Погудки I.Табор Вдоль ручья широкой далью пробежал закат босой. По траве роса печалью, по лицу печаль росой. Что ли голубь голубице не по воркованию? Не успели полюбиться – время расставанию. Не расти, трава, высокой – табор всю повытопчет. Не бывай, любовь, глубокой – сердце грустью вытечет. II. Похороны Мухи таракана хоронили, вшестером несли, да уронили! Таракан ушиб три колена: – Чтоб на вас на мух да холера, чтобы руки-ноги отсохли!.. С перепугу мухи подохли. Таракан сидит, слёзы ронит: – Кто теперь меня похоронит?! III. Снежок Навеки со мною ты будешь, дружок, а всё остальное – что слёзы в снежок! Прощаясь навеки, её утешал и мокрые веки её осушал. Вкус помню поныне и снега, и слёз, да в лёгком помине себя не донёс. 1967 Ноктюрн. Отзвуки Распахни окно – слуховой аппарат к горлу парка: перепелиная – спать пора! – перепалка и пропитан до сумеречных высот воздух смолкой. Возведётся и вызвездится небосвод – всё ли смолкнет? Здесь оркестра, наверное, не собрать – так, осколки! Только песне расстроенной замирать там, в посёлке. В заполуночье кратком не спи, дрёмы узник: что куётся кукушкой – копи в леса кузне. Сколько всё ж ни успел примечтать – не с лихвой ли? – начинаешь из будущего вычитать поневоле. 1967 Утильшик Старьё, старьё – утильсырьё! У нас ненужное в загоне. Лишь мерин чувствует всерьёз весомость прошлого в фургоне. А сам утильщик – кепка на нос. Его свистульки высвист прост, и гонит за старьём в чулан нас, и обещает горстку звёзд! Утильщик – и колдун, и сышик, – он знает цену чудесам: в воздушный шарик вставлен пищик, чтоб всяк себя послушал сам! Несутся дети на свистульку: чудак-старик – старьём живёт! Он детство ж – как бы наживульку – навек им к памяти пришьёт. 1967 Ноктюрн. Звезда
Есть предрассветное единство сознания и бытия, когда звезды упавшей льдинка осветит почек острия, а всё высоких рощ убранство уже под инеем в ногах, и вдруг означится пространство миров – цветами на лугах. И не звезде в кончине быстрой возобновление прозреть: Вселенной быть и божьей искрой в глазах ничтожества сгореть!.. 1967 Торг Заглянул ко мне дьявол на днях. – В чём дело, говорю, выкладывай! – Я, говорит, насчет души. – Какие, говорю, у тебя с ней проблемы? – Не у меня, говорит, у тебя. Я возмутился: – Ах, чёрт возьми! Он тут же в ответ: – Возьму, говорит, дам цену – не прогадаешь. Не задумываясь, товар я выложил: эх, пропадай душа! Ну, говорит, и дерюжка – в прорехах, насквозь износилась, так что беру, чур, на вес. Надо ж, нашёлся старьёвщик, уже и весы наготове: тут же на чашку душу, а на другую – гирьку. Ан у души перевес! Нечистый так и подпрыгнул: – Вот еще чертовщина! Поставил гирю побольше, перевес опять у души. Выложил все разновесы, а чашке с душой хоть бы хны. – Это, кричит, подмена! Сунул в прорешку палец, отдёрнул и давай на него дуть: – Ой, говорит, горячо! Нет, пекла и своего хватает! И с инструментарием без церемоний выметнулся в окно. Выходит, невежа, однако. «Душа не покидает естества…» Душа не покидает естества, душа – узилище почти невольных связей, пока в них боль – она ещё жива, без них она окатыша безглазей. Я рвущиеся ниточки вяжу (ведь связи нам непросто достаются, и потому я ими дорожу), но беспрестанно рвутся, рвутся, рвутся… Перестаю вязать я узелки, и вот свободно мне и слепо тотчас, и тотчас же сознательно силки для жизни я вяжу, сосредоточась. Душа не покидает естества. 1968 |
