Сдаётся мне, что всякая душа, неважно, человеческая она или божественная, куда гибче, чем принято думать.
Леандра размышляла об услышанном, между тем поглядывая на корму. Нужно было следить, не объявится ли летун, виденный Холокаи меж Стоячих островов. Пока не было ничего, кроме глыб известняка. И она повернулась к божественной совокупности:
– То есть ты считаешь, что в определённых обстоятельствах, скажем, если твой распад принесёт пользу нашему делу, я легко пойду на жестокость?
Верхние руки легли ей на плечи, глаза посмотрели в глаза.
– Я знаю, что наше дело для тебя означает. Знаю, как ты страдала, – Дрюн запнулся. – А принимая в расчёт, насколько я сам в него верю, часть меня надеется, что ты сможешь стать холодной и расчётливой, если мой распад принесёт победу. Так что разреши, я верну тебе твой вопрос: сможешь ли ты стать достаточно жестокой?
Леандра постаралась, чтобы выражение её лица оставалось таким же пустым, как сердце. Она медленно кивнула.
– Думаю, да.
Глава 4
С метазаклинанием Никодимуса была только одна проблема: где бы он его не применял, сразу же отзывались верующие. Отзывались в буквальном смысле.
Если в государствах Лиги набиралось около пяти тысяч человек, молящихся о решении некой проблемы, они воплощали этим соответствующее божество. Ответами на молитвы становились божественные атрибуты, удовлетворение которых заставляло магический текст перемещаться от ковчега к божеству, даруя ему силу и удовольствие.
В итоге никодимусовы метазаклинания создали дисциплинированную армию, ведомую богинями войны, трудолюбивых ремесленников, которых обучали хитроумные божки-мастеровые, тучные пажити, охраняемые жизнерадостными, хотя и не очень трезвыми богами плодородия. С помощью пантеона богов, или «божественного толпища», как шутливо их называли, Лига сравнялась по мощи с Империей. Беда в том, что кое-какие человеческие молитвы, а следовательно, и некоторые боги, оказались зловредными. Быстрое размножение неодемонов стало проблемой.
Адски серьёзной проблемой.
Неодемонам было далеко до истинных демонов Древнего континента, тем не менее они во всей красе раскрывали тёмные глубины человеческих душ. После трёх десятилетий охоты за тварями Никодимус почти поверил, что глубины эти бездонны и неисчерпаемы.
Никодимус откинул полог и вышел наружу. Лагерь тонул в темноте: угли в кострах меж круглыми палатками давно истлели в пепел. С трёх сторон его окружали чёрные ночные джунгли, тянувшиеся к звёздным небесным рощам. С четвёртой лежала песчаная подкова речной бухты, где были пришвартованы пять барж. Между первой и третьей зияла пустота, напоминая дыру от выпавшего зуба.