VII О, душа! Ты – горожанка! Воздух здесь хоть и свинцов, окнецо здесь и лежанка для тебя, в конце концов. Здесь житейские заботы словно псы на поводке. Здесь и встречи ждут субботы с кем-нибудь накоротке. В огненность моих ладоней медленность её плечей, а глаза в глаза – бездонней кристаллических ночей. Может статься, сгустком боли подберётся сердце в мозг от безвыходной любови и невыплаканных слёз: только-только глянуть стоит на пустой экран окна, как желание простое – плакать – вымерзнет до дна. Да отнюдь же не смертелен, а спасителен вдвойне город белый, белый терем с белым обликом в окне. VIII Возвращенье из глубинки, честно говоря, глуши, как из валенок в ботинки переход моей души. Вьюги подвели итоги, и сугробы аж в этаж. Приедается убогий в окна въевшийся пейзаж. Иль считать за подмалёвок, или ж, раз на то пошло, что для нежных лессировок загрунтовано стекло? Но шутя разоблачится выспренних метафор муть – надо в ночь лишь отлучиться и холодного хлебнуть, где проглядывает льдинкой в синем воздухе луна. Этот мой коктейль с чудинкой надо выцедить до дна, чтобы в ясности мороза кроме звёзд не стало грёз. Кончилась метаморфоза. Никаких метаморфоз. Сам я праздным подмастерьем отвернул лицом к стене город белый, белый терем с белым обликом в окне. 1969 – 1970 Собственные колебания Спешу и медлю, трачу и коплю, и пить вино в один захлёб люблю, и длю глоток, не помня как был начат. Когда иначе – лучше потерплю. Что ж, половодью тоже свой черёд. Любовь накатит, да не вдруг спадёт. Жизнь поспешит – натянет смерть поводья, едва помедлит – время подхлестнёт. Так не спеша покинуть этот свет, уже прощаюсь, длю ещё привет. Необратимо повторимы числа. Спешить нет смысла, медлить смысла нет. 1969 «Проездом в голимые степи…» Проездом в голимые степи я помню тот реденький бор, где сосен негромкие цепи на жёлтый взошли косогор, и тот городок неприютный, где пуст за тобою вокзал. Отстать мне в стоянке минутной от поезда – Бог отказал. Пожизненный узник той встречи – вагон всё догнать не могу, всё в том же тебе Семиречьи я что-то кричу на бегу. 1969 Махина
При любви к механизмам часов мне достаточна их обнажённость, как предзимних раздетых лесов затаившая бунт отрешённость. Заводным шестерёнкам секунд, что для вечности целой хлопочут, чем-то, видно, сродни этот бунт к прутьям голым прижавшихся почек. Анатомия этих живых не сложней, чем у прочих пылинок: жизнь соцветий, заложенных в них, – двух механиков поединок. Распускается тёмный бутон, повторяя живое упрямство, и в ничто под ветрами времён осыпается роза пространства. Но скорее увидит поэт, а не тленной природы анатом, – этот вольный реликтовый свет с различимым едва ароматом. 1969 «Я нашёл у души изнанку –…» Я нашёл у души изнанку – извожу на карандаши: зачиню-ка, дай, спозаранку, этот аспидный стержень души. Дай-ка, думаю, тонкий росчерк и пущу с его острия, как те инеи в утренних рощах – дел серебряных мастера! – Но, душа, ты ножа жесточе, раз в зазубринах все ножи, абразивом каким заточишь, остриё, чтоб вписаться в жизнь! Я не знаю, как богомазу удаётся писать образа. Мне же сердце – сродни алмазу процарапывает слеза. Наконец-то, я праздную – плачу, просто плачу, легко, ни о чём, и во всём ощущаю удачу, будто б не был иному учён. 1969 «Вдруг значение слова…» «Молчи, скрывайся и таи…» Ф. Тютчев Вдруг значение слова забыл и молчу. И толковый словарь открывать не хочу. Словно камни, слова там сложились в столбцы – не вздохнут, не всплакнут, не вскричат мертвецы. Как живых-то моих мне б суметь уберечь? Каменеет и в строчках изустная речь. Моя тяга к словам слабнет день ото дня, и неназванный мир окружает меня. Золотые уста мне душа разомкнёт – то ли звук прозвучит, то ли свет промелькнёт… Бесконечный квадрат не имеет углов, совершенная речь говорится без слов. 1970 |
